«Бизнес – моя работа. Разве можно обвинять меня в том, для чего я предназначен?»
Ваши отношения с нынешней украинской властью простыми не назовешь. Конфликт разворачивается сразу по нескольким направлениям. С одной стороны, Коломойский грозит вам национализацией, с другой – Яценюк говорит о том, что ваши структуры должны государству шесть миллиардов. Могу перечислять дальше, но давайте сперва с этим разберемся. Как насчет шести миллиардов – вы признаете задолженность, намерены ли ее возвращать?
Во-первых, шесть мы не должны. Пусть не придумывают.
А сколько должны?
Какая разница.
Что значит «какая разница»?! Десять, двадцать, два?
Нет, намного меньше. Но я не считаю то, что не считается. И вообще – это пиар. Такой же как с газом, который нам не дают использовать. О том, что Фирташу перекрыли газ, Яценюк говорит, а в том, что ему как премьеру газа все равно на зиму не хватит – умалчивает.
Все-таки, задолженность в шесть миллиардов – серьезная история.
Нет там шести миллиардов.
А сколько есть?
Что-то около три двести, если не ошибаюсь.
Вы их собираетесь погашать?
На самом деле, надо понять, что это за долги. Долги были еще до меня. Облгазы все это время были, как такое мусорное ведро для государства – сбрасывали туда все подряд. А мы тарифы не поднимали, ничего не делали. Так что вопрос спорный. Правда, есть долги по химии. Это правда. Их надо будет закрывать.
Есть еще история с Вольногорским и Иршанским ГОКами.
Это - рейдерство.
Рейдерство со стороны правительства?
В чистом виде! Всё – незаконно.
Но срок аренды закончился?
Да.
Значит, актив должен вернуться государству.
Мы не против. Но мы задаем три вопроса. Первый: чья земля. Вся земля – наша. И лицензия у нас. И 80% оборудования тоже наше. Поэтому мы говорим: давайте проведем ревизию, пересчитаем, что – ваше, что – наше и так разойдемся.
Ну, это крутая тактика – покупать землю под арендным объектом. Очень дальновидно.
Соня, я занимаюсь бизнесом. Бизнес – моя работа. Разве можно обвинять меня в том, для чего я предназначен?
Вы сказали, что у вас три вопроса.
Я все три перечислил: земля, техника и лицензия. Лицензию они хотят отобрать. При том, что в апреле это же правительство нашу лицензию продлило. Официально это стоило 10 или 15 миллионов долларов, точно не помню. А теперь они мне говорят: забудь об этой лицензии. Оборудование? Ну, об оборудовании, дескать, мы когда-нибудь поговорим. А вот землю мы просто отберем. Это нормально вообще?
Вам не кажется, что это просто бумеранг к вам возвращается?
В смысле?
В том смысле, что при Януковиче у вас и олигархов первого ряда – хоть вы сейчас все это дружно отрицаете – были немного не такие, мягко говоря, условия работы, как у остальных.
Еще хуже были.
Да? Как же вы тогда за 2012-й год 12 из 17 продававшихся тогда облгазов купили?
Что я еще тогда приватизировал? Хоть что-то назовите.
А 12 из 17 облгазов за 326 миллионов гривен – мало?
Минуточку, вы видели, какие пакеты продавались? Мы что покупали? Стулья и кабинеты. Трубы-то у государства находятся! У тебя ничего нет! Это ж не облэнерго! Разница колоссальная.
Зачем тогда покупали, раз так невыгодно?
Потому что я занимаюсь бизнесом и для меня это как система. Понимаете?
Суть вопроса в том, что 12 из 17 – как ни крути – монополия. И власть Виктора Януковича вам способствовала в ее создании. И это – только один пример.
Приведите другие.
Нет уж, сперва с этим разберемся.
Вы не можете привести другие, потому что знаете, что их нет. Все остальное я покупал на вторичном рынке и платил огромные деньги. У государства я практически ничего не покупал.
