Цель возможной операции должна заключаться в предотвращении применения химического оружия, запрещенного международным правом, против гражданского населения в окруженном городе Идлиб войсками сирийского президента Асада или в соответствующей реакции на его применение. Еще вечером того же дня председатель СДПГ Андреа Налес заявила, что социал-демократы не поддержат «участие Германии в войне в Сирии». Это заявление было подкреплено в понедельник на заседании президиума Социал-демократической партии.
Такой подход является весьма примечательным не только с точки зрения прозвучавшего высказывания. Против подобной операции имеются весомые военные причины. Ситуация в самом Идлибе крайне неопределенная, роль России по месту событий придает конфликту масштаб, который выходит за рамки регионального контекста, а военная операция, которая в конечном счете сохранит символический характер, придаст задействованным в ней силам скорее впечатление слабости, а не силы. Это уже показали шаги по сдерживанию, предпринятые в прошлом.
С другой стороны, операция, конечно же, не ограничилась бы одним Идлибом, ее целью оказались бы военные объекты сирийской армии в других частях страны. Целью такой операции стал бы сигнал, адресованный режиму Асада (и его спонсорам в Москве), что за нарушение международного права приходится платить и что нельзя вести войну против собственного населения на глазах наблюдателей с применением поставленного вне закона оружия.
Отрицание такой возможности социал-демократами примечательно прежде всего из-за поспешности, с которой оно было обнародовано. Официального обращения со стороны США (или других союзников) о военной помощи Германии не было. Нет и подтверждения применения ядовитого газа в Идлибе. И, конечно, не было ни полемики в разрезе политики безопасности, ни тщательной проверки военного положения на месте. Но свидетельством того, что здесь все было заранее ясно, можно считать то, что при принятии решения речь шла не о политике в сфере безопасности или международном значении Германии, а о внутриполитическом позиционировании в условиях катастрофической политической расстановки сил.
Однако для внешней политики, базирующейся на осознании своей ответственности, недостаточно лишь внутриполитического лавирования, да к тому же рефлекторного характера. Взвешенные причины для прозвучавшего из уст СДПГ «нет» были лишь несколько позже вдогонку озвучены председателем фракции Рольфом Мютценихом.
Даже если в конце концов согласиться с этим обоснованием, содержащим несколько весомых аргументов, столь поспешно высказанным отказом нанесен внешнеполитический вред.
Во-первых, Германия дала очень четко понять собственным партнерам по альянсу и союзникам, что в подобных случаях она даже не желает говорить об участии во вмешательстве еще до принятия самого решения. «Нет» прозвучало без консультаций на международном уровне и без взвешивания аргументов «за» и «против» внутри страны. Само военное положение, а также стратегические или политические импликации в данном конкретном случае вообще не имели никакого значения. Столь быстрое определение твердой позиции лишает федеральное правительство какой бы то ни было свободы политического и стратегического маневрирования. К тому же оно стало подтверждением издавна существующего среди союзников подозрения против Германии в том, что в случае серьезных с точки зрения политики безопасности вопросов она не может считаться серьезным партнером, к которому следует обращаться. Это вредит Германии, а поможет ли это СДПГ в средне- или долгосрочной перспективе, сомнительно.
Во-вторых, столь быстрое отрицание означает непонимание пользы, которую может принести сценарий военной угрозы для защиты международного права. Если, как в Идлибе, действительно существует угроза применения химического оружия (а то, что до сих пор практиковалось Асадом и Москвой, указывает на это), тогда есть смысл публично проверить с определенным шумовым эффектом вариант применения ответных военных мер. Ведь речь идет о том, чтобы отбить у потенциального агрессора охоту осуществить свое намерение. Показать ему, что такое поведение не останется без ответа, и заставить его задуматься над соотношением между затратами и полезным эффектом – с политической точки зрения разумное поведение.
