ГлавнаяОбществоЖиття
Спецтема
Свидетели эпохи

Аленький цветочек

«Простите, но я не буду говорить с журналистами и фотографироваться», - ответила нам Людмила Федоровна Белинская, и в это мгновение казалось, что возможность пообщаться с актрисой, которая почти полвека и большую часть своей жизни отдала Киевскому театру юного зрителя, катастрофически утрачена. Но позже, при встрече в коридоре Дома ветеранов сцены, Людмила Федоровна сжалилась над нами: «Дети (это мы — 27-летняя Вика Герасимчук, 21-летняя Алена Мельник и 30-летний Макс Левин - прим. Авт.) специально ехали, так и быть, давайте я отвечу вам на ваши вопросы».

Фото: Макс Левин

- Вот не люблю, когда меня застают врасплох — потому что я не знаю, с чего начать, чем закончить, что будет в середине. Как так можно что-то рассказывать? - возмущается Людмила Федоровна.

Несмотря на «врасплох», говорила она почти два часа, и с каждой минутой происходящее все меньше походило на беседу, и все больше — на моноспектакль. И у нас, слушателей, и у нее, рассказчицы, глаза были на мокром месте — сначала расчувствовалась моя младшая коллега Алена, потом, когда Людмила Федоровна рассказывала о личной жизни, расстроилась я, а потом сама артистка плакала, читая монолог из любимой пьесы.

- Профессия все-таки накладывает на человека отпечаток. Я никогда не была болтушкой — ни в школе, ни в институте, ни в театре. А потом рассобачилась, рассобачилась, и вот теперь считаюсь таким человеком, который может и самого черта заговорить.

Мы общаемся в клубе — большой комнате со множеством стульев, сценой и пианино. На почетном месте стоит телевизор. На широких многостворчатых стеклянных дверях развешены фотопортреты людей, которые жили в этом доме, но уже завершили свой земной путь. Людмила Федоровна рассказывает, что раньше портреты почивших коллег висели слева, а справа располагались фотографии еще живых обитателей заведения. Это было очень удобно, потому что гости могли сразу увидеть, кто сейчас живет в доме. Потом же руководство приняло решение портреты живых актеров снять, а оставить только тех, с кем уже не удастся познакомиться. «С ума сошли, - комментирует решение наша собеседница. - Теперь заходишь сюда, как в похоронное бюро. Но, слава богу, я уже не в месткоме, всё, всё, пусть делают, что хотят!».

Фото: Макс Левин

С началом, серединой и концом повествования Людмила Федоровна разбирается очень быстро — принимается рассказывать свою жизнь по порядку, правда, все время перескакивая с одной темы на другую, но при этом не забывая о брошенной теме.

- Я сама не киевлянка. Родилась в провинции в Винницкой области, папа мой там женился на маме. А потом переехали в Киев, тут у папы был дядя родной, работал главным механиком на заводе «Арсенал». Жили на Печерске, там, где памятник Матери-Родине. В трех комнатах - три семьи: семья дяди, семья его сестры и наша. Когда приехал мамин брат и увидел такое количество людей в доме, начал маму жалеть: «Бедная Анечка, как ты тут живешь!» А она говорит: «Сейчас покажу, как я тут живу». Берет в руки гитару и начинает петь. Вот так и держались — на шутках, прибаутках... Сейчас вспоминаю своих родителей, какие же все-таки были хорошие люди!

- Я мечтала стать актрисой с детства, хотя это, может быть, банально звучит — мол, вот я мечтала стать актрисой, и я ею стала, смотрите теперь на меня такую!

- Мы всегда с родителями пели. Мама играла на гитаре, папа играл на гитаре, кроме того, папа играл на мандолинах — у него были мандолина №1 и мандолина №2. Долго они у меня хранились, эти две мандолины, но мне пришлось отдать их в музыкальную школу, когда я переписала свою квартиру на племянника.

- Ой, это если рассказывать, то столько... Мне уже очень много лет - никто не верит, сколько мне лет. Да и я держу это в секрете.