Так или иначе, сейчас вы расплачиваетесь за наличие у вас – в недалеком прошлом – привилегированных условий.
Я не плачусь и не жалуюсь. И ни за что я пока не расплачиваюсь. Я просто делаю, что должен. Нет у меня этой проблемы. Я не думаю, вот, как вы, что я кому-то должен что-то отдать, заплатить.
Даже если допустить, что 12 ил 17 облгазов вы купили буквально за три рубля, все равно круто получается.
В чем крутость?
В монополии!
В монополии?! Давайте посмотрим, как работают облгазы. Они полностью подконтрольны государству. Конкретно – НКРЭ. Без ведома НКРЭ, они даже скрепки канцелярской купить не могут.
Ставим своего человека на НКРЕ и вопрос решен. Так?
Не одного, а десять.
Разве же вам десять не по карману?
Ну, что значит "по карману"? Во-первых, я никогда, за всю историю, не контролировал ни одного человека в НКРЕ. Не контролировал, поскольку НКРЕ больше было связано с электроэнергией, это общеизвестно.
На двоих с Ринатом Леонидовичем, еще дешевле получается.
Ну, это мы точно оставим без комментариев (смеется, - С.К.).
«Мы с Коломойским по-разному видим страну, ее будущее»
Игорь Коломойский утверждает, что в «Азотах» минимум четверть принадлежит представителям «семьи» Януковича.
Никогда не было такого. Ни одного процента.
В «Азотах» не было или вообще не было?
Вообще.
Ни в одном вашем бизнесе никогда не было доли Януковича, его сына Александра или сопряженных с ними людей?
Нет. Если бы это было, мне было бы очень неприятно. Тем более сейчас.
Может, Игорь Валериевич по себе судит – он на государственных активах сидел и ему, может быть, это и надо было. А мне не надо было, поскольку я все на вторичном рынке покупал.
Какие были условия ведения крупного бизнеса при Януковиче?
Каких-то особенных не было.
То есть неправда, что весь крупный бизнес должен был делиться с Семьей?
Чем?
Деньгами или долями.
Я такого не знаю.
Значит, вы могли спокойно работать в конкурентной среде? Она была тогда вообще?
И тогда была, и сейчас есть. На рынке так всегда: кто-то лучше, кто-то – хуже. У каждого есть свои интересы в бизнесе. Каждый занимается своим.
Все-таки, как вы оцениваете перспективы потенциальной национализации, которой вам грозит Игорь Валериевич?
Очередной пиар.
Почему?
Мне непонятно, зачем он это делает. Невозможно заглянуть в его голову – для того, чтобы понять мотивацию. Соответственно, комментировать я не берусь.
Давайте ему сейчас ответим. Он наверняка прочтет это интервью. Вы же сказали, что он «в отличие от некоторых, сидел на госпотоках».
Не хочу. Не хочу до этого опускаться. Я такого никогда не делаю. У него свои правила жизни, у меня – свои. И моими правилами это не предусмотрено.
Скажите, а в чем вообще природа вашего с ним конфликта?
Все думают – в бизнесе. Но мне кажется, разница в понимании базовых каких-то вещей. Мы с ним по-разному видим страну, ее будущее. Тот случай, когда – как я говорил – бизнес понемногу приближается к политике. Но происходить это может по-разному. В случаем с Коломойским, мы видим, что он сделал свой выбор. Его выбор очень прост – свое княжество, своя армия. Это такой человек, который, вроде как, и государственный, и, в то же время, он…
Сам по себе государство?
Да. И, понимаете, меня это не устраивает. Это – не моя модель. Если вы заметили, у меня нет армии.
Как раз хотела об этом спросить.
Ее нет не потому, что я не мог ее создать. Ясно же, что для этого ума много не надо. Но я себе это никогда не позволю. Хотя бы потому, что это не совпадает с моей жизненной философией. Потому что получается, что все, что я для страны эти годы делал; все деньги, что я в нее вкладывал, все это впустую и все это нужно перечеркнуть.