В-третьих, в свете этого недоразумения ссылка на международное право оказывается плоским и слабым аргументом. Конечно, Асад должен предстать перед Международным уголовным судом. И, конечно, для военной операции необходим мандат Совета Безопасности ООН. Но что делать, если утвердить международное право невозможно без угрозы или применения силы? Одна лишь ссылка на нормы международного права не придает ему сама по себе действенности. Без применения военной силы Асада невозможно схватить и предать суду. А военная операция может быть осуществлена в соответствии с нормами международного права и без мандата Совета Безопасности, если речь идет о необходимости оказания помощи в беде, что в данном случае не столь уж и далеко от истины.
Что касается мандата на проведение операции, то, к сожалению, сам Совет Безопасности из-за особенности своего состава защищает нарушения международного права. Поэтому вряд ли целесообразно полагаться на предоставление мандата с целью утверждения международного права органом, в котором правом вето обладает один из соучастников – Россия, благодаря чему она может заблаговременно увести от ответственности и себя, и своих клиентов. Таким образом, Совет Безопасности становится прямой противоположностью тому, чем он призван быть в качестве гаранта международного права. Как и быстро прозвучавшее «нет» само по себе, так и постоянные ссылки Германии на Совет Безопасности производят впечатление рефлекторной реакции. Нередко возникает и впечатление стремления уйти от реальной ответственности. Такой подход кажется циничным.
Поспешное твердое отрицательное решение по Идлибу в очередной раз лишает Германию возможности провести глубокую дискуссию по центральному с точки зрения политики безопасности вопросу о собственных интересах, реальном укреплении мирового порядка и ответственности за это Берлина.
В Сирии речь идет непосредственно о важных интересах Германии: война в этой стране стала важнейшим детонатором потока беженцев, который с огромной силой устремился в Германию, начиная с 2014 года. Значение этого вопроса для внутренней политики в Германии и консолидации ЕС очевидно для всех. Но прозвучавшее «нет» умалчивает о том, что геополитический вопрос о войне и мире в не столь отдаленных странах имеет прямые последствия для немецких городов и общин. При этом существует острая необходимость в освещении этой связи между гражданской войной и вопросом беженцев.
Также умалчивается и роль России, благодаря которой создается сама возможность ведения войны Асадом и которая спасла его в военном отношении, оснастила его армию, осуществляет военный инструктаж и поддержку всей операции. Посредством вето в Совете Безопасности Россия использует международное право для защиты одного из самых жестоких убийц нашего времени. Да, участие Германии в военном ударе может вызвать дополнительный конфликт Берлина с Москвой. Можно принять решение «за» или «против» такой конфронтации, но стоит по меньшей мере спокойно взвесить соотношение между пользой и вредом подобной политики. Поспешное «нет» в этом случае имеет дополнительный привкус, свидетельствующий о стремлении к особенно бережливому отношению к России, несмотря на ее ответственность за ситуацию в Сирии.
Поиском решений в сфере политики безопасности в ускоренном режиме не удастся соответствовать возросшей роли и ответственности Германии за архитектонику европейской безопасности, к которой повсеместно взывают в эпоху Трампа. Она внушает мысль, что существуют простые решения для Германии, которых уже давно недостаточно. Немецкая внешняя политика с точки зрения сугубо внутриполитической логики более неосуществима. Уклоняться от сложной полемики – значит не соответствовать щекотливому общему стратегическому положению, в котором оказалась Германия и Европа в 2018 году.
Ян Техау (Jan Techau) – старший научный сотрудник и глава Европейской программы Германского фонда Маршалла США в Берлине. До этого возглавлял Форум по изучению дипломатии и основ управления имени Ричарда С. Холбрука при Американской академии в Берлине. С 2011 по 2016 гг. был директором Европейского отделения Фонда Карнеги в Брюсселе.
Эта статья опубликована в рамках сотрудничества LB.ua c онлайн платформой "IPG–Международная политика и общество" и публикуется с разрешения правообладателя.