Шевченковской премией неоднократно отмечались иностранные граждане, и не только представители диаспоры. Например, американский советолог Роберт Конквест, российский шевченковед Леонид Большаков.
Желание восстановить историческую справедливость подталкивало Шевченковский комитет в определенные годы присуждать главную творческую награду Украины даже посмертно – поэтам Василю Стусу и Ивану Багряному, художнику Виктору Зарецкому, композитору Владимиру Ивасюку. Эта мемориальная практика не стала правилом. К счастью, поскольку сам смысл подобных наград – поощрять развитие культурного процесса, давать поддержку и вдохновение тем, кто его создает, а не составлять пантеон. Желание же почтить ушедших должно реализовываться в государственных программах издания, изучения и популяризации их наследия.
Преследовавшейся КГБ художнице Алле Горской тоже можно посмертно присвоить Шевченковскую премию, но лучше сберечь от уничтожения в пылу декоммунизации мозаики ее авторства. Для историка, основателя украиноведческих исследований при Гарварде Омеляна Прицака адекватной посмертной наградой стал бы перевод его работ на украинский, для одного из отцов отечественного искусствознания Платона Белецкого – переиздание его трудов, в том числе о Шевченко-художнике, с современными комментариями. Тут в нашей национальной памяти немало долгов и пробелов, но вернемся к живым.
Награждение Эммы Андиевской – сигнал открытости Шевченковского комитета, а значит, официальной версии украинской культуры – к неконвенциональному, экспериментальному творчеству, такому, что не будет воспринято однозначно и всеми. Поэзия, как и живопись Андиевской – исключительно самобытны. Она занимается словотворчеством, играет с языком, совершенно не собираясь быть понятной любому, весело отвергая традицию. Ее можно назвать формалистической хулиганкой и ее признание Украиной – шаг в сторону от провинциальности к культурной политике метрополии.
Метрополия инклюзивна, она включает все, ею порожденное и живое, имеющее хоть какую-либо ценность. Со временем – и контркультурное, непонятное, противоречащее поощряемой парадигме.
Так Франция признает своим достоянием творчество считавшегося сумасшедшим маркиза де Сада, о котором пишут философские трактаты и защищают диссертации, а Французская академия бессмертных включает в свой состав противопоставившего когда-то литературной традиции абсурд и этой традицией тогда отвергавшегося Эжена Ионеско или Алена Роб-Грийе, после опубликования которым в 1953-м романа «Соглядатай» пресса требовала судить его за оскорбление общественной нравственности или отправить в дурдом. Так Россия сегодня снимает сериалы об адмирале Колчаке и наркоме Троцком, называет классиком Эдуарда Лимонова, первое издание романа которого «Это я, Эдичка» вышло во Франции под названием «Русский поэт любит рослых негров», и награждает престижной премией имени Андрея Белого автора вызывающей поэзии, порноактера и эмигранта, осужденного Москвой за разжигание межнациональной розни, Ярослава Могутина.
Провинция же признает только проверенное, обозначенное приемлемым. Постколониальное сознание руководствуется ресентиментом, чуждым разнообразия, ограничивающим понимание допустимого, имеющего смысл, отторгающим все прочее, как вредоносное. И обогащает за свой счет культурный ландшафт метрополий, в которые уезжают отверженные таланты.
Да, лауреатами Шевченковской премии становились не только фигуры официозные и общепонятные. Но исключения крайне редки. Поэт Петр Мидянка, украинский Малларме, взламывающий, преображающий язык не только диалектизмами, но особенным чувством звука, создающий свою фонетико-культурологическую образность. Олесь Ульяненко, с которым культурная политика Украины сыграла злую шутку: в тридцать пять он стал лауреатом просуществовавшей всего три года Малой Шевченковской премии, учрежденной для молодых авторов. А в сорок восемь – был обвинен Национальной экспертной комиссией по вопросам морали в порнографии за роман «Женщина его мечты». Этот рецидив провинциальности, когда признанный художник вдруг ханжески отторгается, цензурируется, можно было бы назвать карикатурным – инклюзивность навыворот – если бы он не стоил в результате Ульяненко сердечного приступа и смерти.
Культура жива отнюдь не только мейнстримом. На ее маргиналиях, в андеграунде, в кабинетах и мастерских чудаков и социофобов зарождаются процессы и силы, которые и дают ей не закиснуть, не умереть, открывают новые направления. Сам Тарас Шевченко в Российской империи был маргинализирован своей украинской поэзией, воспринимался забывшим о приличиях скандалистом, без осуждения и морализаторства, сочувственно изображавшим падших женщин, проигравшихся пьяниц, нерадивых солдат и других изгоев общества.
Преодолевая постколониальный ресентимент, признавая собственное многообразие, присутствие и значение тех, чье творчество понятно не всем, не всеми может и должно быть воспринято, украинская культура делает шаг к возрождению в себе метрополии. Или хотя бы Магдебургского права.