Фото: Макс Левин

- Белыми мои волосы стали после войны. Меня чуть не забрали на работы в Германию, я уже получила повестку. Я была в шоке. Я знала, что в Германии меня ждет смерть. Наш сосед, мой одноклассник Леня, не вернулся оттуда — погиб в шахте. Папа мне сказал: «Удирай!». И я удрала, к родственникам папы в Умань. Как я добиралась до Умани — даже не буду рассказывать, ведь была война. Но добралась, и там родственники прятали меня в погребе.

- После войны мы жили в комнате в полуподвале. Папа с мамой пухли от голода, крошечки хлеба со стола собирали. Не дай вам Бог узнать, что такое война.

- Теперь Киев не узнать. Я была в Киеве, когда взорвали Крещатик, а после войны мы разбирали кирпичи — все, что осталось от этих прекрасных домов. Нет больше того Киева.

- Когда я вышла замуж, то повезла мужа Володю в свое родное село Ситковцы Винницкой области, показать, откуда же взялся такой ценный кадр, как я. Он говорил: «Куда же мы поедем, милая, там же у нас никого нет!». А я ему отвечала: «Как нет, там весь знакомый народ! Все должны знать моего папу, он столько лет проработал на сахарном заводе!» Так и получилось — нашлось очень много людей, которые вспомнили моего папу.

- Я так не люблю фотографироваться в нынешнем виде, это какой-то кошмар! Я могу вам показать свои фотографии в ролях... Но вы пока потерпите, покажу потом.

- Если вы спросите, как я тут очутилась, то очутилась я тут, когда уже никаких родственников в Киеве не осталось. В том числе моих родителей, моего брата, моей сестры, ее мужа и двух ее сыновей — они погибли в катастрофе, но об этом я рассказывать не буду....ребята были... один был актером, а другой летчиком.

Фото: Макс Левин

- Что такое одиночество — это же ужас. Я, правда, пока еще его не ощутила, потому что ко мне приезжает племянница, дочка моего брата.

- Тут на первом этаже живет народный артист Решетников (Анатолий Решетников, актер Киевского русского драматического театра им.Леси Украинки), мы с ним в театральном институте за одним столом сидели.

- У меня уже был микроинсульт, увозили меня отсюда в больницу — думала, все, склею ласты. Первый раз за всю жизнь была в больнице, и сказала: больше не хочу, в следующий раз вперед ногами вынесите.

- Когда выезжаю в город, на каждой остановке вижу эти окурки, эти перевернутые вазы... Кто их переворачивает — люди или собаки? Всё у нас бросают на пол. Вспоминаю поездку в Германию по творческому обмену с их театром юного зрителя. Мы жили в прекрасной гостинице, рядом садились на троллейбус и ехали прямо в ТЮЗ — немецкий. У нас один актер был, очень хороший, умер уже, Юра Самсонов. И вот мы стоит на троллейбусной остановке, Юра курит, у нас же все курят — даже женщины, кошмар какой-то, я всю жизнь с этим боролась... Юра курит и бросает на тротуар спичку. Подходит мальчик и говорит: «Das ist schlecht! Das ist schlecht!» Юра ему: «Что?!» А я немецкий учила: «Он говорит, что это плохо». Юра ему: «Да пошел ты!» Я: «Юра, что ты делаешь, мы же не дома! Подними спичку и брось в урну». И Юра поднимает спичку и идет выбрасывать ее в урну. А мальчик этот немецкий говорит ему: «Danke! Danke!». Юрка красный весь стал, говорил мне потом: «Этот мальчик меня перевоспитал». А я ему отвечала: «Если перевоспитал, то будь человеком, не кури в нашем автобусе!»

«Вообще меня все не любили. Я в профкоме работала 25 из 50 лет в ТЮЗе, и вечно всех гоняла с этим курением», - говорит Людмила Федоровна, но тут же противоречит сама себе: рассказывает, как весь театр кричал «Ура!», когда кто-то из начальства отказался от квартиры на Чоколовке, и она досталась ей.

