“Изи” Андреа Маньяни
2017-й год богат на результаты сотрудничества кинематографической Украины с европейскими странами: надрывный “Январь-март”, снятый преимущественно австрийскими силами, но украинским режиссером и командой, показали в конкурсе ОМКФ; драма о контрабанде “Межа” Петера Бебьяка со Станиславом Бокланом и Риммой Зюбиной сделана в ко-продукции со Словакией, “Изи” – приключения итальянцев в Украине. Все фильмы показали в конкурсных программах кинофестивалей класса “А” (Роттердам, Карловы Вары, Локарно), кое-кто даже получил призы.
“Изи” – трагикомедия о тучном экс-гонщике в депрессии, которого брат отправляет отвезти гроб с погибшим на стройке украинцем сначала до венгерской границы, а потом и вовсе в его родное село, указанное в паспорте советского образца.
Изидоро, недолго думая, едет – и путешествие превращается в то, что в американских фильмах называют “переизобретением себя”. Кто-то уже сравнил “Изи” с “Мертвецом” Джармуша, и есть в фильме Маньяни что-то от Каурисмяки – но, знаете, такого итальянского Каурисмяки, где черная финская меланхолия заменена серенькой и оттого не очень убедительной итальянской.
Чтобы претендовать на звание украинско-итальянского “Мертвеца”, нужно хотя бы обзавестись долей магических способностей Джармуша превращать разговоры у костра во вращение вселенных на кончиках пальцев. Маньяни этого не умеет, но снимает он намного лучше, чем какой-нибудь Олег Борщевский, поэтому в Украине “Изи” – это безусловная “перемога”.
Тут перед зрителем, пришедшем на новую украинскую премьеру, появляется дилемма: оценивать “Изи” как часть отечественного кинопроцесса (то есть, со скидками и поправками на реалии местной индустрии), или все-таки как часть того процесса, где не ведутся частые разговоры о том, как выдавить из актеров застрявшую в них парадигму российских мыльных опер.
В любом случае, “Изи” – это не украинский фильм. Это итальянский фильм, снятый в Украине. Украинского тут – реклама рибейтов, заложенных в новый закон о поддержке кинематографии; актеры; локации и часть команды. Создатели картины признались, что изначально хотели снимать ее на Балканах, так что все вышеперечисленное вполне могло быть заменено на принадлежность к другой географии – другой для нас, потому что мы, в отличие от итальянского режиссера, знаем, чем отличается Украина от Сербии. А вот для Маньяни, как и для всех тех, кто, к примеру, вставляет песню ДахиБрахи в сцену про русскую мафию, что Восточная Европа, что Балканы – территория чудес, хтони и плясок на похоронах.
Собственно, эта маргинализация Украины и неспособность не то что считать культурные коды (этого пока что не умеют даже многие местные производители), но хотя бы всмотреться глубже навязанных стереотипов, и портит “Изи” в глазах внимательного украинского зрителя, уставшего от проституток из Ирпеня у Кроненберга и украинских подручных греческой мафии в “Прослушке”.
Естественно, чуда ждать не стоило: пока мы сами не освоили нашу территорию посредством искусства, Украина так и останется клишированной экзотической локацией, которую будут выбирать европейцы, потому что Балканы станут слишком дорогими из-за “Игры престолов”. На что можно было надеяться? На то, что создатели “Изи” наймут консультантов, которые подскажут, как сделать фон для экзистенциальных поисков главного героя – Украину, то есть, – чуть менее заштампованной и интересной местному зрителю.
Как бы то ни было, это не единственная проблема “Изи”. Главная его проблема – это сценарий, напичканный кучей необязательных персонажей, присутствие которых не добавляет в сюжет ничего нового. Зачем там нужен был грузинский дальнобойщик (аллюзию на “Мимино” мы считали, но закладывал ли ее Маньяни, если он вообще видел хоть один фильм Данелии)? Зачем нужен был герой Остапа Ступки – в кои-то веки сыгранный без надрыва, с шуткой и чье появление предваряется рифмой с недавним “Дзидзьо”, – но тем не менее? Зачем шутки про расстройство желудка и китайскую семью? И сколько, в конце концов, лет покойному Тарасу, который регулярно приезжал с итальянских заработков домой, но при этом имел только советский паспорт?
Но это все Маньяни не интересует. Его интересует сказка о том, как Иван-дурак обнаруживает себя – мама связала ему жилетку с презрительной цифрой “2” на пузе, но он поедет в Страну Чудес и у него обязательно там все получится. Как там – Ukraine is your destination? Впору открывать групповые терапевтические туры.
В прокате с 14 сентября.
“мать!” Даррена Аронофски
Главный возмутитель спокойствия на Венецианском кинофестивале и в мировом прокате; фильм, который, поскольку “Твин Пикс” недавно закончился, принялись с двойным усердием расшифровывать: он о сотворении мира? об отношениях поэта и музы? сатира о творческих поисках и их цене? фильм ужасов о том, как нарушаются границы? агитка про то, что нужно беречь окружающую среду? Аронофски прекратил страдания толкователей и все объяснил (кому интересно).