Если ты хочешь помогать стране, то зачем тебе армия? Можно просто выделить деньги министерству обороны. Если Минобороны считает нужным, пусть создаст батальон, еще один. Пусть этим занимаются те, кому положено. Губернатору – не положено.
И если он этим занимается, значит для чего-то другого. Может, для того чтобы шантажировать президента? Это – вопрос, ответа я не знаю, лишь предполагаю. Но я точно знаю, что лично мне такая политика точно не нужна.
С другой стороны, Коломойский – живая иллюстрация того, когда бизнес активно пошел в политику. Разделяете ли вы мысль о том, что приобретение им излишней субъектности может стать для президента Порошенко серьезной угрозой?
Не знаю. Этого я не могу сказать. Тут президенту виднее – угроза ли или союзник.
В конфликте Пинчука и Коломойского, вы на стороне Виктора Михайловича.
Нет.
А где?
Нигде. Мне не до этого. Это их хозяйственные споры.
Будете выступать свидетелем в Лондонском суде?
Не думаю.
Как оцениваете перспективы этого хозспора?
Не знаю. Послушать Коломойского - он герой. Послушать Пинчука - он герой.
Вы же понимаете, что этот суд – ящик Пандоры. Уже на сегодня есть показания сторон, согласно которым и один, и второй – коррупционеры, злоупотреблявшие близостью к властью. Значит, украинская прокуратура не просто должна, но обязана отмотать назад, пересмотреть условия и обстоятельства, при которых они приобретали нынешнюю свою собственность.
Иногда бывает такое, что включается режим самоуничтожения. Вот это, по-моему, именно тот случай.
Считаете ли вы, что эта история может быть детонатором глобального передела собственности в Украине?
Я так не думаю. На мой взгляд, это просто выяснение отношений между двумя хозсубъектами, не более.
«Какой выбор у меня на сегодня в Крыму? Обидеться и уйти? Или как?»
После оккупации Крыма, ваш «Крымский титан» переоформлен по законодательству РФ. Значит ли это, что вы признаете аннексию полуострова и согласны работать по российским законам?
Знаете, люди, которые работают на нашем заводе, они не виноваты в том, что сложилась такая ситуация. Я из этого исхожу. Между прочим, только из Херсонской области ежедневно на «Титан» отправляется четыре тысячи работников. И для меня этот фактор – значимый.
Я не готов вести диалог, если понимаю, что не могу выиграть. Скажите пожалуйста, какой выбор у меня на сегодня в Крыму? Обидеться и уйти? Или как?
То есть, вы не готовы идти наперекор власти РФ?
Неправильная постановка вопроса.
Если государство не может найти решение, что я могу сделать?
Знаете, иногда государство не может найти решение, но ваша человеческая принципиальность не позволяет вам подыгрывать диктаторскому режиму.
Моя человеческая принципиальность говорит о том, что Крым - это Украина. Но его бездарно сдали. Простите за резкость оценок.
По вашей логике что получается: они отдали Крым, а я – крайний?
Киплинг еще писал, что каждый выбирает для себя.
У меня позиция предельно четкая. Я с этими людьми (рабочими своих предприятий, - С.К.) жизнь прожил буквально. Я вкладывал деньги в их города. Если б вы туда со мной поехали и посмотрели, то поняли, что нет практически ни одного двора, ни одного подъезда, ни одной больницы, которые я за эти годы не сделал. Так я живу, так я устроен.
Я где-то наполовину социалист, наполовину – капиталист.
Потому что я при социалистической системе вырос, она осталась у меня в голове – я всегда думаю о том, что будет с людьми. Моя логика: люди не виноваты, что оказались в эпицентре противостояния. Людей заставляли брать паспорта (России в Крыму, - С.К.). Кто-то взял, кто-то – отказался, а кто-то украинский припрятал – сделал вид, что потерял.
