Власти Китая снижают по всей стране ставки НДС и социального страхования. Как сообщил премьер КНР Ли Кэцян, ставки налога на добавленную стоимость будут снижены с 1 апреля, а ставки социального страхования – с 1 мая 2019 года. На пресс-конференции Ли Кэцян отметил, что эти меры позволят примерно на $298 млрд снизить налоговую нагрузку на экономику.
В частности, правительство Китая намерено снизить ставку НДС для обрабатывающей промышленности на три процента, до 13%. Для сферы транспорта и перевозок, строительства и других секторов ставка будет снижена с 10% до 9%. «Это важный шаг в борьбе с понижающим давлением на экономику», – цитируют информагентства слова премьера.
Очевидно, что для китайского руководства подобное демонстративное снижение налогов означает публичное признание того неприятного факта, что рост экономики страны остановился. Мы попробовали разобраться: что все-таки там происходит.
Не быть, но казаться
Традиционно китайские власти очень не любят признавать свои упущения. Однако порой ситуация становится настолько плачевной, что скрывать ее уже невозможно. С начала года рост промышленного производства в Китае упал до 17-летнего минимума. Официальный прогноз по росту экономики не более 6% – худший показатель почти за 30 лет. Причем ключевое слово здесь «официальный»: эксперты полагают, что реальная ситуация в экономике куда хуже, чем пытаются представить государственные чиновники.
По данным Государственного статистического управления КНР рост промышленного производства в Китае сократился с 5,7% в декабре до 5,3% в январе и феврале – это самый медленный темп за последние 17 лет. Более того, в феврале объем производства сократился впервые с января 2009 года.
Рост инвестиций в производство снизился до 5,9% в январе и феврале по сравнению с 11,6% в IV квартале. Добавим сюда то, что китайские производители сталкиваются со слабыми продажами как внутри страны, так и за ее пределами из-за торговой войны с США и снижения мирового спроса. Например, продажи автомобилей в Китае в январе упали на 15,8% в годовом выражении до 2,37 млн – снижение длится уже семь месяцев подряд. Со снижением промышленного производства закономерно совпал рост безработицы: с 4,9% в декабре до 5,3% к концу февраля – максимум за два года.
Очевидным снижение китайской экономики стало еще в прошлом году: за 2018-й темпы роста ВВП Китая достигли минимума за последние 28 лет – всего на 6,6%. При этом даже те показатели, которые опубликованы, скорее всего, сильно завышены, считает главный экономист по Китаю в инвестиционном банке Nomura Тинг Лу. Не случайно в конце года премьер-министр КНР Ли Кэцян заявил, что власти Китая понизят целевой показатель по росту ВВП на 2019 год: с 6,5% до 6%. И даже если показатели окажутся правдивыми, это будут минимальные темпы роста ВВП почти за три десятка лет.
«Полный анализ событий в Китае и за его пределами показал, что в этом году страна будет развиваться в более тяжелых условиях, а некоторые риски и вызовы окажутся гораздо масштабнее и серьезнее, чем ожидалось», – цитирует агентство «Синьхуа» Ли Кэцяна.
Почему падает экономика Китая?
Прежде всего, истощаются главные драйверы роста – дешевая рабочая сила, приток иностранного капитала и технологий. Также упали объемы внутренней торговли. А на мировых рынках одной из главных причин экономического замедления Китая стала торговая война с США – главным рынком китайских товаров. Слишком многие производители в экономике КНР ориентированы на американский рынок. Особенно это касается компаний на юге страны – они на 40% работали на поставку товаров в США. Получилось так, что Китай увлекся результатами на внешних рынках и не защищал экономику в целом.
В результате начавшегося еще весной 2018-го тарифного противостояния с Вашингтоном торговые показатели Пекина показали рекордное снижение к концу года. По данным статистического управления КНР, в декабре экспорт из страны сократился на 4,4%, а объемы импорта упали на 7,6%.
Еще в начале 2018 года США обвинили КНР в незаконных действиях, результатом которых стал огромный дефицит торговли Штатов с Поднебесной – на $375 млрд. Летом американская сторона все же решилась на развязывание полномасштабной торговой войны и обложила пошлинами в размере 25% и 10% половину китайского экспорта (суммой $250 млрд). В ответ Пекин ввел тарифы (от 5% до 10%) на импорт американской продукции на $60 млрд, после чего Вашингтон пригрозил ввести пошлины на все поставки из Китая.
