Как возникла идея проекта "Общественный договор"?
Больше года назад, когда я поступала на программу de Appel Curatorial Programme в Амстердаме, мне нужно было написать проект воображаемой выставки, для которого можно было выбрать любое пространство в мире и любых художников. Для жюри это возможность посмотреть, как кандидаты работают с материалом, какие художники их интересуют и так далее.
Поначалу я решила сделать выставку в Palais de Tokyo, но скоро поняла, что ничего не знаю об этом контексте, зато хорошо понимаю украинский контекст, а проект должен отражать то, в чём я разбираюсь. Таким образом появилась идея "Общественного договора", и я полностью прописала этот проект, подала заявку и попала в программу. Уже во время учёбы Энни Флетчер, куратор Van Abbemuseum в Эйндховене, которая была нашим преподавателем, сказала, что мой проект совсем не воображаемый, а вполне реальный, и мне стоит попробовать его сделать. Так всё и началось. Нужно сказать, что это было ещё до закона о декоммунизации, и сейчас проект приобрёл совершенно другое измерение, о котором я изначально даже не думала.
Я предложила проект "Изоляции", так как считаю, что это институция, которой наиболее близка данная тема, и получила положительный ответ, после чего мы уже совместно начали работать над Общественным договором. В процессе изменилась треть художников: кто-то добавился, кто-то выбыл.
Расскажи больше об отборе участников. В выставке участвуют 11 художников из 10 стран мира. Как ты на них вышла?
Отбор происходил во многом ситуативно. К примеру, в рамках кураторской программы у нас была запланирована исследовательская поездка в Мексику, в ходе которой мы посещали мастерские художников, знакомились с представителями местного арт-сообщества. В результате в проекте "Общественный договор" два мексиканских художника, поскольку то, чем они занимаются, очень близко нашей теме, и когда я рассказала им о проекте, они очень заинтересовались.
Мексиканский контекст во многом похож на украинский: та же коррупция, те же сложности с финансированием искусства, тоже ничего не работает по правилам, и всё реализуется какими-то непонятными путями.
Кроме того, один из художников, Артуро Эрнандес Алькасар, будучи подростком, участвовал в протестных движениях в Мексике, и ему близка революционная тема, поэтому когда в Украине происходил Евромайдан, он за ним очень внимательно следил и удивил меня глубокой осведомлённостью в нашей ситуации. Так что, узнав о нашем проекте, он сразу согласился в нём поучаствовать, и если бы не проблемы с визой, он обязательно бы приехал в Украину.
География проекта очень обширна. По твоим наблюдениям, насколько тема переосмысления памятных объектов сейчас актуальна в мире и распространена в современном искусстве?
Эта тема, безусловно, присутствует практически во всех проблемных дискурсах в странах с неоднозначным прошлым. Западноевропейские страны не слишком пересматривают свою историю, потому что у них всё вроде более-менее понятно. Зато такие сообщества, как Северная и Южная Корея (которым посвящена одна из работ на выставке), проходят постоянный процесс переосмысления, переписывания прошлого, что связано с разрушением, переделыванием памятников. Понятно, что и весь посткоммунистический блок активно этим занят, чему есть множество примеров - гораздо больше, чем представлено в нашем проекте. Мексика и Латинская Америка тоже в прошлом имели репрессивные режимы, и сейчас в этих странах происходит процесс переосмысления. Поэтому мне кажется, что эта тема достаточно актуальна в мире.
Вопрос памятников сейчас очень актуален в Украине, ведь на месте Лениных активно пытаются воздвигать новые памятники, нередко в той же монументальной эстетике. Вопрос широкий, но по твоему мнению, как должны выглядеть памятники сейчас, в 21-м веке?
Проект "Общественный договор" как раз и является попыткой ответить на этот вопрос. Посмотреть, какая существует практика в мире, как это может быть сделано и должно выглядеть в 21-м веке. В этом смысле интересна концепция Гая Кёнигштайна, который приезжает в Киев, чтобы представить её в "Изоляции" 1 июля. Кёнигштайн разработал понятие elastic commemoration, суть которого заключается в том, что поскольку функции памяти сегодня очень сильно изменились, подход к памятникам тоже должен меняться, и на место гранита и мрамора должны прийти какие-то другие формы ознаменования. Об этом же говорила на одном из обсуждений Светлана Шлипченко, которая приводила пример двух типов памятников: с одной стороны, монумент жертвам Голодомора в Парке Вечной Славы, а с другой, ритуал с зажжением свеч в день памяти. Какой из жестов сильнее и имеет большую связь с этим событием, вызывает больше эмоций? По мнению Шлипченко, и я с ней полностью согласна, свечи - как раз гораздо более сильный символ, чем эта адская махина в Парке Славы.
С другой стороны, я не питаю никаких иллюзий. На том же обсуждении был показан памятник героям Небесной сотни в Луцке, который люди поставили за свои деньги. Этот памятник ужасен, но он, наверное, отражает вкусы и чаяния людей, которые его возвели. Конечно, есть мировой опыт, и он достаточно интересный, но нужно понимать, что мы его не можем просто взять и пересадить в Украину, сказав людям: “Теперь у вас будут вот такие памятники”. Наверное, для них это будет так же, как если бы снова поставили Ленина - те же методы.
