Сына Моше Мнухина из Гомеля и Маруты Шер из Ялты всю жизнь будет тянуть в наши края, в «безгранично романтическую страну юга», из которой однажды привезёт матери крымское вино. Он будет иметь гражданство США, Британии и Швейцарии, но большую часть времени проведёт в самолётах и поездах. А в конце жизни напишет автобиографию с заголовком «Unfinished Journey», историю странствующего подмастерья, гражданина мира и борца за него:
"Если бесконечные путешествия меня чему-то и научили, так это тому, что музыка является отражением общества, пейзажа, климата и даже ландшафта страны. Возьмём Брамса: он вырос в туманах северной Германии и движется в своих произведениях словно на ощупь, задумчивый, погружённый в себя. Этот туман рождает чувство незавершённости, он может быть едва заметен или окутывать собою весь мир, - но в его музыке нет определённости. В зыбкой безбрежности тумана человек обращается к себе, ищет свою душу. Неслучайно жители Гамбурга и Бремена понимают Брамса лучше любой другой публики, и неслучайно Тосканини, выросший под ясными и прямыми лучами итальянского солнца, не умел должным образом исполнять тихие разделы брамсовской музыки".
Музыкальность мальчика подпитывалась с ранних лет. В двухлетнем возрасте родители пронесли его на дневной концерт симфонического оркестра Сан-Франциско и, поскольку всё прошло благополучно, после того регулярно стали заниматься такой «контрабандой».
Менухин бредил скрипкой ещё до того, как заполучил свой первый инструмент. Одним из ужаснейших детских разочарований для него стала игрушечная скрипка – «жестяная, с железными струнами, прикоснёшься – холодная, и с ужасным голосом, жестяным, как она сама». Этот подарок чудесным тёплым вечером в живописном парке на холме в конце Стейнер-стрит мальчику преподнёс коллега его отца. «Бедняга, наверно, страшно удивился, когда я, услышав её голос, громко разрыдался, швырнул игрушку на землю и не пожелал больше до неё дотрагиваться».
Ранние занятия будущего виртуоза носили признаки тех же болезней, которыми страдает добрая половина уроков современной украинской школы. Его учитель добивался лишь блестящего исполнения Сарасате или Чайковского, не интересуясь более тонкими задачами. «Он не понимал самого процесса игры на скрипке, или если и понимал, то не умел передать ученикам своего понимания… В результате ты выучивался – или не выучивался – сам, подобно тому, как в младенчестве сам обучался ходить и говорить».
Уже в зрелом возрасте Менухину пришлось, как он выражался, самостоятельно «достраивать сверху вниз» те этажи в его образовании, которых не хватало. Тем не менее, когда в семь лет Иегуди впервые выступил в качестве сольного скрипача с симфоническим оркестром Сан-Франциско, его взял к себе педагог другого уровня, прежде отказывавшийся от занятий – Луис Персинджер. Потом учителями были Джордж Энеску и Адольф Буш, а поклонниками рано проявившегося таланта - такие гении как Альберт Эйнштейн. После совместного с дирижёром Бруно Вальтером берлинского концерта выдающийся ученый, по слухам, прослезился и пробормотал что-то в духе: «Время чудес ещё не прошло… Наш дорогой старик Иегова по-прежнему в работе».
Вундеркинды не так часто перерастают в крепких музыкантов, обычно в детстве из них, как из лимонов, успевают выжать весь сок. Удивительно, как этой участи избежал Менухин, учитывая плотность своего графика. Восемнадцатилетним он впервые уснул на сцене.
“Во время гастролей я страшно переутомлялся. Однажды в Бостоне я заснул посреди выступления, и впредь после того случая уже знал, что такое возможно. Во время второго тутти Концерта Бетховена я перестал понимать, что происходит, почувствовал приятную слабость и поплыл, не видя ничего вокруг, как лошадь, задремавшая в ночном. За два такта до вступления я вдруг очнулся, вспомнил, что нахожусь на сцене, за мной оркестр, впереди слушатели, Сергей Кусевицкий пытается поймать мой взгляд, и через пять секунд я что-то должен сделать. Только благодаря выработавшемуся автоматизму ситуацию удалось спасти, но я до сих пор жалею, что заснул недостаточно крепко, чтобы пропустить вступление, – тогда мой рассказ был бы подтверждён историческим фактом”.
Стойкость очень пригодилась виртуозу в годы Второй мировой войны, когда он, по собственному признанию, хватался за всё подряд. С 1942 по 1945 годы он дал сотни концертов в союзных войсках и вспомогательных организациях в Америке, на островах Тихого океана и в Европе. Опыт солдатских концертов был для скрипача бесценным.