И как я буду перед этими людьми буду выглядеть, если сейчас приду и скажу: простите, однако тут поменялась политическая ситуация ну, и все, что из этого следует? Кто я после этого? Не мерзавец ли, в их глазах? Поэтому я своим обязательствам верен.
Батя своих детей не бросает.
Может, и так. Нормальные родители своих детей точно не бросают. И они точно о них заботятся. Так и я этим занимаюсь постоянно.
Вот, в Горловке наш завод – какой уже месяц – стоит заминированный. Даже охрана к нему близко подойти боится. Тем не менее, ежемесячно я выплачиваю сотрудникам зарплаты. Хотя, повторяю, не знаю даже, где половина всех сотрудников.
Более того, я знаю настроение наших сотрудников. Они в упор не хотят видеть ДНР.
В упор не хотят видеть?
Конечно. При этом боятся их страшно. Потому что когда сидишь в подвале все время, других эмоций уже не остается. Люди думают только об одном: чтоб оно как-то рассосалось, чтоб ушли и те, и те. Потому что ненавидят и тех, и тех.
Надо понимать, что люди не виноваты в том, что в эту ситуацию попали. Мы тут в Вене с вами сидим, разговариваем, нам легко рассуждать. У нас невольно акценты другие складываются. А это неправильно. Давайте попробуем на происходящее их глазами посмотреть.
В Донецке сейчас тоже окопы копают. Вы понимаете, что там происходит?
Что там происходит? Понемногу буферная зона формируется.
Да. Серая зона.
И мы свыкаемся с мыслью, что отказываемся от Донбасса? Так? И что мне, как собственнику предприятий, делать? Смириться с тем, что там – ДНР?
Смириться с тем, что теперь вы сможете там зарабатывать разве на контрабанде. Что, с точки зрения математики, тоже неплохо.
Я просто хочу сказать, что для меня и Крым, и Донецк – равно Украина. И ничего для меня не меняется. И там, и там – люди, за которых я в ответе. В независимости от того, что в политической плоскости происходит.
При этом, да, есть проблема. И я, честно сказать, не знаю, как ее решать. Потому что мои предприятия в Крыму, Донецке, Луганске, Северодонецке стоят…
И долго еще будут стоять.
А как я их могу запустить, если в 30 километрах - ракеты? Ну, вот, представьте, я запустил завод аммиачный… Но я же не военный, я не могу спрогнозировать – долетит ли до него, с расстояния 30-и км – ракета или нет. Логика подсказывает, что, скорее всего, долетит. А если наступление начнется? Чисто технический момент: я не смогу свернуть производство за день-два. Производственный цикл требует 10-12 дней минимум. Элементарно – аммиак разгрузить. И еще – вывезти его. А если мы не успеем это сделать? Если боевые действия помешают?
Вы считаете, государство делает недостаточно для того, чтобы обеспечить вам – крупному бизнесмену – относительно комфортные, как по нынешним обстоятельствам – условия ведения бизнеса?
Государство очень сильно мне помогает (смеется, - С.К.).
Чем?
Всем. Вот даже этим решением по газу. Чем помогли? Тем, что ничего не сделали! Они бы хотя б подумали, что два завода стоят, а я людям зарплаты плачу. Для них (правительства, - С.К.) это уже, как я понимаю, «мертвые» территории.
Впрочем, нет, Северодонецк, кажется, для них еще существует. Но не более того.
Выходит, вдобавок к уже остановленным заводам, мне и другие заводы надо остановить. А там, между прочим, люди живут. Так получается, что они свою безалаберность на меня переносят.
Да, уж. Мало того, что вы в Вене, под залогом, так еще и украинское неказистое государство на вас свои обязательства переносит.
