В последнее время правительство стало более активно обсуждать вопрос об изменении торговой части соглашения об ассоциации с Европейским Союзом. Можно ли сейчас определить на каком этапе подготовка к этому процессу?
Все достаточно просто. Ответ на этот вопрос может быть в двух плоскостях. Либо в широком понимании изменения соглашения об ассоциации, то есть, начиная от торговли товарами - через стандарты, нетарифные барьеры, интеллектуальную собственность и до сотрудничества по отдельным секторам, к примеру, в энергетике, по линии таможни и тд. В этом году у нас несколько трэков, по которым мы работаем. То есть, мы не говорим о том, что мы ведем переговоры об изменении соглашения в целом, как таковом. Мы ведем переговоры по нескольким вопросам, но они очень существенные. Первое, и самое важное, это то, что в статье 29 соглашения об ассоциации сказано, что через 5 лет после начала применения соглашения мы начинаем переговоры по дальнейшей либерализации по тарифам. И мы подали соответствующую дипломатическую ноту о том, что мы просим ЕС начать эти переговоры.
Когда мы подали эту ноту?
На совете ассоциации - это было в феврале. И через несколько недель мы от ЕС получили ответную ноту о том, что они готовы к консультациям. Так что теперь мы уже формально находимся в стадии консультации. Учитывая, что основной предмет консультаций это тарифы, мы уже наверно месяцев 7 ведем диалоги с бизнесом по поводу того, что их интересует, как их интересует, где их интересует.
Мы уже определили, что именно будем корректировать?
Все будет касаться пошлин. У нас три вида, по большому счету, пошлин осталось. То есть у нас есть 166 линий на уровне 10 знаков (УКТЗЕД) в промышленной части. Это, например 20 линий 10-значных кодов в удобрениях, в которых остались еще пошлины на уровне 1 -1,5 п.п. Они должны исчезнуть в любом случае в 2022 году. Но если в этом году, мы успеваем быстрее завершить переговоры о пересмотре, то может быть, это произойдет быстрее. Даже если мы 2 или 3 месяца выиграем это будет хорошо.
Потом, сельское хозяйство. В ЕС есть такой механизм пошлин, как пошлины системы входных цен, entry price system. Это свежие фрукты, овощи – кабачки, огурцы, помидоры. У нас есть преференция, которая говорит о том, что мы украинские кабачки и украинские огурцы не облагаются адвалорной частью пошлины. Она на яблоки составляет почти 9-10%, а у нас 0%. То есть турецкие яблоки платят 10%, а мы платим 0%. Но мы платим, так называемый entry price, в зависимости от того, какую цену на килограмм этих яблок мы повесили. Чем ниже цена, тем выше эта часть entry price (цена входа). Ее также платят остальные участники. То есть у нас есть часть преференций в адвалорной части, и мы сейчас хотим попробовать обсудить с ЕС, что мы можем еще сделать в этой системе, куда еще мы можем подвинуться по системе по entry price.
Подвинуться?
Может быть меньше ее сделать, может быть какую-то тарифную квоту придумать. То есть это одно из направлений. И еще один блок это тарифные квоты. Почему это важно? У нас нет количественных ограничений и самый яркий пример - мед. У нас тарифная квота на мед 5 800 тонн. Обычно она исчерпывается с завершением новогодних праздников. Правда, буквально в середине января, где-то между старым новым годом и Крещением заканчивается эта квота. Можно даже отследить по новостям - праздники закончились и появляются сообщения в лентах новостей - Украина исчерпала квоту на мед. Но это не означает, что после этого экспорт меда прекращается. Просто на остальной объем платится пошлина в 17%. То есть, объем поставок никто не ограничивает. В реальности, мы экспортируем туда меда на грани возможного, иногда даже больше, чем официально производим. Это связано с тем, что у нас часть мощностей не особо регулируется - есть отдельные пасечники, которые торгуют самостоятельно.
