Сколько в музее экспонатов? И как обстоят дела с пополнением фондов?
Организовать работу музея, который связан с радиацией, очень сложно. Многие ценные экспонаты мы не смогли вывезти из зоны отчуждения из-за радиационного загрязнения. Поэтому пошли по пути создания символических эмоционально-художественных образов-инсталляций, макетов в натуральную величину, диорам, новоделов. Но и оригинальные экспонаты из зоны тоже есть - их удалось дезактивировать. Так что опасаться повышенного радиационного фона не стоит - этот вопрос возникает чуть ли не у всех посетителей. Мы даже повесили при входе действующий дозиметрический датчик с информационным табло - теперь уровень радиации в музее виде всем гостям.
В момент открытия музея в 1992 году в экспозиции было всего 240 экспонатов, в основном посвященных пожарным, которые участвовали в ликвидации, и немного – милиции. Но со временем мы решили, что нужно сменить концепцию, сконцентрировавшись на организации музея ядерной катастрофы ХХ века. Ведь войну с радиацией в Чернобыле прошли не только пожарные, но и люди других профессий - 600 тысяч человек со всего Советского Союза - это представители более 40 министерств и ведомств. Только в Украине в 1992 году на учете состояло 340 тысяч участников ликвидации, на сегодняшний день их осталось 210 тысяч.
Главная миссия нашего музея - через судьбы тысяч людей - участников, свидетелей, жертв - помочь всему мира осознать масштабы катастрофы, ее последствия и не дать повторить наши ошибки. Стать музеем-предупреждением для будущих поколений. Концепция потихоньку обрастала материалами: мы объездили всю Украину, были в Беларуси и в Москве, куда ушли очень многие документы, неоднократно выезжали на Чернобыльскую АЭС, в зону отчуждения.
В обновленной на 80% экспозиции, которую мы открыли на десятую годовщину аварии, в 1996 году (музей тогда получил статус национального), было представлено уже 7 тысяч экспонатов. Такое же число находится в постоянной экспозиции - больше не позволяет площадь, поэтому еще десятки тысяч экспонатов - в хранилищах. Под экспозиционную площадь использовано все: и потолок, и все стены, и пол. Но мы нашли выход - все время поддерживать динамику, экспозиция меняется по мере поступления материалов, создаются тематические выставки - их было открыто более 150.
С какими трудностями пришлось столкнуться при организации музея?
Вся информация, связанная с аварией, была засекречена. Не только Министерством среднего машиностроения, которое курировало атомную энергетику в Советском Союзе. И хотя гриф секретности был снят в 1991 году отделы министерств и ведомств, отвечавшие за безопасность, не спешили раскрывать данные. Да и до сих пор есть материалы, доступа к которым для широкой общественности нет, несмотря на то, что гриф снят.
Т.е. возникают трудности с ознакомлением документа?
Нет, документ можно посмотреть, поскольку гриф секретности снят, почитать, использовать цитаты. Но для музея важно иметь оригинал. Во-вторых, копирование документов – платное. Несколько лет назад мы получили официальное приглашение из Государственного архива общественных объединений Украины работать и получить для себя необходимые документы. Но скан каждого документа стоит 40 грн. И скидок для музея никто не делал.
Вы на кого-то ориентировались при создании музея, был образец для подражания?
Нет. Это творчество нашего коллектива научных сотрудников и художников, наше видение темы. Я уже говорила о сложности ее подачи. Нам очень хотелось сделать что-то, что потрясет умы людей, заставит их думать, но с радиационно загрязненными реликвиями задача казалась невозможной.
Над входом в экспозицию написаны слова: «Есть предел у печали, нет его у тревоги». И наша экспозиция отвечает этим словам. Это наш девиз, который мы бы хотели сделать девизом всех людей на планете. Для этого были придуманы символические художественные образы, понятные любому человеку без перевода. Чернобыль у всех ассоциируется лишь саркофагом или разрушенным реактором. Мы сознательно от этого ушли сфокусировав внимание на отселенных населенных пунктах. Именно они - главные в этой истории, потому что 200 тысяч людей в Украине и 200 тысяч в Беларуси лишились своих домов. А мы лишились территорий на долгие годы. Ведь там есть села, известные еще с 9 века, там похоронены первые хасидские цадики. А католики-поляки строили там свои храмы.
