Ты работала куратором в разных по формату институциях — М17, Closer, PinchukArtCentre. Какой опыт ты приобрела в каждой институции, какие особенности и различия в этих опытах?
Моя первая работа – Арт Центр Павла Гудимова «Я Галерея». Я не была куратором, основная моя задача состояла в координации. У нас была маленькая команда, но много проектов. В «Я Галерее» я проработала недолго, но очень интенсивно – это была школа арт-менеджмента. Потом я работала в арт-центре М17, где мы пытались построить программную работу и занимались выставками. В основном это были большие выставки-срезы, которые курировал Алексей Титаренко. Я занималась маленькими проектами. А потом нас уволили всей командой. В тот момент начался мой самостоятельный путь, не привязанный ни к одной институции.
В мае 2013 года меня и Олю Бекенштейн пригласили сотрудничать с арт-центром Closer. Тогда они только начинали и пытались нащупать формат. Хотя музыкальное направление было основным, была идея заниматься более широким культурным наполнением. Мы себя с Олей шутливо называли «дневное отделение Closer-а». Мы делали то, чего не хватало художественной сцене Киева. Например, выставки, которых раньше не было и которые раньше просто негде было показывать. Это и стало нашей стратегией.
После больших выставок в М17, хотелось сделать маленькие персональные выставки. И вот первый год, а то и больше, работы в Closer я делала именно такие проекты. Вскоре появились и образовательные проекты — лекторий Образ, Свет и Звук. Потом Оля увлеклась джазовой программой и стала заниматься только этим, а я занималась визуальной частью и лекциями. Closer для нас был некоммерческой историей, поэтому приходилось искать варианты, где можно было зарабатывать. Когда работаешь с художниками, понимаешь, что некоторые работы было бы уместно показать в другом пространстве, тогда начинается сотрудничество с иными платформами. Когда нет никаких ограничений и ты не связан с институцией, это позволяет высказываться так, как ты этого хочешь. Поэтому мы, OK Project (это наше с Олей объединение), сделали на ArtKiev Contemporary первый мультимедийный проект художницы Алины Максименко, которая ранее была известна своей живописью.
После 2016-го я больше стала заниматься исследованием и поняла, что не могу в таком регулярном режиме заниматься Closer-ом. Тогда я стала искать человека, который продолжил бы мою деятельность. Им стала Даша Шевцова. Так что там все продолжается хорошо.
Исходя из своего опыта работы, можешь дать определение того, кто такой/такая куратор в Украине? Какие его функции и задачи?
Широта его функций и обязанностей зависят от институции, с которой он/она работает: от площадки, где размещена выставка; от финансирования и от команды. Есть проекты, в которых куратор является и куратором, и арт-менеджером, и пиарщиком, и монтажником, и уборщиком, и всем на свете. Я считаю, что главная задача куратора — работа со смыслами, как с теми, которые создает художник, так и со своими собственными.
Но есть еще институциональные смыслы.
Если институция нанимает куратора, она должна доверять ему как эксперту. Но, конечно, каждый раз, когда ты делаешь кураторское высказывание в институции, ты учитываешь ее взгляды, позицию и контекст вокруг нее.
Ты не вспомнила свой опыт работы с «Шухлядой» — виртуальным галерейным пространством. Мне кажется, что эта важная деталь твоей практики. Расскажи что это, как эта институция появилась и какую роль ты в ней занимаешь?
Да, это для меня важная история. Меня в «Шухляду» пригласили художественная группа SVITER Art Group - Макс Роботов, Лера Полянскова, а также Иван Светличный. Они этот проект задумали давно, это такая виртуальная экспозиционная среда, идея которой родилась из разного рода кризисов — институционального, кризиса производства и т. д. Это попытка создания утопического пространства, в котором художник ничем не ограничен. Из-за того, что экспозиционная среда виртуальна, ограничений гораздо меньше.
Я воспринимаю этот проект как полигон, где можно исследовать многие проблемы.
Сам проект сложно назвать институцией, но и трудно назвать не-институцией. Мне кажется, «Шухляда» стала адекватной реакцией на сегодняшние запросы и адекватна сегодняшнему времени. Я думаю, что вскоре все смогут наблюдать за выставками с помощью технологий VR. И тогда острые для всех галерей вопросы — вопросы бюджета производства, реконструкции галереи со всеми покрасками, красивым гипсокартоном или обшарпанными стенами — уже не будут актуальными т.к. все можно будет увидеть и воссоздать в виртуальном пространстве.