Поэтому суть проекта в том, чтобы начать дискуссию и попробовать вместе обсудить, какие могут быть варианты, так чтобы это одновременно отражало чаяния людей, и удовлетворяло городскую власть, и может быть, чтобы в процесс были вовлечены художники. Ведь художники на самом деле могут быть очень полезны, но никто о них, как правило, не думает, все почему-то делают какие-то очень аматорские проекты, когда можно попробовать сделать заказ современному художнику, и у него может быть гораздо более интересный и неординарный подход, чем у традиционного скульптора, который годами клепает одни и те же статуи.
Если эти три стороны - художники, местное сообщество и власть - хотя бы встретятся и попробуют найти общий язык, возможно, мы сможем найти какой-то путь для того чтобы переосмыслить современный памятник и то, как он должен выглядеть. Но без этого, если мы одни памятники разрушили, а другие поставили без обсуждения, какая разница, кто там стоит, Ленин или Бандера? Если я как гражданин не принимаю в обсуждении никакого участия, мне будет абсолютно всё равно, я буду к нему относиться точно так же, как и к Ленину.
Как ты считаешь, является ли традиционный памятник в камне или бронзе по определению искажением истории и реальных фактов? Является ли памятник всегда некой манипуляцией памятью?
Любой памятник - это утверждение или монополизация одной конкретной точки зрения. И в этом смысле, как мне кажется, нет ни одного памятника в мире, который был бы, скажем так, демократичным, и отражал бы интересы или взгляд на историю абсолютно всех. Для одних данная личность - герой, для других никто, а для третьих предатель. Понятно, что всех удовлетворить невозможно, и задача, наверное, так даже не стоит, но с другой стороны, учитывая повсеместность монументов в мире, человечеству важно фиксировать свою память не только в книжках по истории, но и в каких-то таких конкретных материальных вещах, как памятник.
Как тебе кажется, возможен ли город без памятников?
Я такого ещё не видела. Наверное, это возможно, но с другой стороны, он будет какой-то стерильный. Думаю, нам всё же нужны какие-то якорьки, которые привязывают нас к нашему прошлому. Кроме того, во всём мире города сегодня капитализируют свою историю за счёт туризма, это инструмент, когда ты на своём прошлом строишь будущее. Прошлое важно не только в символическом, но и во вполне практическом смысле, и я не вижу в этом ничего плохого. Мне кажется, что в Украине мы тоже можем сделать свою историю привлекательной и капитализировать её. Я понимаю, что сейчас многие памятники разрушают из-за того, что это символы репрессий, но с другой стороны, они представляют пласт уникальной истории, которой нигде, кроме стран социалистического блока, не было. А мы выбрасываем его на помойку, и не совсем понятно, зачем.
Я думаю, что самое главное - это демократическая процедура в решении таких вопросов. В Украине подобное очень непросто реализовать, ведь для этого общество должно самоорганизоваться, и в этом, наверное, самая большая проблема, потому что где-то на кухне мы ещё можем выразить своё мнение, но сформулировать и озвучить свою точку зрения на публике, наравне с какими-то другими игроками, мы, как правило, не умеем. И получается, что мнение большинства не учитывается, но общество не особо и стремится это мнение каким-либо образом транслировать. Зато потом, уже постфактум, мы можем критиковать и возмущаться, что власти построили какой-то ужас.
"Изоляция" в этом году провела несколько проектов, так или иначе связанных с памятью (в частности, "Восстановление памяти", "Присутствие отсутствия"), и все они поднимают вопрос материальности памяти: многие наши воспоминания привязаны к конкретным физическим объектам, без которых память начинает разлагаться, распадаться, и её уже невозможно собрать в изначальном виде. Мы говорим о том, что современная память всё более дигитализирована, а это предполагает риск того, что эта информация в виде набора единиц и ноликов может в один день попросту исчезнуть вместе с серверами, на которых она хранится. Как ты относишься к этой проблеме?
Думаю, библиотеки по-прежнему должны быть в фокусе внимания. Это такой бэкап, который создают во всех цивилизованных странах. Ведь вопрос даже не в том, что упадёт Facebook или другой ресурс - в какой-то момент может закончиться электричество, и поэтому важно иметь материальное воплощение памяти.
Наверное, также важно сказать, что я не против мраморных или бронзовых памятников, я не призываю к тому, чтобы все они были дигитализированы или сделаны из недолговечных материалов. Я скорее за то, чтобы они создавались в результате публичного обсуждения и отвечали требованиям времени. Мне кажется очень странным сейчас возводить памятники так, будто на дворе восемнадцатый или девятнадцатый век, копируя паттерны тех времён. Зодчие восемнадцатого века строили сообразно духу времени и тем требованиям и идеалам, которые были тогда современны, а мы сейчас пытаемся слепить это украинское барокко, живя в 21 веке! Надо быть более адекватными в понимании времени и пытаться с этим временем работать, а не воспроизводить паттерны, которые нам кажутся эстетически или идеологически привлекательными.