Иван Алексеевич Свитлычный был неординарной личностью. Знаю, мне очень повезло в жизни: Свитлычный был моим другом и Учителем. Да, именно там, в зоне для особо опасных государственных преступников. Я написал о нем много. И еще буду писать. Потому что уверен: был бы он жив и здоров, иной была бы Украина. Лучше, честнее. Но его нет, уже давно нет.
После лагерей он был сослан на Алтай. Ему и там было уютно. Ивану везде было уютно. Украинский филолог, отбывший в лагерях свои семь лет строгого режима, нашел друзей в Алтае. Он умел дружить, но он умел и презирать, отталкивать от себя. С ним в ссылке была жена, Леонида Павловна, для друзей – Лёля. Начальник местного КГБ сначала посещал Ивана Алексеевича по долгу службы. Присматривал за ним. А потом – проникся уважением к этому удивительному человеку. Он, русский, офицер КГБ посещал украинского буржуазного националиста все чаще. Ему было с Иваном интересно! Как потом в Киеве рассказывала Лёля, полковник постепенно превращался в друга семьи Свитлычных. В тайного друга. Рассказывал Ивану многое из того, что рассказывать категорически не имел права.
Был у них и такой разговор. Сидя за столом, чаёвничая (Иван Алексееевич любил хороший, крепкий чай) заговорили о будущем. Не о будущем страны, о будущем Ивана. Свитлычный сказал: «Какое у меня будущее… Уехать. Навсегда уехать. Знаю, трудно мне там будет. Без родины, друзей, украинской литературы». Полковник ответил: «К сожалению, должен сказать вам правду. Вам уехать не позволят. Ваш Федорчук не позволит. А вот ваш друг Глузман – уедет .Сразу же по окончанию ссылки». Замечу: и меня не выпустили. Федорчук ли, не знаю.
А потом Иван заболел. Тяжело заболел, инсульт. Там, в районной больнице, молодой хирург поставил диагноз точно. И сказал Лёле: "Нужно срочно делать нейрохирургическую операцию, иначе – умрет. Но и я не могу дать никаких гарантий, я никогда не делал таких операций, решайте!" Леонида Павловна ответила: «Оперируйте!». Хирург решился на операцию. Фактически спас Ивана. Увы, оставив его жить инвалидом. Глубоким инвалидом.
Леонида Павловна писала в Киев. В ЦК, в КГБ. Просила об одном: по причине тяжелого, необратимого заболевания разрешить Ивану Алексеевичу вернуться в Киев. Ответы приходили однообразные: оставить в ссылке, пока не истек ее, ссылки, пятилетний срок. Однажды заехал полковник. Как сказала мне потом Леонида Павловна, сел около лежащего Ивана, смотрел на него с болью, гладил руку, говорил утешительные слова. А потом, уединившись с Лёлей, сказал: «Я делаю все возможное, чтобы убедить Киев дать разрешение вам с мужем вернуться. Аргументирую, пугаю возможностью смерти. Но Федорчук категорически против. Просить Москву бессмысленно. Даже наш центральный аппарат не может переубедить Федорчука».
Отбыв пять лет в ссылке, Свитлычные вернулись в Киев. В мрачный советский Киев, где продолжались аресты. Иногда по второму и третьему разу. Иван не мог самостоятельно передвигаться. Искренне, как ребенок, радовался приходу немногочисленных верных друзей. Я привел к нему своего друга, опытного и умного врача Фиму Вайнмана. Как мог, Фима пытался поддерживать его, о лечении речь уже не шла.
Мне, любившему Ивана, было больно смотреть на его медленное угасание. Как врач, я понимал неизбежное. Но иногда мне казалось, что произойдет чудо. Увы. Умер Иван Алексеевич в уже независимой Украине. Но он уже не мог ни радоваться, ни печалиться, его мозг тогда уже был разрушен.
Знаю, от самого Свитлычного лагерной поры, о его, узника, встрече с председателем украинского КГБ Федорчуком. О попытке высокопоставленного подонка шантажировать Ивана судьбой сестры Надии, уже арестованной, дальнейшей судьбой трехлетнего Надийкиного сына Яремы, увезенного взрослыми дядями в неизвестном направлении. Иван выдержал все, на жуткий компромисс не пошел. А профессиональный палач Федорчук (его прошлое известно) за свои поражения мстил. Вот и вся банальная для СССР история.
Разумеется, можно закончить эту колонку и такими словами: русский чекист стал другом политического ссыльного, пытался помогать ему. А украинский…. Иван, мой друг и учитель, резко возразил бы против такой концовки. Потому что был умным, порядочным человеком, европейцем, а никаким не « украинским буржуазным националистом». А еще он уверенно говорил: мораль не зависит от того места, где сегодня находится человек, с той или этой стороны забора с колючей проволокой.
Хочу еще многое вспомнить о тех моих молодых годах, где я имел незабываемое счастье жить рядом с удивительными, свободными людьми! Знаю, что обязан оставить память о них, честную, неотретушированную память. Успею ли… Осмысленно трачу свое неумолимо сокращающееся время жизни на борьбу с мелкими ничтожествами и негодяями, осознанно или бессознательно сокращающими время жизни моей страны.
Парубий, Порошенко, Гройсман, Супрун…. Что мне до них, чужих, бесконечно чужих. Фактически жирующих на уже давно забытых смертях моих бесконечно любимых лагерных друзей. Не видеть их? Не слышать? Но ведь я живу здесь, в Украине, где такая далекая от моего прошлого Супрун убивает будущее моей страны.