Но в то же время виртуальное пространство лишает возможности телесного, физического опыта, не дает возможности ощутить работу.
Показанная в «Шухляде» работа Ярослава Футымского «Хто всі цю люди, що бачили один і той самий пейзаж?» (это видеодокументация перформанса, снятого камеру 360 градусов) разрушает этот миф. Если смотреть на эту работу с помощью VR, то получаешь опыт более физический, нежели смотреть на нее в белом кубе. Я тоже сначала думала, что физический опыт в случае VR не так возможен, но когда впервые оказалась в штаб-квартире «Шухляды» (а это обычное промышленное здание), надела очки и сразу перенеслась на берег реки, ощутила и сумерки, и зелень травы, и воду, и этот перформанс полностью, будто была его участницей.
Ты уже вспоминала о работе со смыслами, своими как куратора и художника. Как в твоей практике обычно выстраивается эта работа с автором?
Вопрос о том, насколько куратор может влиять на окончательное высказывание художника, очень дискуссионный. Куратор, на мой взгляд, должен помочь выявить тот смысл, который есть у художника, в его практике или конкретной работе. Он должен вытащить его наружу так, чтобы это было понятно сообществу. Это необходимо делать аккуратно. Иногда художник увлекается процессом производства, его могут одолевать страхи по поводу того, что его не поймут, или у художника мало опыта работы с белым кубом. Таких «препятствий» очень много.
В таком случае роль куратора — быть хорошим психологом, проводником, другом, злым начальником, кем угодно. Эти роли совершенно по-разному можно применять. Но опять-таки, это очень субъективно и зависит от опыта куратора, от его целей, скрытых и явных.
По твоим последним проектам в принципе можно понять, кто из художников тебе нравится или с кем тебе интересно работать. Как формируется твой круг художников?
Когда ты «ведешь» институцию, стараешься выходить за поле своего личного интереса и за круг художников, которые тебе нравятся как куратору или искусствоведу. Работаешь, в первую очередь, на аудиторию этой институции, поэтому должен показывать широту и разнообразие. Когда делаешь проекты на других площадках, какие-то разовые и не серийные вещи, выступаешь исключительно как куратор, а не как ведущий институции, в таком случае чаще всего (особенно, если это проект в другом городе или с каким-то маленьким бюджетом или вообще без бюджета), ты работаешь с теми, кто тебе интересен.
Сейчас ты говоришь о своих последних выставках?
О последних двух. Например, есть некоммерческий проект «Шухляда», где если уже ты делаешь, то ты делаешь так, как тебе нравится. В этот раз я там выступила как куратор, хотя обычно моя роль заключалась в консультировании. Я выбрала того художника, который мне близок, — Ярослава Футымского. Мне хотелось показать автора, который работает с настоящими, искренними, глубоко личными темами. Мне было интересно соединить это «настоящее» в виртуальном, противопоставить и посмотреть, как это будет работать вместе. На мой взгляд, эксперимент удался, это считывалось и было понятно.
Выставка «Кіптява» Ревковского и Рачинского в днепровской галерее «Артсвит» — такая же история. Я сама предложила сделать выставку в Днепре. Художники — харьковчане, но уже давно исследуют Днепропетровский регион. За все время они ни разу не показывали свои работы там.
Почему я это делаю? Я понимаю, что это необходимо сделать. Возможно, это романтическая позиция. Но это действительно настоящий мой мотив. Когда я понимаю художника, чувствую его/ее искусство, и понимаю потребности галереи, тогда я делаю проект, вне зависимости от того, есть ли у меня на это время, деньги и/или прочее. По зову искусства — не знаю, как это назвать иначе. Все эти «героические» вещи происходят только потому, что тебе это близко.
Если создавать некоммерческие «героические» проекты, то как жить тогда?
Поэтому, существуют параллельные коммерческие проекты. Я четко разграничиваю, что я делаю что-то для удовольствия, и что-то, что дает тебе возможность жить.
У тебя нет западного образования, ты не заканчивала курсов кураторства, но получила диплом искусствоведа Национальной академии изобразительного искусства и архитектуры в Киеве, обучаясь заочно. Твоя востребованность и узнаваемость непосредственно связаны с опытом. Это совершенно отличная история от бытующего понимания того, каким должен быть куратор в Украине сегодня. Можешь это прокомментировать?
