ГлавнаяКультура

Всматриваясь в темноту исторического: «Искалеченный миф» Никиты Кадана

К началу нового локдауна успели открыться две новые выставки Никиты Кадана: сначала «Искалеченный миф» в The Naked Room, затем — «Камень бьет камень» в Pinchuk Art Centre. 

«Искалеченный миф» кураторства Джессики Зыхович, исследовательницы культурной антропологии и новой директорки программы Fulbright Ukraine, фактически длилась в галерее с 27 февраля до 7 марта. Но наративно она продолжает о себе напоминать через «Камень бьет камень» в PAC. 

Эти выставки — две разные модели истории, которые объединяются одним вопросом — каким способом документировать память? «Искалеченный миф» — о нахождении зазоров в исторических гранд-нарративах, когда «Камень бьет камень» — об осознании себя как живого архива исторической памяти. Первая — взгляд, вторая — ощущение.

Обе они — о времени и о безвременье истории, о пульсации руин в каждом индивидуальном настоящем и о том способно ли знание истории воспитывать сочувствие к чужой боли. 

Выставка в The Naked Room все же оставляет зрителю место для маневра. Она действует как напоминание о том, что всегда есть как минимум два пути: «бить в колокол», аргументируя это личным зовом глобальной исторической ответственности, или же удариться в поиски привилегий беспамятства, предпочесть не умножать вокруг себя обьекты активного сопереживания.

Во время очередного локдауна невольно вспоминаешь опыты живого выставочного присутствия, поэтому LB.ua публикует материал про один из самых важных таких опытов — «Искалеченный миф» Никиты Кадана и Джессики Зыхович.

Виставка у The Naked Room
Фото: Facebook / The Naked Room
Виставка у The Naked Room

В «Искалеченном мифе» смотреть в лицо Истории — все равно что смотреть в лицо трагедии. Смотреть и не отрывать глаз, приучая себя к выносливости. Выносливость при том не столько сюжетную, сколько в необходимости держать в уме все акты зрительного согласования вопроса «а что мы, собственно, помним», находясь в одном выставочном пространстве. Вариантов в нем было достаточно. 

С одной стороны есть Бруно Шульц и его «Книга идолопоклонства». Мазохистскую графику Шульца вряд ли можно считать источником коллективной памяти, это скорее память о памяти, при том — остро индивидуальной. Поэтому угольные работы Кадана — это вариация вариаций Шульца, память, которая прошла настолько много фильтров, что превратилось в пространство свободной образной аранжировки.

С другой — такая аранжировка все же не доходит до того предела, когда история пишется языком эвфемизмов. Но это и не «рассказ на тему истории» от имени общей эрудированности, «объективности» в стиле Ранке (историка, превозносящего смысловую власть архивов и «истории, какой она была самом деле») и назидательного здравого смысла. Да, это «шизоидное конструирование нарратива, внутри которого все согласовывается по своим, особым правилам» со слов самого Никиты. Да и должна ли память вообще обладать претензией на универсальность?

Образы Кадана/Шульца — вид призраков, с которыми приходит травматическое минувшее. Это то, что Татьяна Яблонская в своих дневниках называла «осколками зеленых абажуров», которые она находила в детстве на земле. Это случайная находка, которая на момент нахождения лишена имени владельца, адреса пребывания или адреса назначения. Осколок имеет ценность исключительно индивидуально-символическую, его ценность подтверждается только в том случае, если ты обращаешь на него взгляд и этим самым «лечишь больной образ» от забытья, выражаясь по-гройсовски.

Фото: Facebook / The Naked Room

Именно в этом контексте и следует воспринимать своеобразную ось экспозиции в The Naked Room — кусок фасада дома в Дрогобыче времен Шульца и плеть рядом с ним. Камень и плетка, — грубая роскошь ритуала в нарочито-абсурдном предложении хлестать камень, пока он не закричит. «Это то самое молчащее прошлое, которое не стало историей». Оно могло стать историей города и остаться в своем локальном контексте — но в итоге получился десятилетиями игнорируемый камень, который смог заговорить в выставочном контексте.