То есть говорить о том, что если мы отменим квоту или увеличим ее, то объемы экспорта увеличатся несправедливо. Экспорт останется, ну грубо говоря, станет дороже?
Да, это вопрос цены. 17% пошлин, это существенно для наших экспортеров. И есть целый ряд таких товаров. Тарифная квота, это не количественное ограничение, а ограничение по цене. К примеру, по томатной пасте у нас чуть больше 10 тыс тонн квота. Но продается почти по 50 тыс тонн в год. И все равно, спрос еще выше. Потому что наша томатная паста там - это космос. Это реально просто Илон Маск в томатной промышленности. И это реально, как бы даже без шуток.
А мы ведем переговоры о возможности замены пошлин по товарам?
Вот. И что мы предлагаем делать. У нас есть по этой теме буквально 2-3 задачи. Первая - избавиться от квот там, где они не нужны. Квоты согласовывали в 2005-2008 годах и у нас, к примеру, есть квота на маннитол сорбита. Она иногда заполняется, но это рынок не существенный. Мы будем предлагать, чтоб для таких товаров, по которым очень маленькая квота и она часто не заполняется поставить 0. Это вполне возможно, потому что нет никакой необходимости держать квоту. Но, к примеру, если мы обнулим чеснок, а на него квота в 500 тонн, то чесноком мы Европу не завалим, но дадим сигнал всей нашей экономике, что ЕС готов полностью либерализовать некоторые товары, которые сейчас под тарифными квотами. Это первая задача.
Вторая задача. У нас есть тарифные квоты, в которых объединены разные товары. Это в первую очередь зерновые, где тарифная квота на пшеницу. И в ней есть коды из 10 группы, то есть это именно пшеница, зерно. И есть 11 группа, где уже мука. Но по муке другая логика рынка - нет сотен тысяч тонн - там десятки тысяч тонн. И соответственно трейдеры не могут вписаться в миллионы тонн квот по пшенице. И мы будем предлагать разграничить эти вещи. То есть говорить о том, что давайте сделаем зерно отдельно, а муку отдельно. То же самое касается кукурузы и мяса птицы.
И то есть, тогда как получается? Мы снижаем по пшенице...
Нет, мы в принципе говорим об увеличении. То есть это дальнейшая либерализация. Мы говорим о том, что для некоторых товаров мы проведем отделение, не уменьшая общую цифру, например, по пшенице, или по кукурузе. Но по кукурузе, кстати, вообще отдельная история. Там квота и объемы торговли, это несовместимые вещи. Квота 650 тыс тонн, а мы продаем 9 млн тонн. А вот по пшенице, у нас как раз экспорт в районе квоты, а квота растет до миллиона потихоньку. В этом году 980 тыс, а мы продаем где-то миллион. Правда в прошлом году чуть меньше ушло в ЕС - где-то 700 тыс пшеницы. Если будет отдельная квота по муке, нашим мукомолам будет комфортно.
Я правильно понимаю, что если из общей квоты отделить муку, то эту общую квоту придется снизить?
Нет, зачем снизить? Такое впечатление, что вы уже от Европейской комиссии и со мной торгуетесь. Мы говорим, отделить. По цифрам мы будем говорить отдельно. То есть это будущие переговоры. Мы ничего себе урезать не собираемся.
Я задаю вопрос как бы от второй стороны переговоров. Чего ради тогда соглашаться второй стороне?
Нет. На сегодня у нас есть запрос от наших мукомолов, которые хотят, скажем так, жить отдельно. То есть если уж тарифная квота, то давайте тогда ее отдельно сделаем. А что касается цифр, то мы в сторону увеличения должны идти в любом случае.
Ясно. А по другим товарам такой вариант тоже планируется?