Мои успехи связаны с моими самыми большими поражениями. После школы я не поступила в Могилянку на культурологию. Я очень хотела, но не получилось, поэтому пошла работать в рекламу. Работала в большом агентстве, где получила ценный менеджерский опыт. Должность, которую я занимала, была не столь креативной, столь подразумевала большой объем работы. Я получила практический опыт и понимала, что хочу его вложить в то, что мне действительно нравилось — искусство. Решила, что мне необходимо искусствоведческое образование. В 21 год я поступила в Академию искусств на заочное отделение, т. к. тогда я только-только родила ребенка. Это случилось через пять лет после окончания школы. При этом параллельно у меня была возможность работать. На втором курсе я начала сотрудничать с «Я Галереей», в на третьем — М17. Училась рьяно, так как понимала для чего мне это нужно. В моем случае опыт практический имеет гораздо большее значение, чем образование. Этим летом у меня был выбор: я могла уехать учиться на год (так как моя дочь поехала на год учиться в США), но я поняла, что то, что происходит сейчас с искусством в Украине, мне очень нравится и я буду более полезной здесь.
Ты читала лекцию в Днепре о художнике как исследователе, но кто такой куратор как исследователь?
В Исследовательской платформе мы делаем выставки на основе нашей работы с архивами. Здесь всегда стоит вопрос о том, либо мы подбираем исследование под какую-то идею или стейтмент, или же мы какой-то стейтмент помещаем в основу исследования и пытаемся его понять или расширить. Эти оба пути абсолютно легитимны с точки зрения искренности. Но это совершенно другой метод. Не такой как работа, ставящая задачу показать нечто актуальное и новое. Здесь всегда поднимаются широкие темы, разные контексты. Когда речь идет об исследовании, особенно, когда над ним работала большая команда, есть возможность взглянуть на общепринятые вещи иначе. Сейчас мы переосмысливаем то, что ранее нам казалось понятным. Каждый раз копая все дальше, мы находим нечто новое в истории нашего искусства.
Сейчас ты занимаешься наполнением Кураторской платформы PinchukArtCentre. Прокомментируй, что это будет.
К.М.: Я занимаюсь наполнением программы Кураторской платформы, которая будет запущена 1 октября этого года. Это не повторение легендарной Кураторской платформы, которая длилась два года (первая такая программа была объявлена в PAC в 2011 году, длилась в 2012-2014 гг.). На этот раз — это 5-месячный интенсив, в который мы вкладываем максимальную интенсивное обучение с теоретическими занятиями и практическими задачами. Одно из самых ценных — возможность практики на выставке Future Generation Art Prize и создание своей выставки в пространстве PinchukArtCentre. Думаю, это будет хорошая школа, которая даст нам новых ярких кураторов, таких нужных художественной среде.
Хочу уточнить: ты считаешь, что кураторов сегодня недостаточно? Но ведь и площадок мало.
Да, я считаю, что кураторов мало, как мало и площадок. Но не обязательно быть институциональным куратором, можно занимать позицию независимого куратора и создавать проекты на разных площадках, как например, это делают Лиза Герман и Маша Ланько. В Closer, например, многие выставки были созданы именно такими кураторами. Чем больше появится разных игроков в художественном поле, тем качественней и интересней будет работа.
Ранее в интервью ты шутила и говорила, что изначально представлялась, как дочь художника Алексея Малых, но потом на пленере современного искусства твоего отца спросили, не родственник ли он Ксении Малых. Сколько лет занял вот этот период перехода от дочери художника Алексея Малых до куратора Ксении Малых, независимой от имени отца?
Когда я начинала работать в этой сфере, у меня был менеджерский подход: все что угодно ради результата. Когда мне нужно было вести переговоры с художниками и о чем-то договариваться, а я никого не знала, я конечно, ссылалась на своего папу. Но со временем мне это перестало быть нужным, я самостоятельно со всеми перезнакомилась. Думаю, что это заняло года полтора плотной и интенсивной работы в «Я Галерее» и М17.
Ты знаешь, что бывает непросто выстраивать профессиональные взаимоотношения с художником/цей. Особенно, учитывая факт их недоверчивости к другим игрокам художественного рынка. И у них на это есть объективные причины, преимущественно зарытые в традициях нашего искусства еще с 1990-х годов. Чтобы восстановить доверительные отношения, нужно потратить очень много времени, сил, много демонстрировать то, что тебе можно доверять. Например, художник Дима Кавсан начал мне доверять после того, когда мы показали его работу на выставке «Паркоммуна. Место. Сообщество. Явление», издали книгу, с его работой, и я прочитала о нем лекцию. Но прошло два года постоянных переговоров. Вот так мы восстанавливаем то доверие, которое было разрушено в начале 1990-х.