Но когда правительство говорит о необходимости сокращения зоны отчуждения, это безответственно. Зона как следует не обследована. 450 тысячи кюри только цезия попало в почву. А еще плутоний. Срок его полураспада - 24 тысячи лет. Период полураспада цезия, стронция – 30 лет. А чтобы он полностью распался, умножьте на 10 - выходит 300 лет. Да и как там могут вновь поселиться люди, когда инфраструктура полностью разрушена?
Минприроды предлагает оставить 10-километровую зону закрытой, а в 30-километровой создать биосферный радиологический заповедник.
10-километровая или 30-километровая зона по циркульному принципу – это вообще некорректное понятие. Загрязнение шло на север таким «языком». И поэтому есть территории, которые находятся и в 60-и, и в 100 километрах, где сегодня грязно. Они входят в зону обязательного гарантированного отселения.
Каково ваше личное отношение к дальнейшему развитию атомной энергетики в Украине. Не кажется ли, что эта авария не стала прививкой и уроком?
Не стала. В первые годы авария очень сильно ударила по развитию атомной энергетики во всем мире. Но уже к 25-ой годовщине речь зашла о том, что пора забыть о Чернобыле, мол, последствия не такие, как рисовали, что существует много мифов.
К Чернобылю снова вернулись после ядерной аварии на Фукусиме, и оказалось, что наши уроки не усвоены. В Японии возникло дежавю 86-го - те же ошибки, связанные с ликвидацией, с защитой населения, с эвакуацией. Я дважды была в Японии, на Фукусиме, много общалась с пострадавшими, с эвакуированными, была в их домах - ситуации абсолютно идентичные.
Однако Япония сразу приняла решение закрыть все станции, от продления срока службы реакторов отказалась и Германия. Ведь основная масса станций построена в 70-е годы, а срок их службы - 30 лет. И хотя энергия достаточно дешевая, производство ее дорогостоящее, вот и пытаются станции как-то реанимировать, продлевать их срок службы.
Это актуально и для Украины?
У нас на атомных электростанциях эксплуатируются только ВВЭР, это не РБМК, которые работали в Чернобыле. РБМК – реакторы, которые создавались только в Советском Союзе, чтобы догнать и перегнать Соединенные Штаты по производству электроэнергии на душу населения. Ни одна другая страна их не эксплуатировала. ВВЭР - реакторы другого типа, с более продуманной системой безопасности. Но, тем не менее, сегодня специалисты начинают развивать какие-то технологии, чтобы продлить и их срок службы. Конечно, общество относится к этому с опаской.
Но надо быть реалистами: чтобы Украине полностью отказаться от атомной энергетики, государству нужно инвестировать в альтернативные источники энергии, как это делает Германия. Стимулировать граждан, а не запрещать. Вы попробуйте сегодня поставить у себя на участке ветряк или солнечную батарею. Нужно столько пройти разрешительных инстанций и столько потратить денег!
Музей иногда критикуют за акцент исключительно на трагедии, героях и жертвах, но при этом не затрагивается вопрос ответственности и ответственных за аварию, а также экологическим последствия. Что вы на это ответите?
Мы не можем навязывать людям свое мнение - лишь объективно рассказать и показать. Мы показываем аварию через судьбы людей. Как они действовали в экстремальных ситуациях, как это отразилось на их здоровье, что с ними сейчас, какие у них родились дети. Мы не можем повесить портреты и сказать: вот эти - виноваты. Вопросы ответственности - очень сложные. Ярлыки навесить проще всего, но это неправильно. Прошло слишком мало времени, чтобы делать такие выводы.