Да. У нас есть, к примеру, нишевые виды мяса птицы - индюки, утки, гуси. У нас есть большой производитель и есть нишевые. Им тесно всем вместе. Вопрос состоит и в том, что мы хотим небольшие квоты для этих нишевых производителей, чтоб им было комфортнее торговать, чтоб можно было диверсифицировать эту торговлю и расширять ее возможности. Задача соглашения - расширять возможности торговли, увеличивать номенклатура товаров.
Договориться думаю будет сложновато. Ведь если у нас есть какой-то общий блок квот какого-то объема, то выделяя из него что-то отдельно этот общий блок логично соответствующим образом уменьшить.
Ну, есть если бы мы переговаривались с русскими, они бы так и сделали.
Так, меня сейчас привлекут. Я просто пытаюсь спрашивать и уточнять как бы от второй стороны переговоров. А в этом процессе каждая из сторон должна отстаивать свой интерес. Если кто-то хочет чего-то увеличить, а в данном случае, мы фактически пытаемя увеличить общий объем квот, то вторая сторона пытается этого не допустить.
Мы ожидаем, что ЕС поймет, что, во-первых, целесообразность разделения этих кодов. Мы говорим, давайте уточним описание этой квоты, то есть какие коды туда входят. Это не связано с цифрами. Вот это вот мы хотим разграничить. А цифры, мы всегда хотим больше. То есть, если задавать вопрос - мы хотим больше или меньше? Ответ - больше.
Главное, чтобы обе стороны нашли консенсус.
Мы только начинаем переговоры. То есть вот это наше интервью, оно как бы еще в ожидании переговоров. Мы еще к этой теме можем вернуться уже во время самого процесса. Но если задать вопрос, готовы ли мы на самоограничения, то ответ будет – нет. То есть это не переговоры об уменьшении - это переговоры об увеличении в принципе, как таковом. Особенно по тем позициям, на которые спрос внутри ЕС намного выше, чем та тарифная квота. Мы уже упоминали в этом контексте мед, томатную пасту.
Кстати, все время, когда речь идет о торговле с ЕС, всегда говорят об одних и тех же товарах: мед, томатная паста, куриное мясо. Будто этими товарами торговля ограничивается. Почему так?
Это хороший вопрос. С этого нужно начать. Если посмотреть од углом 360 градусов на торговлю с ЕС, то там все 99 групп таможенной классификации и тысячи линий. Почему мы говорим об одном и том же? Потому что у нас из этого круга 330 градусов свободны – торгуй, как хочешь, сколько хочешь. Там уже не тарифные барьеры. К примеру, по сыру, у нас нет ни пошлин, ни квот, ничего. По маслу сливочному есть, а по сырам нет. И поэтому мы с медиа и со всеми, мы говорим о проблемах насущных. Но это тот очень маленький сегмент, который еще регулируем по соглашению. Но номенклатура товаров эсопорта каждый год увеличивается. Мы туда продаем все - от трамваев до проводов, труб. Но по этой продукции ограничений нет и не о чем вести переговоры. Например, вот у нас есть одна из основных статей промышленного экспорта в ЕС - это кабельная продукция. По ней пошлина ноль. Мы туда продаем в среднем на миллиард долларов. У нас несколько производителей этой продукции. Для них важно уже не переговоры о пошлинах, а переговоры о не тарифных барьерах в торговле. То есть это промбезвиз, это признание процедур оценки соответствия техническим регламентам. Им это важно. Поскольку это упрощает процедуру прохождения на таможне. Их может интересовать интеграция таможен, то, что происходит сейчас, создание механизма авторизированных экономических операторов. И если мы сделаем взаимное признание, а мы сделаем взаимное признание, то можно будет просто не зависеть от очередей на границе, от растаможки и т.д. То есть большинству товаров у нас уже другие параметры задач стоят. Вот по железнодорожному оборудованию нас интересует интеграция, в том числе с Siemens, чтоб они наши узлы использовались в вагонах и локомотивах, которые в ЕС производят.
По этим направлениям переговоры тоже идут?
