Вы долго работали как независимые кураторки. Теперь вы основали галерею The Naked Room. Почему решили «связать» себя с институцией? Будете ли продолжать создавать проекты вне галереи?
Мария Ланько: Мы не рассматриваем галерею как «привязать себя». Возможно, последние пару лет нам не хватало какой-то системности в работе. В первую очередь, к нам обращались институции с предложениями, которые были вписаны в рамки их деятельности. Нам было все сложнее и сложнее развивать собственную кураторскую историю. Поэтому мечта об институции, к которой «можно было бы привязаться», была у нас давно.
Безусловно, институция мечты — это Музей современного искусства, но наверное в ближайшие несколько лет ее реального воплощения не предвидится. Хотя, стоит сказать, что мы работаем с Национальным художественным музеем Украины (НХМУ) в режиме рабочей группы. И мы дальше будем продолжать над этим работать.
Галерея появилась в важный момент переосмысления собственного места в кураторстве и в украинском искусстве. Она предоставит нам возможность делать больше выставок меньшего объема. Но из-за того, что это будет регулярная программа, требующая постоянного вовлечения, она может быть не «связывающим», а наоборот «развязывающим» инструментарием.
Расскажите подробнее об экспертной группе в НХМУ. Какие ваши задачи и цели?
Лизавета Герман: Это рабочая группа, в которую входят наши коллеги из отдела искусства ХХ—ХХI веков — Оксана Баршинова, Даша Якимова, Таня Жмурко, а также Оля Балашова. Также ее участниками являемся мы с Машей, Илья Заболотный, арт-менеджер British Council, Дмитрий Голец, эксперт аукционного дома «Корнерс», искусствовед и куратор.
Мы являемся экспертной единицей, которая последние полтора года не в интенсивном, но в регулярном режиме работает над поиском возможных путей создания Музея современного искусства в будущем: думаем над сценариями работы с художниками, с коллекциями, над организацией самой институции. Одна из наших долгосрочных задач — формирование электронной базы данных «виртуального музея». Мы понимаем, что даже если вдруг у музея завтра появятся стены, то их не получится сразу наполнить: у НХМУ нет коллекции современного искусства; более того эту коллекцию будет сложно собрать, ведь не осталось работ некоторых периодов. Многие работы находятся в частных коллекциях, в семьях художников или у самих художников.
Поэтому мы осознаем, что капиталом Музея современного искусства не обязательно должна быть именно физическая коллекция. Музей может быть местом изучения и репрезентации работ.
Расскажите о возможных проектах вне галереи, каким может быть сегодня формат работы с другими институциями? Как планируете развивать Open Archive?
М.Л.: Open Archive проживает новую жизнь, мы решили открыть его для для других исследователей, пригласив двух молодых авторок. Open Archive это наш независимый проект, он никогда не финансировался, все исследовательские задачи были реализованы за наш счет. В будущем мы планируем подать этот проект на грантовую программу, которая покрыла бы логистические затраты. Сегодня Open Archive обновляется не очень активно. При этом, он все еще является нашей основной базой, мы к нему постоянно возвращаемся, заново открываем произведения хорошо известных нам авторов, постоянно включаем кого-то из нашего архива в выставки, советуем другим кураторам и т. д.
Л.Г.: Стоит сказать, что это сайт, на котором можно найти уникальную информацию о художниках, которой больше в цифровом виде действительно нигде не существует. Многие авторы, когда им нужно на что-то сослаться или показать работы, дают ссылки на свои профайлы с нашего сайта. Кроме того, для памятной публикации о Юрие Соколове на сайте Prostory были использованы наши материалы. Нам приятно, что Соколов встретился с нами, тогда еще неопытными кураторками и то, с чем мы к нему тогда пришли, показалось ему близко и понятно. Сегодня мы понимаем, что эта работа была проделана не зря.
Для нас Open Archive — в первую очередь это фокус на практику художников Западной Украины — Ужгорода, Львова и т. д. Те авторы, с которыми мы начинали работать в начале, до сих пор являются нашим стержнем. У нас и сегодня существует много тем, которые хочется показать, но пока еще не было повода.