Ведь в разные периоды виновными назывались разные люди. Члены Политбюро ЦК КПСС, которые занимались этим вопросом (есть рассекреченные протоколы), 3 июля 1986 г. приняли постановление, в котором говорилось об ответственности разработчиков реактора, то есть Курчатовского института ядерной физики, Академии наук СССР. И фамилии назывались. Но для МАГАТЭ и международной прессы виновными признали персонал станции.
Состоялся суд, генерального директора станции Виктора Брюханова осудили на 10 лет лишения свободы.
Да. И Анатолия Дятлова, заместителя главного инженера станции, который отвечал за этот так называемый эксперимент. Хотя по сути это были испытания. Экспериментом они стали, чтобы просто осудить людей. У Дятлова ведь была лучевая болезнь. И у Брюханова тоже было переоблучение. Но они все равно отсидели в тюрьме много времени, хоть и были освобождены досрочно. Дятлов уже ушел из жизни.
То есть их просто сделали крайними?
Да, однозначно. Потому что, исходя из документов, которые мы имеем, о недостатках конструкции реактора специалисты предупреждали еще задолго до аварии. Есть письмо директора станции Брюханова, датированное 1985 годом, с которым он обращался в руководящие органы, о том, что нужно решить вопрос об управлении станцией, потому что он как директор отвечает за эксплуатацию станции, за строительство новых блоков и за инфраструктуру города Припять.
И никогда, кстати говоря, атомные станции не считались опасными объектами, что характерно. Никто не говорил, что там возможны какие-то аварии с выходом радиоактивности. А потом вдруг оказалось, что такое возможно, и виноват в этом директор, главный инженер Николай Фомин и так далее.
Ведь только в Советском Союзе атомную станцию вводили в эксплуатацию без соответствующей государственной приемки. Потом в процессе строительства вносились дополнения, менялись конструктивные особенности. И все это известно лишь потому, что Чернобыль исследовался, но было много других станций. Хотя от двойных стандартов и противоречий мы и сейчас не ушли.
В чем сейчас проявляются двойные стандарты, по-вашему?
Да вот хотя бы в отношении к «чернобыльцам». То государственные мужи преклоняются перед подвигом ликвидаторов, возлагают цветы к могилам и памятникам, то распространяют информацию, что настоящих чернобыльцев уже нет в живых. А их еще тысячи. Умерли только порядка 35%. А остальные страдают, и сегодня - через 20-25 лет - их проблемы со здоровьем только начинаются. Кривая смертности резко пошла вверх.
Это как-то отражено в экспозиции?
Да, кто хочет, все видит - мы не уходим от острых вопросов. Но и не бьем прямо. Мы хотим, чтобы люди, осмотрев все это, изучив судьбы людей, сами сделали выводы о том, кто виноват и как это было. Чтобы не мы им указали и кого-то обвинили. Мы не хотим ничьей крови, потому что мы понимаем, в какой ситуации были наши украинские руководители, тот же Владимир Васильевич Щербицкий (первый секретарь ЦК КПУ – ред.), Валентина Семеновна Шевченко (председатель Президиума Верховного Совета УССР – ред.), члены нашего украинского правительства. Все-таки они были заложниками центральной власти.
У нас есть информационные сенсорные терминалы - их семь - с базами данных на украинском и английском языках. Это дает возможность вынести наши фонды прямо в экспозиционный зал. Есть терминал с более чем 80 секретными документами. Каждый может полистать эти документы.
У нас аудиогиды на семи языках, включая японский, итальянский, французский, немецкий и английский – само собой. Ни в одном музее сегодня в Украине такого нет.
Какова динамика посещения музея, если проследить ее за последние 24 года. И кто посетители?
По мере того как музей становился известным, число посетителей возрастало. В круглые годовщины - на 10 лет, 20 лет, 25 лет - наплыв посетителей резко увеличивается. Я сделала интересное наблюдение: увеличилось количество гостей из тех стран, где рассматривается вопрос строительства атомных станций. Например, из Турции. И вопросы эти интересуют преимущественно молодежь.