Первая встреча с солдатами произошла на краю земли – на суровых заставах Алеутских островов. Этим воинским частям никто не угрожал, так как японцев вытеснили со всех западных островов несколько месяцев назад, но жизни солдат всё равно нельзя было позавидовать.
“Людей высадили на унылых голых камнях на краю света, где кругом одна вода, и в них просыпались новые, неведомые им ранее чувства; музыка находила отклик в их душах – особенно у тех, кто лежал в госпитале. Прикованные к постели люди, если у них остаются силы думать и воспринимать, переживают необычное для себя состояние, и в их сердце рождаются непривычные эмоции. В таком уязвимом, пассивном, расслабленном настроении самые неожиданные люди глубоко чувствуют самую неожиданную музыку. Вероятно, многие из них впервые в жизни слышали Баха”.
Самой мрачной аудиторией в его жизни стали моряки в Гонолулу, которым утром после концерта предстояло отправиться на передовую. Мысленно каждый из них уже распрощался с этим миром, три дня их никуда не выпускали, чтобы ни пирушка, ни любовное приключение не испортили отличной физической формы. После нескольких месяцев упорных тренировок они были готовы к атаке в любой момент, но под гнётом ожидания теряли моральные силы и самообладание. «Одна важная составляющая была выпущена из программы их подготовки: никто из моряков не был готов ни душевно, ни психологически к последним часам перед боем – на следующий день они будут вести себя как герои, но сейчас на героев они нисколько не походили». Позже Менухин попал в военный госпиталь, куда этих солдат доставляли после ранений. Скрипач играл по двадцать минут в каждой палате, и, несмотря на тяжёлые раны, люди, по его воспоминаниям, пребывали в лучшем расположении духа в сравнении с напряжённым и мучительным состоянием перед отправкой на фронт.
В 1944 году стало ясно, что его брак с Нолой Николас трещит по швам. Крах в личной жизни и невероятные нагрузки военного времени заставили скрипача усомниться и в своих профессиональных возможностях. Он почувствовал, что теряет лёгкость игры, которая когда-то давалась интуитивно, и отправился на поиски первооснов, что повлекло потом написание трудов по исполнительству и создание учебных фильмов о начальных шагах в игре на скрипке. Менухин принялся перелопачивать существующую педагогическую литературу и выуживал знания из самых неожиданных мест. Так он познакомился с бегуном Боррикэном и принялся расспрашивать, как он тренируется, добившись приглашения на следующий день на стадион «Янки». Маэстро с удовольствием вспоминал лицо своего водителя, когда пришлось объяснять ему, зачем они едут на стадион, если там не предвидится матчей.
Вместе с новыми знаниями и навыками пришла и новая большая любовь – танцовщица Диана Гульд, «высокая, темноволосая, стройная; ее грация, ум, пылкое жизнелюбие, глубина чувств настолько гармонично дополняли друг друга, что каждое качество казалось одним из аспектов другого».
В 1945 году скрипач оказывается первым зарубежным исполнителем, приехавшим в СССР после войны – вместе с Давидом Ойстрахом он сыграл идеологически нейтральную партитуру: двойной концерт Иоганна Себастьяна Баха. Менухин чувствовал, что своим темпераментом он обязан здешним краям. В Москве он увидел сочетание чудовищной беспощадности власти и непримиримого идеализма советских жителей. По его воспоминаниям, из еды ничего не было, кроме икры, чёрного хлеба и сметаны. Однажды, сбежав от приставленного к нему гида, он отправился гулять по городу и, желая почувствовать тяготы простых жителей, встал в очередь за скудным пайком, состоявшим из двух сморщенных яблок или горсти овса. В поисках подарка для Дианы скрипач заглянул в книжный магазин, который поначалу показался ему хранилищем пятилетних планов. Но в глубине его ожидало сокровище – иллюстрированная история русского танца «Наш балет». У Менухина не было рублей, и он предложил доллары. В панике владелец магазина вытолкал его за дверь, и тогда скрипач вспомнил о покинутом в отеле гиде, который и был отправлен за этой книгой.