Конечно. Ну вот лондонское метро на украинских колесах ездит, французские поезда на украинских колесах ездят, тормозные колодки, которые в Белой Церкви производятся. Но это уже заслуга предприятий. Условия для торговли созданы, пройдена сертификация и торговля идет. Мы можем им где-то помогать, где надо.
То есть это направление, это уже тема не Минэкономики?
Вопрос наш, но это уже не предмет переговоров о тарифах.
Не о тарифах, да, но все равно – это предмет внимания правительства?
Но это уже другая логика. Вот вчера был индустриальный диалог. Мы говорим о том, как вписывается наша промышленная политика в промполитику ЕС. Речь о декарбонизации, которая сейчас происходит. То есть, речь о стандартах, процедурах оценки соответствия, технического регулирования. Это уже, скажем так, инженеры между собой общаются. Есть конечно в этих вопросах часть и функционал министерства.
Возвращаясь к тарифам, можно считать что переговоры уже начаты или все-таки это еще завершение подготовки к ним?
Мы уже вступили в диалог. Для меня подготовительный этап был в ноябре 2019 года, когда мы в первый раз заговорили об этом с ЕС. Мы год шли к политическому осознанию того, что обе стороны готовы. Это же такой, очень чувствительный момент. В соглашении написано - вы имеете право обратиться. Но если бы у нас были плохие политические отношения, мы бы обратились, а нам бы сказали, спасибо, что вы обратились, но пока мы не очень готовы. А сейчас у нас ситуация, когда президент на саммите получил подтверждение того, что ЕС заинтересован в таких переговорах. Премьер-министр во время ради ассоциации, тоже обсудил вопрос и со стороны ЕС позитив идет. То есть я точно уверен, как человек, ответственный за это, и я знаю точно, что политически ЕС готов рассмотреть наш запрос. Поэтому даже если мы еще не направили саму бумагу с цифрами, это не значит, что мы не провели титаническую работу над тем, чтобы убедиться, что разговор состоится, по сути. И сейчас, это уже техническая часть, это уже технические переговоры - выйти на новые цифры, новые коды и т.д. А политическая вся пирамида выстроена.
Да, но мне кажется, этот все затянулось. Мы парафировали соглашение в 2012 году. Процесс его вступления в силу затянулся на 4 года, практически на 5 лет. Почти 10 лет ничего не менялось, хотя изменения произошли существенные за этот период.
Была четкая договоренность с обеих сторон, и мы четко понимали, что возможность пересмотра - это 2021 год. То есть, через 5 лет после вступления в силу соглашения.
С 2016 года соглашение о торговле с ЕС применялось временно и вступило в силу в 2017 году.
Да. 5 лет прошло и вот, работаем. Я с этим соглашением прожил 15 или 16 лет своей жизни, потому что подготовку к переговорам мы начали в 2005 году. Тут и ответ, почему такие маленькие цифры по тарифным квотам. И только теперь у нас наступил шанс пересмотреть эти цифры. Они были актуальны в 2006-2007 годах, но абсолютно не актуальны в 2021. Но этот процесс затянулся благодаря, как минимум, двум предыдущим президентам. Были очень сложные переговоры в 2007-2009 годах, потом в 2012-2014 годах, и вот считайте - только с 2014 года у нас этот процесс пошел намного продуктивнее.
Как долго могут длиться переговоры?
Возьмем за пример соседей – Молдову. Она начала переговоры об основном соглашении позже, чем мы, но завершила их раньше. Соответственно оно у них вступило в силу раньше, и они в прошлом году проходили этот процесс. Он занял порядка 10 месяцев от начала переговоров до оформления решения. То есть несколько месяцев на переговоры по сути и потом чуть больше времени на все бюрократические процедуры. У всех есть понимание, что это будут быстрые переговоры, переговоры по сути, чтобы договориться тут и сейчас. Поэтому мы надеемся, что будут хорошие новости уже до саммита Украина-ЕС в этом году.