Где я физически нахожусь, это не имеет никакого значения. Тут меня как раз жалеть не надо – я не болен, не инвалид, как-то управлюсь. Я у них (власти, - С.К.), заметьте, ничего не прошу. Но, нет, им понадобилось залезть туда… Они думали: ко мне лезут, на самом деле – к 55 тысячам человек.
Когда появилась новость относительно решения по газу, шла панельная дискуссия (на круглом столе в Вене «Украина в Европе: мир и развитие» - С.К.), а в это время у меня телефон разрывался – рабочие наши, профсоюзы. Возмущены предельно. Говорят: мы готовы идти на Киев, отстаивать наши права. «Спокойно, - говорю. Хватит Майдана. Не торопитесь, пока никуда идти не надо».
То есть люди все понимают. А вдруг у меня кончится терпение? Что тогда будет? Что произойдет в Черкассах, в Ровно, где мои заводы – градоообразующие? Политики думают, что борются со мной, на самом деле – с украинским народом.
Кто именно? Порошенко или Яценюк?
Яценюк. Он же премьер-министр. Это его парафия.
Только по химии правительство хочет у вас два миллиарда отсудить. Тем более, вы сами признаете, что по химии есть вопросы.
Мы судимся. Докажут, что я не прав – не вопрос, все признаю и выплачу. Как суд решит.
«Сумыхимпром». По словам Яценюка, ваши люди специально банкротили предприятие с тем, чтобы потом купить у государства за бесценок.
Когда мы взяли предприятие в управление, там был полный упадок и разруха. Вам это на заводе любой подтвердит. Подчеркиваю, любой.
Знаете, как мы его в управление взяли? Потому что завод лежал – его спасать нужно было. При том, что сами по себе «Сумыхимпром» мне был не нужен – у меня уже был «Крымский титан». Но Янукович сказал, что надо было помогать, и я взялся. Потому что если бы завод закрылся, в Сумах были бы серьезные проблемы. А я взялся за реконструкцию его, еще долгов на себя навесил из-за этого.
«Путин воспитан Советским союзом и не готов признать, что Союз проиграл Америке холодную войну»
Вы долго и плотно работали с русскими. Думаю, можно сказать, что вы – плюс-минус – понимаете их логику. Исходя из этого, как думаете: реально ли договориться с агрессором?
Я не хочу акцент расставлять: агрессор-не агрессор. И не потому, что боюсь это слово произнести. Вообще я первый сказал, что война идет. Все твердили: АТО, АТО, а я сказал – война. Меня еще критиковали: мол, это не война, поскольку мы противостоим сепаратистам. Я говорю: так остановитесь. Мы же понимаем, с кем в реальности дело имеем. И мы не готовы к войне. Не надо ввязываться в войну, поскольку мы ее проиграем.
Приведу пример. Взять Виталия Кличко, он – профессиональный боксер. Я, допустим, тоже человек не слабый, но драться с Кличко точно не стану. Не потому, что духа нет, а потому что это просто неразумно.
Разные весовые категории.
Точно.
Но это же не значит, что вы должны перед ним на колени встать.
Стоп. Я не предлагаю становиться на колени, но не готов совершать действия, в результате которых – как я понимаю – все равно встану на колени. Вы считаете, что мы что-то выиграли сегодня?
Нельзя выиграть по результатам временной паузы. Рано или поздно пауза закончится и опять начнется война, все это понимают.
Зачем же было идти в войну? Зачем было класть тысячи жизней? Жизней людей, которых никто не учил воевать, не готовил их к этому. На каком, спрашивается, основании? Вы тысячи семей оставили без кормильца, матерей – без сыновей…
Это Петру Алексеевичу адресовано?
Все равно кому. Не в этом суть. Я пытаюсь сказать, что – на мой взгляд – Президент сделал огромную ошибку, ввязавшись в эту политическую драку. Потому что худой мир всегда лучше доброй войны, всегда.