М.Л.: На самом деле галерея The Naked Room уже стала местом, где мы продолжаем развивать практику, начатую в Open Archive. Мы открыли галерею выставкой Елены Субач и Вячеслава Полякова. Это художники, которые только сейчас официально попали в Open Archive, но менее официально они там уже присутствовали через работу с Костей Смоляниновым. Мы делали с ними всеми большую выставку в Я Галерее в Днепре несколько лет назад. Тогда это было неформальное объединение фотографов, художников и непрофессионалов искусства, которое называлось «Группа». Ребята вместе проводили уикенды, отправляясь на «фотоохоту» в провинциальные города Западной Украины. И собственно, из этой практики, инициированной Костей Смоляниновым, отчасти вырос метод Елены и Вячеслава.
Л.Г.: Помимо Елены и Вячеслава я могу навскидку вспомнить еще троих художников, с которыми мы познакомились благодаря работе с Открытым Архивом, и которых мы хотим показать в галерее. The Naked Room дает возможность экспонировать те вещи, которые до этого возможно не всегда были концептуально уместны в наших предыдущих кураторских проектах. Есть много работ и имен, требующих именно такой камерной презентации.
У вас есть планирование? На какой период вы сформировали график?
М.Л.: У нас есть понимание того, как нам будем двигаться дальше. Подробный план выставочной деятельности планируем опубликовать в скором времени. Мы бы хотели быть последовательными и прозрачными, чтобы не только сотрудники галереи были в курсе наших планов.
Л.Г.: Работа над маленькими камерными выставками, не требующих от нас каких-то логистических и менеджерских сверхусилий, может нам вернуть радость созидания выставки, которая в больших и сложных проектах теряется. Далеко не секрет, что часто куратор исполняет ряд менеджерских задач. Мы это также любим и никогда не брезговали забивать гвозди. Но из-за такой интенсивной и стрессовой работы в больших проектах на монтаж часто уделяется несколько дней. Нет возможности перевесить работы, посмотреть на них под разными углами и потом обсудить это с художниками. Работа в своем пространстве над камерными проектами позволит нам ощутить роскошь неспешной, внимательной и вдумчивой работы.
Вы говорили, что ваша работа строится на исследовании. На сегодняшний день такая практика встречается часто. Как вы выстраиваете свою работу?
М.Л.: Идея Открытого Архива — это идея псевдоисследования или антиисследования. Возникла она в том числе и как реакция на наше несостоявшееся, точнее незаконченное исследование в рамках Кураторской Платформы. У нас была определенная фрустрация в отношении методов, фокуса, на которое исследование было направлено, и в отношении того, что за достаточно длинное время мы не смогли получить какие-то базовые результаты. Поэтому Открытый Архив строится на противоположных методах. Работа с информацией происходит достаточно быстро. Она идет не от канона и каких-то общепринятых вещей, а наоборот от неизвестного, через антиакадемические пути.
Л.Г.: Эта работа существует со специальным отрицанием субъектности исследователя. То есть, нас в этом исследовании нет. Этот архив наполняется в зависимости от рекомендаций, которые художники дают друг о друге. Не обязательно лучшего, любимого или самого важного, а того, кого этот художник считает достойным или важным на данный момент.
М.Л.: Это нам позволило добраться так далеко, куда бы мы традиционными способами дошли бы еще через пять лет. Конечно, это один из методов, которыми мы пользуемся. Есть и другие. Например, когда мы работаем с историческим материалом или с какими-то искусствоведческими темами, то это иная практика.
Всегда ли куратор должен быть исследователем?
Л.Г.: Обязательной частью работы куратора, на наш взгляд, является глубокое понимание и широкое представление того, чем занимаются художники. Куратор должен знать, что есть в мастерской, пусть даже под мастерской понимается компьютер автора или что угодно, где есть все его работы. Чем больше художников, с которыми работает куратор, тем больше информации он должен держать в своей голове, архивировать и анализировать ее, выстраивать параллели, понимать контекст и формировать связи между художниками. Можно ли это назвать исследованием? Наверное, можно. Но с другой стороны это не исследование научного толка.
М.Л.: Но опять же, если работать с историческими материалами, то академического изучения не избежать.
Должен ли куратор быть художником?
Л.Г.: Мы себя совершенно не чувствуем художниками.
М.Л.: У нас точно нет этого пафоса и претензии на уникальность творческой единицы. Мы всегда следуем за художниками и нам в первую очередь важно раскрыть их практику. С другой стороны, мы все равно очень свободы и творчески подходим к решению тех или иных выставочных задач.
Л.Г.: Выставка — это совокупность уже существующих творческих продуктов. А та рамка и тот контекст, которые мы добавляем в своих экспозициях, раскрывает их по-новому.