Есть еще и третий взгляд на происходящее в зале. Эта серия работ Никиты с кричащими и убегающими женщинами, их черными чулками, которые крепко-накрепко врастают в память наравне с фотографиями женщин львовского погрома 1941 года. Черные чулки — двойной образ эротизированого и насильственного, подобно образу-оси выставки Play.Pause.Stop Алины Копицы — силиконового стула на постаменте. Он равным счетом и фетиш, и символ нарушенной сексуальной сделки. 

Все эти изображения — измененная, злая и отторгающая красота. Зло может и не вызывать эмоций, можно лишь наблюдать за красотой его формы. Что в изображениях Шульца, что Кадана «фетишисткие картинки» хороши не только своими внешними признаками, они — свидетельство исключительной ценности добровольно выбранной тьмы своими авторами. Продолжение и трансформация Каданом мазохистской линии Шульца — подтверждение принципа: прошлое — не то, то прошло, а то, что сумело быть частью настоящего.

Ведь всегда есть вариант уклониться, сделать те или иные сюжеты прошлого невидимыми и несуществующими. У беньяминовских разбросанных руин истории есть эта прерогатива выбора — обернуть свой взгляд на них или нет. Именно поэтому такой взгляд невозможно пропагандировать. Это та ситуация, когда всякие коллективные идентичности постепенно отходят от нас и мы пытаемся формулировать имена травмы без заведомого терминологического давления от окружающей нас смысловой среды. Чувства словесно не извлекаются «на злобу дня», они приходят без имени, без обозначения и без адресата. 

Это и не позитивная борьба с травмой в разрезе так называемой «новой этики» — ровно так же как и не призыв этой травмы избежать, это, скорее, предложение поместить себя внутрь ее и закалять свое историческое чутье. «Это ловля исторического воздуха, а не отрисовывание законченных образов». Эта воображаемая солидарность с мертвыми не возникает по национальному признаку. Сходный посыл объединяет «Искалеченный миф» с проектами Никиты недавних лет: «Кости перемешались», «(не)означені» и «Повторение забывания».

«Травма и триумф — две главные точки солидаризации внутри национальной истории». Это тезис, который вполне можно противопоставить выставке в The Naked Room. Травма внутри «Искалеченного мифа» есть точка деконструкции, что высвобождает историю от линейного национального нарратива. Подобное состояние можно схватить через две историографические ситуации: начала ХХ и начала XXI века. ХХ век с его кризисом универсалистской модели истории и – как следствие — появлением проекта социальной истории, и начало XXI, которое сопровождало ясное (насколько это возможно) понимание, что все попытки выстроить линейный нарратив окончательно схлопнулись, а время завязалось в узел разнонаправленных прошлых времен. История — суть коллекционирование взглядов на эпоху, а значит — никакая новопредложенная ось истории не устоит. Даже больше: скорее всего окажется, что никакой оси и вовсе не было. Четких определений нет и не будет — как бы ты ни дозировал реальность.

Фото: kyivdaily.com.ua

Две эти иллюстрации представляют собой опыты преодоления универсальной истории как в ретроспективе, так и в проектах новых гранд-нарративов. Одно из главных манифестативных заявлений Никиты Кадана этой выставкой — предложение смонтировать такую историческую модель, во главе которой станут жертвы истории, и все последующие нарративные движения должны будут стать набором актов возмездия. Такой вариант — уже не деконструкция и не критическая ось истории, а, скорее, новая универсальность. 

«Каждое настоящее раскрывает веер возможностей зафиксировать время исторично и по-новому». 

«История по Кадану» — это воинствующая капитуляция. История утрачена где-то среди человеческого пепла. Истории нет, остается лишь пропасть. Задача такова: изобрести свой путь в сторону этой пропасти. Но на многое ли мы пойдем чтобы сохранить перед историей свое лицо и смотреть на нее с презрительным достоинством?

*курсивом выделены реплики Никиты Кадана во время интервью.

Анна КалугерАнна Калугер, арткритикиня, запрошена дослідниця University of Pennsylvania
Читайте главные новости LB.ua в социальных сетях Facebook, Twitter и Telegram