Вот ты стал Президентом, и у тебя такая ситуация. При этом боеспособной армии нет. Так зачем ввязываться в войну? Начинай разговаривать, пытаться договариваться. А то мы потеряли тысячу человек, а теперь демаркацию делаем. Спрашивается: зачем было столько людей хоронить? Можно было начать разговаривать с самого начала, лишь бы людей не терять.
В моем понимании, Президент – это как глава семьи. Ты же своих детей не отправишь на верную смерть, правильно? То есть, если ты это делаешь, то осознанно и понимая, во имя чего. Но, в принципе, предвидя результат, нормальный человек на это не решится.
Как можно было ввязываться в драку, скажите мне, предвидя финальный результат? Как? Какие генералы, какие парады? Все последние 14 лет Россия готовила армию, готовилась к войне.
К войне с Украиной?
Нет, не думаю. Путин воспитан Советским союзом и, как мне кажется, где-то глубоко внутри он не готов признать, что Союз проиграл Америке холодную войну. Вот и действует соответствующе. Это – только мои предположения, конечно, но тем не менее, выводы он – это очевидно – сделал. Вот и начал рассказывать всему миру о демократии, а параллельно – укрепляться.
Итак, 14 лет: огромные деньги, ресурсы, силы. За это время Россия проводила операции в Чечне, Дагестане, Грузии. У России есть ресурсы и есть опыт.
Давайте попробуем посмотреть с точки зрения самой РФ, цинично посмотреть. Да, у них был шанс и они его использовали. Что – с их точки зрения – не так? И, спросим себя, откуда у них этот шанс появился? Чем мы сами 23 года занимались? А? К чему готовились?
… Я не говорю о том, что мы не должны защищать себя. Если воюем, то давайте говорить откровенно: да, воюем. Но тогда нужно объявлять военное положение и действовать соответствующе. Но, нет, мы опять идем на полумеры. Как и все 23 года.
Вот, представьте: он 14 лет ходит по коридорам Кремля. А там портреты висят – Иван Грозный, Петр Первый. И вот он ходит мимо них и думает: окей, мой портрет тоже будет, но где его повесят, какие будут ассоциации с ним возникать? Ну, и т.д. Вот, допустим, Крым. Это для Путина – плюс? С точки зрения России – однозначный плюс.
«У меня нет с Тимошенко войны»
Компании «Росукрэнерго» больше не существует, верно?
Да.
Скажите, а люди, которых называли «группа РУЭ» - вы, Бойко, Левочкин, Хорошковский и прочие – это еще в силе?
Хорошковский к бизнесу РУЭ отношения вообще никогда не имел.
Я не о бизнесе. Группа РУЭ как таковая, актуальная еще дефиниция?
Валера живет сам по себе, у него свои политические проекты. Он вообще всегда был таким одиночкой. То есть, все нормально, но у него своя жизнь. С Бойко у нас близкие отношения, мы дружим. С Сережей тоже вместе много лет.
Вы бы хотели встретиться с Юлией Владимировной? Сказать ей что-нибудь?
Проблемы общаться с ней у меня нет. Если говорить о наших отношениях, то скажу, что у меня нет с ней войны. Я никогда с ней не воевал. У нас просто разное видение того, как должна развиваться Украина. Вот и все.
Сформулирую иначе. Она многое пережила за два года в тюрьме. В вашей жизни последние полгода тоже были не из приятных. Хотя, явно не настолько, как у нее. Обычно после такого опыта у людей меняются определенные взгляды.
Для того, чтобы говорить, нужно чтобы людей что-то объединяло. Я не вижу, чтобы нас сегодня что-то объединяло.
Как же. Вы создали друг в друге этакий образ врага, который культивировали долгое время. Во всяком случае, Юлия Владимировна часто называла именно «группу РУЭ» корнем всех зол.
Заметьте, я ее не трогал. Это она со мной воевала. Зачем, я не понимаю. У меня с ней не было бизнеса, я не делил с ней деньги. Никаких точек пересечения. Но она так решила… Ну, пожалуйста, что я сделаю. Но я был одним из тех, кто был против, чтобы ее сажали в тюрьму.