М.Л.: Мы практически никогда не начинаем работу «с головы» или с идей, почерпнутых из каких-то других сфер, социально-политической реальности и пр. Мы всегда следим за тем, что происходит у художников. Именно из этого вырастают наши кураторские решения. В этом смысле нам было сложно сразу отреагировать на задачу первого Фестиваля молодых украинских художников. Изначально от нас требовали сформулировать тему для open call’a, и уже потом в соответствии с этой темой пригласить художников и выбрать работы. Мы ответили на это предложение тем, что сформулировали тему исходя из уже предполагаемых работ и имен авторов, которые могли бы быть представлены на выставке.
У вас были выставки во многих украинских институциях, совершенно разных по своей форме и наполнению. Наверное, неправильно просить вас сравнивать институциональную работу, но все-таки может быть, вы могли бы коротко охарактеризовать возможности, вызовы и условия работы музеев и галерей.
Л.Г.: В большинстве институций мы оказывались по приглашению самих институций. Например, Национальный художественный музей пригласил конкретно нас на проект «Искусство украинских шестидесятников», потому что до этого мы совместно с Олей Балашовой и при активном Машином участии создали книгу. Мы работали над ней в партнерстве с НХМУ. Фактически, у нас с самого начала была предварительная договоренность о выставке. Поэтому все в нашей работе и коммуникации с музеем выглядело естественно.
Мне сложно вспомнить проект, когда мы пытались «внедрить» свои идеи в институцию, а она бы этому упиралась. Самый веселый кейс — это Министерство иностранных дел Украины. Для МИДа мы создали абсолютно прозрачное предложение с перечнем всех имен и подробным описанием работ. Мы понимали, что МИД не является художественной институцией и не ориентируется в том, что происходит в этом поле. Но при этом они не вмешивались ни в выбор тем, ни в выбор работ.
М.Л.: У нас довольно успешная история сотрудничества с самыми разными институциями, а также другими партнерами. Мне кажется, нам удается находить точки взаимного интереса практически с любыми партнерами. Безусловно, недоразумения возникают в процессе, от этого никуда не деться. Но мы никогда не пойдем на акты прямой или непрямой цензуры, не пойдем на компромиссы в ущерб работы художника. Мы всегда отстаиваем перед институцией право автора на высказывание. И в принципе, до сегодняшнего дня нам удавалось более менее всегда доводить до ситуации взаимного удовольствия друг другом.
Что может быть общего во всех наших сотрудничествах — это вопросы финансирования. Существует распространенное мнение, что эта часть работы оказывается самой сложной, что институции бедные и не готовы вкладывать в производство работ. Но чаще всего, особенно в последнее время, деньги — это единственное, с чем нет вопросов. Часто препятствием является нежелание помыслить, что некоторые вещи возможны и что стену непонимания можно разрушить.
Л.Г.: Поэтому нам важно сейчас взглянуть на работу институции изнутри. Ведь теперь мы выступаем в качестве принимающей стороны и нам, возможно, тоже придется отстаивать свои какие-то наработанные паттерны.
Еще стоит отметить, что общая черта — отсутствие долгосрочного планирования. На многие большие и важные проекты часто отводится маленький срок. Практически всегда мы сталкивались с потребностью начать работу «уже завтра». Это нормально, но какие-то вещи можно было бы сделать иначе, имея больше временного ресурса
М.Л.: Но и это меняется. Например, работу над Второй биеннале молодого украинского искусства начали в сентябре 2018, за год до выставки. У нас на такую работу было всего пять месяцев.
Вы курировали выставку украинского искусства в Германии в галерее Badischer Kunstverein. Как воспринимали украинское искусство там? Какой его потенциал на западе?
Л.Г.: Наш проект был достаточно своеобразным, это была полуархивная выставка. Самих работ было достаточно мало. В основном это были архивы художников, фотографии, постеры, которые рассказывали историю художественных сообществ, движений, бытия вместе.
Так или иначе интерес был. Badischer Kunstverein искренне интересуются украинским искусством, мы были поражены тем, как они глубоко понимают процессы, происходящие у нас, как они понимают отдельных авторов.
М.Л.: Но и нам кажется, что в Украине очень много интересных и неразработанных тем в искусстве. Здесь очень много материала. И нам и следующим поколениям есть чем заниматься. Нужно выводить это за пределы мастерских и показывать на разного рода выставках.