- Дети раньше были более послушные, многого не понимали. А сейчас стали такие умные, что порой не знаешь, как им ответить. Как-то меня после спектакля одна девочка спросила: а вот почему вы тут такая большая, а на сцене — такая маленькая?

- Моя первая роль в театре - Аленушка в «Аленьком цветочке». Я родилась в театре в этой роли. Мы трижды ставили этот спектакль, потому что мы старели, а дети росли. Я играла сначала Аленушку, потом ее старшую сестру, потом нянечку, потому что артистка-бабушка не может играть Аленушку, она уже должна нянечку играть.

Фото: Макс Левин

Людмила Федоровна увлеченно пересказывает нам пьесу «Аленький цветочек», помнит все диалоги наизусть. Читает роль старшей сестры, которая просит отца привезти ей заморское платье, «какое-то такое платье она хотела убийственное, чтобы все подруги от зависти поумирали», затем проговаривает уже роль отца. Когда входит в роль Аленушки, которая обращается к отцу: «Нічого не треба мені, батенько, а бажає моє сердце єдиного, щоб ти здоровий додому вернувся», - начинает плакать. «Понимаете, она так любит отца, что не знает, как это выразить».

Фотография Людмилы Федоровны в роли Аленушки висит на стене в ее комнате в Доме ветеранов сцены.

Когда я играла старшую сестру, дети говорили про моего персонажа: «Красивая, но какая же она злюка — просто Баба Яга!» Дети разбираются в таких вещах.

Потом играла нянечку в том же «Аленьком цветочке» — и дети меня очень любили, и критика писала, что у меня получилась хорошая, добрая нянечка. Мне этот спектакль тогда часто снился, да и сейчас снится..

А потом, когда я вышла на пенсию, ушла в другой театр. В наших пьесах в ТЮЗе не было Бабы Яги в «Аленьком цветочке», а в том театре решили ставить «Аленький цветочек» уже с Бабой Ягой. А я же ее еще не играла, мне захотелось! И я тогда пошла просить, чтобы меня назначили на роль Бабы Яги. А мне говорит режиссер: «Людмила Федоровна, ну какая же вы Баба Яга!». И она мне Бабу Ягу не дала, пришлось второй раз играть нянечку.

-Людям иногда кажется, что артисткой быть — тьфу! Мол, что такое артистка - вышла на сцену, покрутилась и ушла. Ага... Попробуй быть артисткой! Если роль не получается — и ночь не спишь, и не кушаешь, и в транспорте едешь — только об этом и думаешь... Я ж играла главные роли. И как даст главный режиссер такую роль, что вообще не знаешь, что с ней делать! Потому что нужно влезть в шкуру другого человека, с другим характером, с другими желаниями.

- Наша профессия заставляет вдумываться в роли, которые ты делаешь. Каждая роль — это новая жизнь человеческая. Недаром все теперь называют нас инженерами человеческих душ.

- Людмила Федоровна показывает свои фотографии — вот в роли Варки в «Бесталанной» («я говорила режиссеру, это ж характерная роль, я не смогу ее сыграть!»), вот в роли графини Оливии в трауре («это в театральном институте»), вот в спектакле «Именем революции». «А вот это спектакль «Дни юности», я в роли Тоси, она влюблена в парня, который из армии пришел, он играет на гитаре. Мы выходим на сцену и поем «Эх, дороги, пыль да туман!». Нет уже на земле этого Миши Волкова, который со мной там играл...»

Фото: Макс Левин

- Это я в роли какой-то бабы, уже и не помню, какой... А это «Три мушкетера», я играла королеву. Это «Сын полка», я играла роль врача, а со мной мой вечный партнер — Козленко Николай Харитонович. Я играла молодых героинь, а он молодых героев. Его тоже нет уже на белом свете...

- Королев переиграла пять штук в разных спектаклях!