Стоп. Я знаю двух человек, которые были против и говорили об этом Януковичу в лицо. Это Иванющенко и Лавринович. Теперь вот и вы. Рассказывайте сами.
Не хочу. Просто – факт. Я им сказал: посадите ее в тюрьму – создадите себе проблемы. Так и получилось.
Она об этом знает уже. Время прошло – разобралась. А тогда ей казалось, что я стою в первых рядах, но не могло этого быть - я по-другому устроен. Я готов воевать. Но я никогда никого не убивал и никого в тюрьму не сажал. Это не мои методы.
А вот тут возвращаемся в 2010-й. Посадка Диденко, Макаренко и Шепитько за растаможку спорного газа РУЭ. Злые языки тогда рассказывали, что когда к Януковичу пришли просить за этих троих, он сказал, что это мол, не ко мне, это, мол, к Фирташу. Когда же дошли до вас, вы якобы сформулировали следующее: будут сидеть и сидеть долго, чтобы весь мир знал: со мной Фирташем, так нельзя.
Полный бред. Не было такого и быть не могло.
Четыре года ждала, чтобы спросить.
Я так скажу: я дело выиграл? Выиграл? Два года жизни на это потратил. Два года просидел в Стокгольме. Сам лично участвовал в каждом заседании суда. Да, и по деньгам для меня это было важно, но больше – принцип. Принцип – доказать свою правоту. Таков мой характер. Иногда бывает: я много усилий и времени трачу на то, о чем другой бы и не подумал, для него это не важно. А для меня важно было доказать, что она (Тимошенко, - С.К.) не забрала, а украла. И я потратил два года жизни на это. И доказал.
Просто позиция государства Украина – по ходу процесса – несколько раз менялась. И была она, мягко говоря, странная.
Дело она проиграла в конце 2009-го года, в ноябре. Повторяю: в конце 2009-го, еще до конца президентской кампании. Просто процедура в Стокгольме такая, что сначала принимается решение, потом – оглашается, потом – окончательно все оформляется.
Проиграла вместе с Диденко и Дубиной. И причина простая – они к процессу вообще не готовились. Иногда мне в суде даже стыдно за них было. С одной стороны, я вроде как воюю с ними, но я же украинец, а они представляют государство Украина и так себя ведут. Бывало, приходит Дубина, а он даже собственные показания свидетельские накануне не прочел. Судья ему вопрос задает, а он отвечает совершенно не то, что в показаниях написано. «Так это ваши показания или нет?», - судья спрашивает.
Второй (Диденко, - С.К.) долго рассказывал, как он дружит с Миллером, какие у них прекрасные отношения. Судья потом спрашивает: «Вы же руководитель госкомпании?». «Да». «И как принимаются решения в госкомпании?». Так-то и так-то, ясно что коллегиально. «Но, с ваших слов, - говорит судья, - получается, что вы поверили Миллеру на слово. «Да», - говорит Диденко. «Еще раз. Вы поверили на слово и подписали контракт на девять миллиардов?». У судьи в Стокгольме просто в голове не помещается, как какой-то чиновник может подобное совершить. Это же даже не его кампания. В частных кампаниях так не делается.
Вот и ответ. Проиграли они его честно. При том, что адвокаты были сильные. Но нельзя победить в споре, в котором ты изначально не прав.
Вам жалко было Диденко, когда он сел?
Я его не сажал.
Я же не говорю, что вы сажали. Спрашиваю, жалко ли было.
Я никогда никому не желал садиться в тюрьму. Это не мои методы. И стрелять – тоже не мои методы. Да, я готов к борьбе, но к честной и открытой. В суде, например. Да, это будет дольше, сложнее, дороже, но это - честно. Потому что я не готов к тому, чтобы за мои поступки потом мои дети отвечали.