Трейлер обещает триллер о том, что молодая женщина (Дженнифер Лоуренс), переехавшая с мужем (Хавьер Бардем) в новый дом, попадает в какой-то из фильмов Романа Поланского: “Отвращение”, где героиня сходит с ума в закрытом пространстве, или “Ребенок Розмари”, где реальность – намного безумнее любого помешательства.
Фильм вносит ясность: ни до одного из фильмов Поланского героиня Лоуренс не добирается, поскольку играет женщину-берегиню, которая на своей шкуре чувствует каждый скрип половиц в доме, своими руками выкрашивает стены, подбирает мебель, готовит еду, моет полы и далее по списку – вдыхает жизнь в дом, построенный на месте сгоревшего, где ранее жил ее муж. “Я хочу сделать здесь рай”, – говорит героиня (безымянная, как и ее супруг).
В рай, впрочем, вторгаются (какой новый сюжет!): чтобы не скучать, герой Бардема впускает в дом хирурга-ортопеда с жутким кашлем курильщика (Эд Харрис), затем его склочную жену (Мишель Пфайффер в образе Людмилы Гурченко), а затем и сыновей (братья Глисоны – Доналл и Брайан). Что было дальше, поразило не всех – все-таки библейские сюжеты знакомы всем, и после проведения определенных параллелей, можно примерно представить, что будет дальше.
Чего нельзя себе представить, так это того, что взрослый режиссер из уважаемой кинематографии будет на полном серьезе снимать такое кино. “мать!” болеет всеми болезнями незрелости, когда хочешь сказать столько всего, а экранного времени, кажется, так мало. Поэтому молодые украинские режиссеры, например, снимают короткометражные фильмы за три копейки, но зато про Медею, Мужское и Женское, смыслы бытия и прочие Важные Темы. Важно раздувает щеки и Аронофски: вторичность режиссерских приемов даже по отношению к самому себе (как и в “Черном лебеде”, здесь главная героиня проявляет все свои эмоции исключительно истерически) подчеркивает затхлость его мировоззрения.
Женщина-хранительница домашнего очага отдает все, чтобы ее мужчина творил прекрасное. “мать!” была бы идеальным фильмом для тех, кто лелеет в себе скрепы, если бы Аронофски не решился на свою, как ему кажется, радикальную трактовку Евхаристии, которая может возмутить (прежде всего, тем, что сделана она прикола ради).
Впрочем, надо отдать должное: провокация удалась, фильм обсуждают. Хорошая промо-кампания – красивые постеры; трейлер, который обманывает, но не настолько, чтобы зрители побежали требовать назад деньги за билеты, – наложилась на мудрые индустриальные решения: отказ от предварительных тестовых просмотров (обязательная нынче практика для студийных фильмов) и сохранение секретности, ну и на сам фильм, отчаянно пытающийся заставить зрителя нервничать.
Относительная открытость для интерпретаций оставляет важное для подобных эскапад пространство: что бы ты скептик ни написал об этом фильме, всегда найдется что-то, о чем он забыл упомянуть, и это “что-то” – смертельно важное и сразу ставит его критику под сомнение. Словом, “мать!” – хорошая основа для секты, хоть нашелся Ричард Броуди из “Нью-Йоркера”, который решил, что фильм Аронофски – это, наоборот, критическая сатира о популярности художника и пророчестве поэтов (возьми последнее за основу всерьез – получится ну просто-таки идеальная тема для украинского кино).
Здесь впору снова вспомнить о Дэвиде Линче и “Твин Пиксе” – куча теорий относительно сюжета, действующих лиц и того, “что это, в конце концов, значит”, позволяет сравнить этих режиссеров. С той лишь разницей, что Линч – это, скажем, Джексон Поллок, а Аронофски – карикатурист с набережной. Линч предлагает свою космогонию, Аронофски, кхм, экранизирует старую. Линч указывает на нелинейность, Аронофски орет про закольцованность дурным голосом. Линч творит с кучей небессмысленных деталей и любовью к созданной за многие годы вселенной, а Аронофски, перечитав Библию, посмотрев три фильма Поланского и один – Бунюэля, написал 70-страничный сценарий за выходные. Разницу каждый обнаружит сам: все-таки мы живем в мире, где книги Джонатана Литтелла могут стоять на одной полке с книгами Паоло Коэльо, и это ни хорошо, ни плохо. В этом-то и вся прелесть.
Впрочем, один внятный месседж у фильма “мать!” есть и он о том, как остро современному кино нужно больше женщин-режиссеров и женщин-сценаристов. Когда досмотрите до сцены с громким хрустом позвонков, тоже так решите.
В прокате с 14 сентября.