О “Стражах галактики. Часть 2” сказано уже много всего: что он не уступает первой части (на самом деле нет, уступает, хотя бы по ритму), что таких фильмов студия Марвел еще не делала, что Джеймс Ганн – первый, кому удастся оформить собственную трилогию в рамках студийной вселенной (как мы помним, права на “Людей Икс” принадлежат другой студии, а Ганн уже заявил о третьей части “Стражей”).
Главный недостаток вторых “Стражей галактики” – они слишком детские и слишком похожи на диснеевские мультфильмы 90-х годов – с поправкой на политкорректность, конечно. Несмотря на то, что в этом фильме Ганн развел своих героев на пары, каждая из которых решает свою (квази)семейную проблему, в какой-то момент наблюдать за этими разборками становится просто-таки скучно. Но у “Стражей” есть достоинства, и о них стоит отдельно поговорить. Среди них – мощная критика демиургических амбиций, которую в полном масштабе развернуть можно, кажется, лишь в формате такого громогласного кино, как у Марвел.
Как мы знаем из трейлера, одна из сюжетных линий во вторых “Стражах галактики” – это отношения Питера Квилла с отцом (Курт Расселл), могущественным инопланетянином, который бросил мать Питера на Земле. По ходу дела Ганн доказывает (не без помощи великой песни Fleetwood Mac “The Chain”), что семья – это не обязательно биологические мама и папа, особенно когда последний – божок, ослепленный амбициями по завоеванию вселенной. Собственно, эти амбиции и показываются в фильме как не заслуживающие серьезного отношения: не новая для мировой культуры мысль о том, что акт творения может оказаться прочно привязанным к акту разрушения, получает тут буквальное и дидактическое выражение. Другими словами, если для того, чтобы утвердить свое присутствие в каком-то из миров, нужно его разрушить, то, может, ну его?
Взамен агрессивному творению Ганн предлагает поискать другие пути самовыражения, и его предложение находит отклик: “Стражи галактики” получают рекордные кассовые сборы не только потому, что они яркие, с хорошей музыкой и маленьким Грутом, а потому что их пафос бьет прямо в сердце нового поколения. Поколения, о котором еще пару лет назад писали снисходительные статьи в New Yorker, как о людях, которые ничего не хотят и ни к чему не стремятся. Стремятся, говорит Ганн, просто не в той агрессивной просвещенческой парадигме, к которой все привыкли: вставай в 4 утра, работай до предынфарктного состояния и бессонницы, умри на пенсии в своем модном доме на отшибе вселенной.
У Ридли Скотта, ясное дело, все не так радужно: в каком-то смысле “Чужой: Завет” – полная противоположность “Стражам галактики”. Там, где Ганн обнаруживает свет в конце тоннеля (не сложилось с биологической семьей – сложится с друзьями, главное – never break the chain), Скотт заваливает выход из тоннеля камнями.
Многим показалось, что режиссер к 80 годам обрел бога, и начал проповедовать, но, кажется, нет: Скотт к идее творения подходит с не меньшей долей скептицизма, чем к идее познания, которую разложил по полочкам в первом “Чужом” в 1979 году.
2104 год, корабль “Завет” с 2000 колонистами, погруженными в криосон, направляется к планете для терраформирования и заселения. Корабль оказывается в поле нейтронного удара от соседней звезды, что косвенно приводит к получению сигнала с планеты неподалеку, на которой тоже есть все условия для жизни и которую новоиспеченный капитан корабля поручает исследовать.
Кто видел хотя бы одну оригинальную часть “Чужого”, понимают, что ничем хорошим эта затея не закончится и хэппи-энда точно ждать не стоит – “Завет” является одним из приквелов к оригинальному фильму, который, как мы все знаем, о том, что в космосе никто не услышит ваш крик.
Крики членов команды “Завета”, высадившейся на красивую планету с горами, лесами и водопадами (впервые во вселенной Чужого нам показывают такие красоты), впрочем, слышит Дэвид – высокоразвитый андроид, которого мы помним по “Прометею”. Оказывается, что планета – родина сверхсуществ из предыдущего фильма, вся цивилизация которых погибла. Пара неосторожных движений со стороны людей – и на свет появляется ксеноморф, знакомый нам по оригинальной франшизе, но на этот раз не он – главная соль фильма.
Конец эры ксеноморфов, хотя бы в рамках одной вселенной, уже обсудили на всех киноманских сайтах. Многие сходятся на том, что Скотту уже не было смысла снова делать Чужого центром созданного им мира. А что тогда центр? Вершина мироздания, очевидно, не человек, два раза подряд подскальзывающийся на луже крови в самый ответственный момент, а тот самый андроид, появившийся в результате доведенной до абсурда человеческой демиургической мании.
Чтобы ярче проиллюстрировать эту мысль, Ридли Скотт не только начинает “Завет” с объясняющей сцены, но и включает в сюжет не одного, а двух роботов – очень развитого Дэвида, заразившегося амбициями творения, и Уолтера, менее совершенной модели (испугавшиеся собственного создания люди вынули пару винтиков), который ему противостоит. Все это Скотт упаковывает в довольно помпезную упаковку – как герой Роуэна Актинсона упаковывал маленькую коробочку с ожерельем в “Реальной любви”. Тут вам и Вагнер, и статуя Давида, и заумные размышления, и отсылки к предыдущим фильмам (к “Чужим”, например), и многое другое.
Единственное, что спасает этот фильм, которому действительно не хватает иронии, – это злость Ридли Скотта, которой “Завет” насквозь пропитан. В одном из интервью Скотт прямо заявляет, что человечеству не стоит даже пытаться противостоять инопланетянам, если они вдруг прилетят на Землю. Таким пессимизмом относительно рода человеческого можно, наверное, объяснить то, что члены экипажа как “Прометея”, так и “Завета” ведут себя как полные идиоты.
Все, что связано с процессом творения, у Скотта преподносится как прелюдия к кошмару, начиная от заносчивости Питера Уэйланда, заканчивая нездоровым научным любопытством андроида Дэвида. Обычные люди, за которыми было так интересно наблюдать в предыдущих частях (не считая “Прометея”, конечно), вообще выносятся за скобки – Скотта самого уже мало интересуют детали их существования и он не спешит заражать зрителя симпатией к своим героям. Лучшая за последние годы роль Джеймса Франко, намеки на то, что в фильме будет раскрыта тема религиозной веры – и те нужны лишь для отвлечения внимания.
Двухчасовое ворчание злобного 80-летнего режиссера на тему порочности мироздания собирает кассу с большим скрипом, но “Чужой: Завет” определенно может стать своеобразным противоядием – от прекраснодушия и оптимистического взгляда на будущее человечества. Если у кого-то этот взгляд еще сохранился.