Помимо музыкального таланта, Менухин обладал уникальным даром с полунамёков понимать суть происходящего. Он великолепно описывает музыкальное празднество в честь Ленина, выполненное в той эстетике, от которой постсоветская страна и сейчас недалеко ушла:
“Наверно, его можно обозначить как ораторию, и не только потому, что это был священный ритуал с Лениным в роли Иисуса (или, скорее, Иисусом в роли Ленина), развивающийся через страдание к апофеозу, но и потому, что его методы заимствованы из «Страстей» Баха: тот же евангелист-повествователь, речитативы, арии, гимны в исполнении хора. В одной из сцен Ленин приходит на фабрику; увидев его, одна из девушек падает в обморок, а в конце этой полной мистицизма встречи она дарит ему розу”.
В следующих, 1946 и 1947 годах скрипач выступал в Берлине. Туда он поехал по приглашению американских властей как еврей, который смог бы пробудить в людях чувства вины и раскаяния, и как музыкант, способный предложить им что-то такое, ради чего стоит жить. Менухин выступил вместе с Вильгельмом Фуртвенглером, и это сотрудничество повергло его почти в религиозный экстаз, но из-за того, что немецкий дирижёр был обласкан нацистами, самого Менухина многие сочли предателем. Чтобы доказать обратное, он с женой поехал в один из лагерей для перемещённых лиц, большинство из которых были евреями.
Главной детской мечтой Иегуди была утопия – если ему когда-то удастся с блеском сыграть Чакону Баха в Сикстинской капелле, то на земле наступит мир. Когда оказалось, что путь к мечте не так прост, как это казалось в детстве, Менухин стал придумывать проекты, которые могли бы хоть на сантиметр приблизить его к цели. Во время творческого отпуска в 1976 году он осуществил проект LMN (Live Music Now). Три буквы в алфавитном порядке, ему казалось, должны были автоматически привлечь к себе внимание. Параллельно был создан Фонд Моцарта – он формировался за счёт отчисления части гонораров за исполнение произведений великого австрийца.
Этот фонд был призван не просто оказывать людям терапевтическую помощь во время войны, как это делал Красный Крест, а был нацелен на серьёзную профилактику катастроф – вспышек голода, эпидемий, загрязнения окружающей среды, взрывов социальной и расовой ненависти и войны. Всего того, что чаще всего контролируемо человеком и что возможно предотвратить. Он провёл ряд концертов, чтобы улучшить экологию Альп, финансировал деятельность Швейцарского комитета по предотвращению пыток и помогал Мальтийскому ордену, боровшемуся с проказой.
В конце концов, в 1991 году в Бельгии, согласно королевскому указу, была учреждена Международная ассоциация Менухина, которая в 1994 году преобразовалась в Международный фонд его имени. Цель фонда – способствовать осуществлению заданий, которые поставили перед собой его школы, Европейская ассоциация педагогов-струнников (её президентом он был много лет), движение LMN, «Музыка в Европе» и многие другие проекты. И, что важно для украинцев, движение «Музыка в Европе» (MUS-E) в 1993 году организовало концерт в Королевском цирке Брюсселя, часть прибыли от которого была истрачена на оказание помощи нашим студентам-бандуристам. «Нашей целью было создать стипендиальный фонд для музыкальных школ в Киеве, чтобы украинские дети получили возможность участвовать в международных конкурсах и приобрести необходимые им музыкальные инструменты», - писал Менухин.
Иегуди Менухин скончался в возрасте 82 лет 12 марта 1999 года в Берлине от воспаления лёгких. У него был просто сумасшедший график концертов, из-за которого он в прямом смысле «сгорел на работе». Последними словами выдающегося скрипача был рассказ о телефонном разговоре со вдовой израильского премьер-министра Леей Рабин, подтвердившей, что королю Хусейну нравится его идея федерации семитских государств и это единственный способ добиться мира в регионе. «Федерация семитских государств… ради этого нам стоит трудиться!» – с улыбкой прошептал он перед смертью.
Менухин был неисправимым идеалистом. В 1967 году, когда началась Шестидневная война, он позвонил профессору Джорджу Стейнеру с требованием: «Едемте со мной. Мы вдесятером должны немедленно лететь на Ближний Восток и встать между воюющими». Он был убеждён, что этого достаточно для предотвращения кровопролития. В качестве духовного завещания скрипач оставил после себя молитву, в которой попросил бога помочь человеку хранить способность удивляться, радоваться и открывать новое и никогда не утрачивать «животворную потребность защищать все, что дышит, нуждается в воде и в пище, все, что страдает».
И всё это – без ложного пафоса, с такой же непосредственностью, как на памятном концерте к столетию Берлинского филармонического оркестра, где Менухин под испепеляющим взглядом Герберта фон Караяна дирижировал Пятой симфонией Людвига ван Бетховена, стоя на голове и тактируя ногой.
