Вита, можешь сказать два слова о программе и исполнителях?
Там будут исполняться части из моей хоровой симфонии на текст из «Божественной комедии» Данте: «Аве Мария», «Облака», «Пение огненных кругов». Хором будет руководить Оксана Никитюк. Еще в концерте звучит музыка времен Данте: органумы Перотина, Дюфаи, григорианские хоралы. Их споет мужской хоровой ансамбль и сыграет дуэт юных скрипачей «Duo violins».
С Оксаной Никитюк намечается уже 7-й концерт. Еще в 90-х услыхала ее дивный голос и написала для нее «Царю Небесный», а потом она сама начала исполнять мою музыку. И всегда это по-настоящему.
Почему в 7-й раз – именно в бассейне?
Почему в бассейне? Музыка – это надписи на воде. А моя симфония просто вырастает из обертонного водного гула. И структуры ее тоже наследуют движения волн, их наложения и всплески…
Какие требования ты выдвигаешь в отношении вокалистов?
Очень четко отвечу. Это касается не только вокалиста, но и любого музыканта. Мне важно, чтобы он говорил от себя, чтобы это было его личное высказывание – и больше ничего не нужно. Разумеется, уровень знания текста для этого должен быть совершенный. А дальше – путешествие, а не академическая задача. Для меня вообще нет смысла в обычном академическом исполнении.
Но ведь вокалист может оказаться настолько самобытным, что вот это вот проговаривание от первого лица уведет очень далеко от твоего начального импульса. Такие случаи бывали?
Да. Первая исполнительница монооперы Ars Moriendi Инна Галатенко очень глубоко прониклась текстом, идеально все выучила. И она пела так, как она это понимает, очень самобытно, но пела себя. А мне, наверное, в этом исполнении меня не хватило. Но это частный случай, а не правило. Исполнитель обычно хоть и говорит от себя, но все-таки является рупором композитора.
Насколько детально ты прописываешь для него указания в партитуре?
Сейчас намного более детально, чем прежде. Раньше мне вообще хотелось давать лишь уртекст – ноты без пометок. Но шаг за шагом я осознала, что пока нет сформированной традиции (как у Сильвестрова, например), нужно множество комментариев. Ведь не всегда я могу быть рядом, телесно это воспроизвести – значит, текст обязан обрасти ремарками и уточнениями.
А хор «Ника», с которым у тебя уже долгое сотрудничество, насколько тебя понимает – без слов или нужно объяснять?
Руководитель хора Оксана Никитюк, по сути, даже в комментариях моих не нуждается. Мне кажется, она ощущает даже то, что предшествует сочинению – это идеальное понимание.
Такие творческие отношения как с Оксаной у меня только раз в жизни были – с Галиной Горбатенко во время работы над хором «Сугревушка». Тоже было полное понимание.
«Сугревушка», одно из лучших твоих произведений, давно уже не исполнялось…
Оно, в действительности, очень сложное, многого от хоровика требует. «Сугревушку», кроме хора под управлением Галины Горбатенко, еще хор Фоминых из Николаева исполнял – совсем иначе, кстати. Эта музыка только для восприятия легкая, а для исполнения – нет.
Когда возник замысел, и на какой стадии сейчас партитура твоего произведения на текст «Божественной комедии» Данте?
В 2008-м. Сейчас она готова, наверное, процентов на тридцать. Я буду ее постепенно показывать, частями к полномасштабному исполнению двигаться. Понимаешь, это космогония. Она требует и большой ситуации, и множества людей…
В недавно показанной твоей мистерии «Трансформа» тоже были космогонические идеи. Не влияние ли это Александра Скрябина?
На Скрябине я выросла. Он был папиным любимым композитором и мне как будто в наследство достался. Вместе со всем комплексом идей. Они почитались у нас дома как Святое Письмо.
Ты действительно во все это верила? Что можно изменить человечество?
Да, и хоровое пение – именно оттуда, из этого возвышенного строя. Поющее объединенное человечество. Исполняя некую мистерию, оно способно перейти на другой уровень. Когда-то я истово в это верила, но теперь – я уже другой человек. Понимаешь, я теперь – за индивидуальные какие-то движения. И в то же время, меня невероятно волнуют в кино те сцены, в которых никто обычно не плачет – только я. Когда поднимается армия, например. Или человечество. Это ощущение гигантской поднимающейся массы меня поражает и волнует как ничто другое. Веришь, никакие любовные моменты меня так не трогают.