- Играла королеву в «Белоснежке и семи гномах». Мне режиссер говорит: «Очень хорошо репетируете, Людмила Федоровна, только в вас злости мало».

- Сейчас взрослые переключились на детские спектакли. Наш ТЮЗ называют «Театр от 7 до 70».

Дети настолько верят в то, что они видят. Как они ненавидят зло! Как любят добро!

— Людмила Белинская

Встреваю с вопросом:

- А какую пьесу больше всего любили дети?

- «Аленький цветочек». А на «Зайке-Зазнайке» что творилось! Вообще, я хоть в детском театре работала, а зверюшек мало сыграла. У меня внешность для зверей неподходящая.

- Зайку-Зазнайку не вы играли?

- Нееет (смеется). Я играла маму двух зайчат, а вот этот артист (показывает фото — прим. Авт.)— зайца-профессора. Я играла его жену-зайчиху, у нас было двое детей: девочка стояла на пуантах с нотной папкой, а мальчик был очень непослушный. Любили очень дети этот спектакль.

Фото: Макс Левин

- Дети часто вмешиваются в спектакль. В «Иване да Марье» я играла Марью. К нам во двор пришел коробейник, но на самом деле это был злой колдун. Он дал мне зеркальце и сказал: «На, дивися, красуня». И я начала смотреть в это зеркало и танцевать, а дети кричат: «Брось зеркало!! Брось зеркало!!!» И хором! Я иду на авансцену и говорю: «Что ж вы такое говорите, дети, как можно бросить зеркало, оно ведь такое хорошее!» Дети кричат: «Оно заколдованное!!!» Я: «Заколдованное? Так что, дети, выбросить его?» Дети: «ДААААА!!!» Я бросаю зеркало, оно бутафорское, но якобы разбивается, и дети все такие - фууф, вздыхают с облегчением!

- В той же пьессе Ивана забрал чародей, привязал в лесу к дереву и пил из него кровь. И когда Марья пришла в себя, разбив зеркало, и поняла, что Ивана нет, она пошла в лес искать его. Иду и кричу «Іване, де ти, озовися!». А у нас были такие хорошие оформители сцены — цветы на сцене цвели, гады всякие вылезали, которые брызгали на меня ядом. Дети кричат: «Не иди туда, не иди туда, там змеи!» А я же ищу Ивана и не могу найти. Дети мне хором подсказывают: «За дубом, за дубом!» А я делаю вид, что их не слышу, потому что мне же еще нужно прочитать монолог. Хотя какой монолог, когда дети кричат так, что их могут заглушить только иерихонские трубы! И вот как-то раз в Николаеве один мальчик выбежал на сцену и схватил меня за руку: «Ты что, глухая? За дубом Иван!». Ведет меня за дуб, показывает Ивана и говорит: «Вот Иван!» И после этого идет и садится на свое место.

- Когда меня спрашивают: Людмила Федоровна, а дети у вас есть? Я отвечаю: есть, весь ТЮЗ!

- Дети настолько верят в то, что они видят. Как они ненавидят зло! Как любят добро!

Фото: Макс Левин

- Да хватит фотографировать... Я не могу одновременно позировать и рассказывать!

«Если бы кто-то свистнул, я бы побежала так, что за мной бы пыль поднялась, - отвечает Людмила Федоровна на традиционный вопрос, скучает ли она по театру. - Я чувствую, что во мне еще остался порох, который мне не дали выпустить. Но, конечно, надо знать меру, надо молодым давать дорогу...»

Появляется медсестра с твердым намерением измерить Людмиле Федоровне давление. «150/90 — ну это вы сейчас в таком состоянии». «Да, я же все рассказываю! Понимаете, я их просто пожалела — приехали ведь специально..». Мы уступаем Людмилу Федоровну медсестре и уходим.

Вікторія ҐуерраВікторія Ґуерра, журналістка, заступниця головного редактора
Читайте главные новости LB.ua в социальных сетях Facebook, Twitter и Telegram