Этот кризис до сих пор до конца не урегулирован, однако стратегическая проблема в том, что китайская экономика в основном ориентирована на экспорт. Значит, она зависит от уровня потребления в других странах. Но, по данным МВФ, глобальная экономика сегодня сокращается. И это негативно влияет на производственные мощности в Китае, которые явно избыточны для условий сократившегося потребления.
Впрочем, «пузыри» в Китае надулись не только в промышленности. Один из самых опасных – на рынке недвижимости. На ипотеку приходится 60% задолженности граждан государства перед банками – речь идет о сумме $3,53 трлн. По прогнозам, в этом году продажи домов и квартир снизятся более чем на 10%. В феврале количество договоров купли-продажи от 100 крупнейших застройщиков Китая уже сократилось на 11% по сравнению с аналогичным периодом 2018 года, говорится в отчете крупнейшего инвестиционного банка страны China International Capital Corp (CICC).
Внешние проявления этого «пузыря» – типично китайское явление «пустых городов». Это даже не отдельные кварталы, а реально целые города новеньких домов, построенных, но так и не заселенных. Потому что девелоперский бизнес был разогрет дешевыми кредитами, и бизнесмены думали как построить, а не как продать. Но продать так и не удалось.
Теория и политэкономия
Если сейчас выяснится, что экономический рост Китая в значительной степени «дутый», возникнет закономерный вопрос: насколько оправданны звучащие все последнее десятилетие разговоры о грядущей китайской мировой гегемонии. Судя по всему, это вопрос уже не столько экономики, сколько целого ряда разных гуманитарных наук – от культурологии до психологии.
«Во-первых, не видно ни одной страны мира, которая добровольно (и даже насильно) восприняла бы китайские культурные ценности. А без этого гегемонии не бывает, – считает известный журналист и философ Павел Пряников. – Во-вторых, у Китая нет внешнеполитического блока. Только если ситуативно – Пакистан, да и то потому, что у них единый враг – Индия. В-третьих, социально Китай находится еще в 1930-50 годах Первого Мира. Крестьянство все еще составляет 40% населения страны, это советские 1960-е. Китаю только предстоит ломка, которую проходил и Первый Мир, и советский блок: буржуазные реформы, сепаратизм, национализм и пр., и неизвестно, останется ли он целым после такой ломки».
В самом деле, Пряников очень правильно констатирует: на самом деле знаменитое «китайское экономическое чудо» основано на работах советского большевика Николая Бухарина. Дэн Сяопин в свое время выбрал «бухаринский» путь развития не просто так: он учился в Москве в 1926 году, как раз в период бурной дискуссии среди большевиков о выборе экономической модели развития Советского Союза. Молодой Дэн запомнил работы Бухарина, позже названные в СССР «правым уклоном».
Когда для Китая в середине 1970-х пришло время перемен, страна не могла взять за основу ни неолиберальную модель реформ, ни социал-демократическую. Неолиберализм означал бы формальный отход от социализма, а социал-демократия была невозможна в крестьянской отсталой стране. «Китай в 1970-е был очень похож на СССР 1920-х: более 70% крестьянского населения (неграмотного или полуграмотного), слабая индустрия, дефицит квалифицированных кадров», – пишет Павел Пряников.
Тогда Дэн Сяопин поручил основательно изучить наследие Бухарина. По его поручению Юй Гуанъюань, вице-президент Академии общественных наук, в июле 1979 года организовал Институт марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна, в котором 70 сотрудников изучали НЭП, а также югославский и венгерский опыт строительства социализма. Историческая необходимость диктовала Китаю поиск быстрого выхода из тяжелейшего экономического положения. Этот выход многие ученые и политики видели в использовании наследия Бухарина и опыта его детища – НЭПа.
«Бухаринская модель» была проста: сначала разрешение крестьянского вопроса – накормить страну, затем развитие легкой промышленности, и только потом – тяжелая индустрия, иностранные концессии и активное участие иностранного капитала в экономике страны.
Но вернемся к перспективам китайской гегемонии. Китайская культура и в самом деле не экспансивна. Достаточно сравнить ее, например, со стремительно расползающимся исламом, который уже добрался даже до традиционно католических латиноамериканцев.
Сегодняшняя сила Китая, по мнению Пряникова, напоминают монгольскую империю. Которая преуспевала благодаря тому, что Чингиз-Хан перестроил торговые пути того времени, сделав пустынную Монголию центром Азии и Шелкового Пути. Это очень напоминает китайский логистический проект «Один Пояс – Один Путь», которым КНР планирует опутать Евразию. Да и не только Евразию: китайская экономическая колонизация Африки в самом разгаре. Африканские диктаторы доверяют Пекину куда больше, чем США, хотя бы потому, что китайцы не угрожают принести в их страны демократию.