Никогда не чувствовала себя плохо в толпе. Вот эта идея, что композитор – изысканный, отчужденный одиночка, мне совершенно не близка.
Твое практическое участие в исполнении собственных пьес не связано ли с той же потребностью единения?
Нет, тут вопрос погруженности в процесс. Капля, растворенная в океане. Образ музыканта для меня все-таки не тождественен образу композитора. Музыкант – это исполнитель, человек играющий или поющий. Словом, это человек звучащий. Во мне всегда присутствует желание произнести свою музыку телесно. Во-первых, когда сама исполняешь, то адекватно доносишь замысел – авторскую интонацию, структурные моменты, ритм течения времени. Конечно, можно это на пальцах объяснять или передавать через массу уточнений и ремарок, но когда сама играю – все сразу очевидно, сразу человеку предложено.
Какие твои концерты предстоят в ближайшем будущем?
Французский пианист Николя Горват, который уже не раз в Киеве выступал, 9 января будет в Карнеги-холле очередной фортепианный марафон устраивать. Марафон посвящен творчеству Филипа Гласса, а прослойками к нему будут пьесы еще десятка авторов со всего мира. Я специально для Горвата сделала фортепианное переложение пьесы «Ноль». Есть уже версия для баяна, версия для органа и даже для большого симфонического оркестра, но в фортепианном варианте она звучит, быть может, лучше всего.
Кроме того, «Мастер Класс» предложил сделать фестиваль моей музыки. Возможно, мы там «Трансформу» повторим с симфоническим оркестром. Будет «Мартиролог». Была еще идея дать возможность Назгуль Шукаевой импровизировать во время «Оно». Будут «Светлые песнопения» в исполнении Николая Гобдыча и хора «Киев». И, возможно, концерт, который не удалось сейчас на Рождество сделать – с «Киевской камератой», Назгуль Шукаевой и хором «Щедрик». Это будет красивый концерт, красочный, волнующий. У меня ведь не всегда яркие краски в музыке присутствуют, а тут собрано все самое сияющее, светлое, радостное. Праздник!
Если я не уеду весной в Непал, то буду писать оперу. Правда, если уеду в Непал, то все равно буду писать оперу, потому что в мае ансамбль Neue Vocalsolisten Stuttgart устроит премьеру. Это в проекте агентства «Ухо».
В какой стилистике она будет?
Люба, это самый сложный вопрос, потому что стилистика вторых и третьих планов мне ясна, а то, что будет на переднем – где диалог между Уткой и Смертью – мне не совсем ясно…
Прости, между кем диалог?
Опера называется «Утка, Смерть и тюльпан». Она по детской книге с рисунками немецкого художника Вольфа Эрльбруха. Это рассказ детям о тайнах мироздания – ужасно серьезный, но и смешной ужасно. Потому что все раскрывается через беседы Утки и ее подруги Смерти (ну, или друга – пол неясен). Они общаются, размышляют, согревают друг друга, а потом Утка умирает. И Смерть провожает ее, кладет тельце в воду, а на него – тюльпан. И они уплывают. Все. Невероятно трогательный, ласковый, волнующий текст. И очень глубокий.
Так вот, вторым планом будет звучать Реквием Musikalische Exequien Генриха Шютца на стихи Георга Тракля. У Тракля есть поэма «Семипсалмие смерти», любимейшая моя вещь. Узнала я о ней, когда прочла статью Хайдеггера «Истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля». Так что третьим планом идет статья Хайдеггера.
Реквием Шютца будет цитироваться?
Отчасти. И он будет звучать на стихи Тракля – совершенно несовместимые, казалось бы, по смыслу тексты, но они удивительный накал создают. Сами персонажи – детские образы, за ними – мистический поэт, нервный, трепещущий, воспринимающий жизнь как открытую рану. А дальше идет Хайдеггер, который все это комментирует. Ну и дальше, и дальше...
У тебя чрезвычайно насыщенная событиями (и, соответственно, дедлайнами) творческая жизнь. Откуда при такой интенсивной работе доводиться брать (не буду употреблять слово «вдохновение») образы?
Мне нравится играть. И тем не менее, мне бы сейчас очень хотелось погрузиться под воду, долго-долго там оставаться, ни о чем не думая, растворяясь как соляная кукла.