А когда будет саммит?
Дата, по-моему, еще не определена. Но пока планы на лето или осень.
А в каком у нас состоянии подготовка к подписанию соглашения о свободной торговле с Турцией? Уже несколько лет с турецкой стороны звучат заявления о том, что вот-вот очень скоро документ будет подписан.
Я искренне радуюсь, когда турецкая сторона об этом говорит. Это значит, что они согласятся на те условия, о которых мы просим.
Но они не соглашаются. И выглядит со стороны, как будто они просто подталкивают Украину на подписание.
Ну, во-первых, стремление заключить соглашение есть у обеих сторон. У нас, де-юре, есть такие соглашения со всеми нашими соседями, кроме Турции. Единственный, с кем нет, с Россией из-за войны. По Турции есть опасения нашего бизнеса, и они вполне обоснованы. Турция довольно агрессивно развивается. И не только в плане темпов, но и в плане своей политики она достаточно агрессивна. Это хорошо, потому что это подтягивает и нашу торговлю - мы много туда экспортируем и металла, и зерна, и других товаров. Но нам нужно взвешенное соглашение. Нам нужно соглашение, которое бы давало и нам стимулы для развития экспорта в Турцию, и туркам тоже помогало, а не вариант, когда одной из сторон это более выгодно, чем другой. Но сейчас я думаю, что обе стороны понимают, что нужно не пытаться думать, как обыграть партнера, а договориться и понять, что у нас через Черное море должен действовать режим настоящей свободной торговли, взаимовыгодной. Но пока у нас есть ряд взаимных опасений. Но это не значит, что мы топчемся на месте. Мы просто активно ищем оптимальный механизм.
Но список несогласованных вопросов не увеличивается? Остается все то же сельское хозяйство?
У нас есть вопросы и по промышленным, и по аграрным товарам, и по услугам, в которых мы еще не сопоставили свои интересы. Но они очень четко обозначены - мы знаем, чего мы хотим от Турции, и знаем, чего Турция хочет от нас. И вот мы сейчас работаем над тем, чтобы это сопрячь. Точно знаю, что никто не будет принимать решение в ущерб интересам украинского бизнеса. Это однозначно. Есть понимание, что мы хотим двигаться как можно быстрее, но при этом не в ущерб интересам наших производителей.
То есть не стоит ожидать какого-то политического решения вопроса?
На прошлой неделе у меня была видеоконференция по этому вопросу. Мы пытались найти параметры, подходы. Есть какие-то подвижки - что-то совпадает, что-то нет. Я надеюсь, скоро будет еще одна видеоконференция. То есть мы не стоим на месте, этот процесс, скажем так, не пылится, он постоянно идет. Мы что-то обсуждаем, бизнес постоянно проявляет интерес, что согласовано, что не согласовано. Я вам могу сказать, что у украинского бизнеса больше запросов на доступ к турецкому рынку, чем на защиту от турецких товаров при доступе на украинский рынок.
Кстати, по поводу соглашения о свободной торговле СНГ. Я слышал, что обсуждался вопрос возможности перехода на двусторонние договоры со странами СНГ. Это реально?
У нас есть очень интересный сейчас пример. Это Молдова. Мы ведем с ней переговоры о переходе на пан-евро-средиземноморскую куммуляцию. То есть когда молдавские, украинские и евро-компоненты могут вместе засчитываться для целей и правил происхождения и применения свободной торговли. Там мы делаем этот протокол о переходе на эту диагональную куммуляцию протоколом к двустороннему соглашению. И это совершенно нормально работает. При этом параллельно будет работать и соглашение СНГ в торговле с Молдовой. То есть в зависимости от того, какой режим более приемлем для экономического оператора. Безусловно, у нас есть необходимость поддерживать работу соглашения СНГ 2011 года. Безусловно понимая, что из-за абсолютно дико неправомерных действий России оно хромает на обе ноги. Но, тем не менее, оно по-прежнему является достаточно рабочим инструментом, который позволяет нам экспортировать нашу продукцию в другие страны члены СНГ.
