Сама практика проведения подобных «правительственных» выставок «по случаю» – прецедент, который стоило бы сделать трендом. Потому что до сих пор такое мощно оружие, как символический язык искусства, в украинской политике почти не используется. Живой культурный процесс и реальный политик живут в параллельных мирах, которые почти не пересекаются – и потери от этого несем мы все. Крымские выставки в Раде и МИДе хороши уже тем, что они включают художественный мэсседж в комплекс с другими государственными мероприятиями. Татарский и украинский Крым в работах художников – стратегическая часть проекта Крымской платформы, который лелеет украинская власть.
Нет ничего удивительного и нового – особенно нового – в использовании языка и силы искусства в политике. То, что у нас до сих пор это делалось (и делается) крайне редко – скорее, исключение, чем правило. И у этого есть совершенно прозрачное объяснение: долгая история существования в условиях империй.
Если политика способствует разделению – партийному, идеологическому, классовому и т.д. – то культура, наоборот, компенсирует разделение. Для общества, которое имеет общий символический язык, разделяет общие культурные ценности и представления, политические дрязги не представляют такой страшной угрозы – вплоть до разрушения государства или гражданской войны – как для общества, не имеющего подспудной культурной общности.
Украина в этом плане весьма уязвима – как народ, как государство мы не представляем, где проходят границы «своего». Ни географические, ни культурные. Империя потратила немало сил на то, чтобы собственная культурная жизнь в провинциях и вообще «на местах» не развивалась, была сонной и подчеркнуто провинциальной. В точности, как и политическая жизнь. Имперские идеологи хорошо понимали, что политическое единство и контроль за культурным процессом – две стороны одной медали.
Так, после развала СССР, в числе прочих выученных беспомощностей мы унаследовали и культурную. Мы и теперь не осознаем, какую важную политическую миссию несут культура и искусство, несмотря на то, что эта слепота раз за разом играет с нами шутки одна злее другой.
Может показаться, что выставка «украинского Крыма» в МИДе и ВР – калька с западных образцов. И это, вероятно, отчасти так и есть. Но во-первых, есть образцы, которые не стыдно наследовать. Во-вторых, форма с содержанием не живут независимо друг от друга. Практика культурных акций как политических деклараций может помочь и политике, и искусству, обозначив плоскость общего интереса.
Но крымские выставки любопытны не только самим фактом и местом их проведения. Посвященные крымскому (и украинскому) прошлому, они апеллируют к памяти. И вольно или невольно приоткрывают перед нами глубины, в которые мы не слишком любим заглядывать.
Вот, например, младший лейтенант Юрий Химич – свеженький выпускник Киевского инженерно-строительного института, внезапно мобилизованный после выпуска (в послевоенные годы правила мобилизации то и дело менялись) и отправленный для прохождения срочной службы в Севастополь. Город в это время все еще лежал в руинах – так что лишние руки (а стройбат всегда рассматривался советским командованием как «лишние руки») были вовсе не лишними.
Первые крымские акварели Химича – некоторые из них представлены на выставках в ВР и МИДе – были сделаны как раз во время его службы в армии. Художник не слишком усердствовал по службе. Армия его совершенно очевидно тяготила, и он использовал любую возможность, чтоб улизнуть от исполнения воинских обязанностей и засесть с этюдником где-нибудь в живописном месте. В результате, после демобилизации он привез домой множество работ. Их количество было так велико, что исчислялось не листами, а килограммами – общим счетом сорок кило. По килограмму за каждый год службы.
Такая верность призванию была достойно вознаграждена: после первых же персональных выставок, посвященных Крыму, Юрий Химич был признан мастером, а там – и одним из лучших акварелистов страны.
Химич возвращается в Крым снова и снова. Не знаю, есть ли другие места – кроме родного Киева – которые проходят через творчество художника такой же непрерывной нитью. От собственных еще почти студенческих акварелей до зрелых картин, написанных плечом к плечу со студентами, которых Химич привозил на крымскую практику уже будучи преподавателем рисунка и живописи.
