В других политических зонах на Урале этих пушистых зверьков не было. Здесь же, на 36-ой, они жили рядом с нами. Хотя и находились здесь вопреки требованию Правил внутреннего распорядка в местах лишения свободы. Кошки, как и мы, не любили надзирателей. Некоторые из кошек имели среди зэков своих личных друзей. Например, пожилой зэк Волошин, сидевший за участие в нацистских полицейских акциях, искренне заботился о своей хвостатой подруге Мэри. Приносил из столовой овощи из борща, сваренного без малейшего присутствия мяса. И Мэри эти овощи с жадностью поглощала.
Если на крыльцо барака, еще не в сам барак, ставили свои ноги контролировавшие нас прапорщики, все кошки немедленно прятались, растворялись в каких-то темных углах и щелях. Для нас это было важно, поскольку зачастую наши писари готовили ксивы, заполняя каллиграфическим почерком ровно нарезанные прямоугольники тончайшей конденсаторной бумаги. Стремительное бегство наших хвостатых друзей было для писарей признаком тревоги.
У кошки Мэри была дочь. Волошин назвал ее Машей. И кормил гущей от борща уже обеих. Он был привязан к ним, ласкал их, говорил с ними. Иногда мне казалось, что они понимают его речь, внемлют его рассказам об оставленной где-то далеко в Белоруссии семье. По-видимому, и Мэри, и Маша мечтали увидеть своих далеких человеческих родственников, познакомиться с ними.
Периодически, не реже одного раза в год, начальник лагеря майор Журавков приказывал очистить территорию от множества расплодившихся в зоне кошек. Приказ выполнял наш дневальный. Пожилой нацистский каратель, он каким-то образом отлавливал десятки зверьков и мешок с ними загружал в пылающую топку лагерного кузнеца. Кто-то из лагерных стариков сказал мне, что прежде, в молодые свои годы, этот человек делал аналогичную работу с узниками одного из нацистских лагерей смерти.
Однажды я присутствовал при тихом торговом соглашении Волошина с дневальным. Предупредив первого о надвигающейся опасности, дневальный предложил ему спасти одну из кошек. На выбор и за выкуп пачкой чая. Старый Волошин плакал, просил спасти обеих своих любимиц. Дневальный был неумолим. Волошин спас кошачью маму, Мэри.
Кузнец Керезора после этой экзекуции два дня не выходил на работу. Сказался больным. Он не хотел заново разжигать топку…
А потом, спустя годы, когда к власти пришел Горбачев, всех политических узников освободили. Не знаю, какова была судьба стариков полицаев, сидевших «за войну». Не знаю, остались ли в лагере вечные его жители кошки. Ни московский «Мемориал», ни международная Амнистия этим не интересовались. А общества защиты животных в СССР не было.