А кстати, мы оспорили как-то отмену Россией в 2014 году условий ЗСТ с Украиной?
Нет. Это на самом деле бессмысленно. Мы в ответ ввели ответные меры, и они обусловлены тем, что это решение РФ в принципе вообще вне логики добра и зла в плане международного права. Это просто даже не нарушение, а издевательство.
- Молдова единственная страна из членов СНГ, с которой мы ведем переговоры по созданию нового соглашения?
- Ну, во-первых, у нас с Грузией двусторонняя торговля.
- Но Грузия вышла из СНГ.
Да, но в торговле у Грузии своя отдельная история с правовой базой СНГ. Просто нужно понимать, что СНГ, это наверно одна из самых сложных, с точки зрения международного права, конструкций. У Грузии, несмотря на то, что она вышла из СНГ, есть определенные механизмы, которые они используют для торговли. Литва, которая например не входит в СНГ, тем не менее, является частью института, связанного с ж/д сообщением. Да, мы планомерно выходим из договорной базы СНГ, но некоторые инструменты являются рабочими, в том числе и соглашение о свободной торговле. Безусловно, нам в какой-то перспективе было бы лучше перейти на двусторонние соглашения, но тут столько всего намешано... И не стоит забывать, что Казахстан, Беларусь, Россия, Армения и Киргизстан - это Таможенный союз, который с одной стороны един, с другой - каждый из них ведет свою торговую политику. И это всегда сложно. Бывшее советское пространство - такая сфера драконьего покера. То есть в зависимости от дня и погоды применяется то или иное соглашение.
- Как можно оценить результаты внешней торговли за 2020 год? И уже за первый квартал 2021 наверно есть прогноз?
- Таможня дает оперативную информацию по месяцам. Я бы назвал результаты, если говорить неформально, офигительными.
Ого! Почему?
Потому, что в условиях, когда экспорт из ЕС упал сильно, мы просели по экспорту лишь на неполных 2%. Это очень мало. Причем, просели во втором квартале прошлого года, а начиная с третьего квартала, возобновляли экспорт. Он шел очень хорошими темпами. И мы в итоге вышли на докарантинный уровень, и это очень хорошо. Плюс ко всему, мы фактически вывели в ноль торговый дефицит. То есть у нас был дефицит по товарам 10 млрд. Мы его сократили больше чем в два раза. А с учетом услуг, наш минус был всего в 255 млн. долларов.
- Ну, тут сыграло большую роль снижение импорта газа.
- Не только газ. Еще и рост цены на наши экспортные товары. Руда, металл, зерновые, которые пошли в гору. Масло подсолнечное, которое по сумасшедшим ценам продается на мировых рынках. Это все сыграло на то, что у нас реально, очень оптимальная торговля. И вы же видите? Но это я не о том, чтоб хвалить себя. Посмотрите на прогнозы, которые идут от Нацбанка. Они говорят, что основа наша на макрофинансовой стабильности, это хорошие показатели в торговле. Спрос на нашу продукцию высокий, цены привлекательные. Это держит нашу экономику в очень хорошей форме. Особенно в сравнении со всеми другими соседями. Плюс ко всему, у нас очень хорошо пошла торговля с Азией. Китай и Вьетнам, которые выросли под 100%. Это просто умопомрачительный рост экспорта в эти страны. Первые два месяца этого года показывают очень хороший результат, и пока этот тренд продолжается.
Поэтому я очень рад, что у нас есть такие commodities (биржевой товар), что называется. Кто-то это называет сырьевым товаром. Это такие товары, которые продаются миллионами тонн, на плечах которых может развиваться другой наш экспорт и экономика. Я на самом деле очень рад тому, как мы показали, что можем быть конкурентоспособными, даже в кризисное время.