По крымским работам Химича можно проследить, как меняется его стиль. Растет мастерство, формируется собственный художественный язык, понимание натуры – и физической, и духовной. Оттачивается умение исподволь, минимальными средствами выпытывать у неживой материи тайны жизни, которую она хранит, как самый преданный, бесстрастный часовой.
Химич придает голос камню построек, улочек и даже гор. Дом, сад, дорога, убегающая за холм, любое обжитое место – это же не просто набор предметов. Это всегда след жизни, впечатанный в ландшафт. То, что мы ценим, что наш глаз ищет на картине – как и на местности – жизнь, равную нашей, и способную ответить на наш вопрос.
Химич получил известность как художник-архитектор и мастер городского пейзажа. Сам он, впрочем, говорил, что рисует портреты – портреты зданий. И это правда – его здания скорее портреты, чем пейзажи. Они имеют собственное значение и самостоятельное звучание. Его памятники – не просто здания, которые были кем-то построены, за что мы ценим их – как мостик, переброшенный в прежние эпохи. На его картинах здание оказывается почти личностью – монументальной, вросшей в почву, которая его породила. Что-то вроде гор и могучих деревьев. Но в отличие от камня и даже дерева, это форма жизни, максимально близкая к человеческой. Оно антропоморфно – теплокровно, обладает памятью и чувством собственного достоинства. Оно и говорить умеет – просто не каждый слышит.
Химич не первый и не последний в истории художник из стана победителей, давших голос побежденным. Он умел делать это так, чтобы в условиях повышенной идеологической бдительности его все равно могли услышать. На популярный нынче вопрос «чей Крым?» картины Химича отвечают прямо: Крым - татарский. Вот вам «Корабельная сторона», как будто продвигающая в массы образ Севастополя как «города русский моряков». Но тут же рядом небо протыкают башни ханского дворца. Художник использовал любую возможность, чтобы вырваться из «города русской славы», в настоящую столицу истинного Крыма - Бахчисарай.
Со временем крымская коллекция Химича разрасталась – он рисует крепости Балаклавы и Судака, зубцы Ай-Петри, клубящиеся как тучи над черепичными крышами Алупки, слепящие белизной татарские домики.
Художнику не нужно слов, чтобы ответить на вопрос «чья это земля?» Этот ответ был настолько очевиден, что когда крымские картины Химича должны были издать набором открыток, серия едва не пошла под нож – ответственные товарищи рассмотрели то, чего художник и не скрывал. Спасло серию только то, что Бахчисарайскому музею нужно было продавать открытки, а среди туристов высок был спрос на «восточную экзотику». «Экзотика» – именно то слово, которое примиряло советскую идеологию с национальными культурами. Только в качестве «экзотики» они и имели право существовать.
Несмотря на свою поколенческую принадлежность к шестидесятникам и близкие отношения с диссидентами, Химич всегда был подчеркнуто аполитичным. Никакие соображения текущего момента, никакие идеи и стремления не должны были – и не могли – помешать его одновременно бешенной и бесстрастной погоне за гением места. За тем единственным свидетелем истории, который может сказать чистую правду – надо только знать, как спросить.
Крым Химича – как и сам Химич – часть украинской культуры, истории и территории, с которой мы все еще не справились, которую не осознали, не нашли места и не обозначили четкими линиями на карте родины. Это болезненная, потому что недавняя история, связанная с самым суровым, потому что самым свежим вызовом – советским периодом Украины. Есть желание отрезать и отбросить прочь – будто не наше это, и не с нами было. Но если отрезать от себя все, с чем трудно сладить, - что останется?
Выставка крымских работ украинского классика Химича – хороший способ поднять нелегкую и местами даже неловкую тему советского наследия, которое касается в равной мере и искусства, и территорий. Эта неожиданная связка – спасательный круг, потому что роль искусства как раз в том, чтобы помочь преодолеть трудности и травмы, стоящие на пути к принятию.