Фильм "Девочка с рыбьим хвостом"
Интервью с Сергеем Мельниченко
Марина Степанская: Ты согласен с утверждением, что анимация – это для детей?
Это главное заблуждение, в которое все зрители верят, потому что мало смотрят анимационных фильмов – а ведь сейчас и Vimeo есть, и Youtube, можно посмотреть, чем люди в мире занимаются.
Это был шок и откровение, когда я приехал на первый анимационный фестиваль и посмотрел, что там в программе показывают. Я, наконец, увидел, для чего анимацией вообще стоит заниматься. Это были настолько разные фильмы, разные смыслы, техники, жанры, это было потрясающе. Совершенно по-другому, чем мы себе анимацию представляем – контур, заливка, вот это все, как у Диснея, ходит, прыгает и танцует. Это были сумасшедшие фильмы, ядро всего киноискусства, я бы сказал.
Анимация находит самые новые формы кинематографа. Кино уже устало от самого себя. А у анимации огромный потенциал.
М.С: В этом году анимация даже в Каннах победила (“Красная черепаха” взяла специальный приз в программе “Особый взгляд” – прим.).
Это большое достижение, потому что все эти диснеевские хомячки, наконец, ушли на второй план.
Дисней – это не фильмы, это индустрия, которая продает людям всякий бред, мерчендайз. Победа анимации в Каннах поднимает ее на уровень художественного кино. Хотя даже в Каннах “Красная черепаха” прошла довольно незаметно – пресса много писала о художественных фильмах, а о нем мало.
М.С: Может, после этого появится новая мода на анимацию. Кроме Миядзаки надо же кого-то смотреть. А то самые продвинутые только его и знают.
Ну Миядзаки – это тоже сказки, у него же не совсем авторский подход. У него своя жанровость, он великий мечтатель с мощной харизмой, он переворачивал миры. Если мы говорим про Миядзаки, про Мебиуса – это единицы, которые могли менять сознание других. Но есть Дисней, который больше их, и он сожрал все. Теперь все знают, как должны выглядеть смешные анимационные фильмы.
М.С: Ты читал лекцию в Мастер-классе, которая называлась “12 правил Диснея”. Расскажи, зачем ты это делал?
Для того, чтобы людям объяснить, как эти фильмы устроены. В анимацию приходит очень много людей, которые хотят реализоваться в кинематографе, а анимация кажется им хорошим для этого способом. Они забывают, что анимация абсолютно непохожа на кинематограф. Нет смысла в анимации делать то же, что мы можем делать в кино. Нужно делать то, что в кинематографе сделать невозможно.
Анимация должна найти свой путь и выйти из статуса гребаной падчерицы кинематографа.
Тогда она перестанет быть приставочкой для большого и великого кино. Ее будут смотреть наравне с художественными фильмами и восхищаться ею.
М.С: Скажи, у тебя есть ощущение, что аниматоры – это закрытое сообщество?
В каком-то смысле – да.
М.С: В чем это проявляется?
Наверное, в том, что проектов очень мало, все друг друга знают и все на виду. Очень мало альтернативной работы для аниматоров – рекламы, игр и так далее.
Вообще по факту все очень несчастные. Никто не озабочен работами, проектами, люди сидят и не знают, что им делать. Это у вас, кинематографистов, раздолье – люди снимают фильмы, куча документального кино и так далее. А в анимации такого нет, потому что и анимации творческой, как таковой, нет – есть отдельные мощные личности, которые могут самостоятельно делать авторское кино. А в основном, анимация на студенчестве держится – ребята делают какие-то дипломные работы, и все, конец истории.
М.С: Давай про творческий путь поговорим. Как ты решил стать аниматором?
Я расскажу: я очень мучился. Я не сразу поступил в институт, а уже в довольно зрелом возрасте. Только после армии до меня дошло, чем я хочу заниматься. Я пошел работать на студию, а потом уже поступил учиться – почувствовал, что знаний не хватало, да и для того, чтобы снимать на студии, нужно образование, бумажка. Поступил в Карпенко-Карого, но тогда не смог больше работать на студии, потому что совмещать нельзя. Восстановиться на студии, кстати, я уже не смог.
Ну что было делать? Я сделал свою студию (“Червоний собака” – прим.). Это был единственный вариант заниматься тем, что тебе нравится. Но мы не могли заниматься творчеством, и поэтому занимались образованием – делали курсы для детей, организовывали мастер-классы. Потом как-то нашли деньги на проекты, сделали конкурс “Минианима” на фестивале “Открытая ночь”.
Чтобы на базе студии делать фильмы и аниматоры реализовывались как-то, мы находили спонсоров. Альтернативы на тот момент никакой не было. Я в то время встречался с российскими аниматорами и они рассказывали, что они, вообще-то, получают деньги на свои фильмы и делают их за бюджеты. Это было для меня удивительно – мы все делали без бюджета вообще.
Сейчас ситуация немного выровнялась в Украине – государство стало давать деньги на анимационные проекты.
Если ты хочешь что-то снимать, самый простой способ – взять у государства деньги.
М.С: Для того, чтобы сделать фильм, тебе нужен коллектив или это индивидуальная история?
Если ты делаешь маленькое кино, то тебе коллектив не нужен, ты можешь сделать его сам. Тогда ты сам себе принадлежишь и решаешь все сам. Но если ты хочешь сделать полный метр или что-то сильно технологичное, то, конечно, для этого нужен целый коллектив.
И здесь начинаются проблемы, потому что люди, которые делают анимацию, есть, но почему-то за 25 лет независимости Украине в анимации сделать ничего не смогла.
Маленькие фильмы – они все хорошие, завоевывали призы на фестивалях, все такое. Но нет того, что люди бы смотрели. Мы унаследовали от совка отсутствие культуры анимационных сериалов и полнометражных анимационных фильмов.
М.С: Вот ты говоришь, что люди есть, а откуда им взяться, если анимационные фильмы в Украине можно на пальцах одной руки посчитать?
В 90-е годы в Украине работала огромная студия Борисфен-Лютес. Был такой француз Тома Дигар, который приехал сюда и сделал студии в трех городах Украины, где воспиталось огромное количество аниматоров. Они все делали сериалы, на экспорт. Но потом французы перенесли производство в Китай и здесь все схлопнулось. В каждой студии – в Киеве, Харькове и Николаеве – работало где-то по 100 человек.
Дарья Бадьёр: Куда же они все делись?
Студии ушли в небытие.
М.С: А люди переквалифицировались, или что?
Может, ждут, пока кто-то их обратно позовет.
М.С: Но студии же в Украине есть и свои. "Анимаград" тоже учит аниматоров.
Наверное. Но "Анимаград" вообще должен делать коммерческое кино – классное, большое, зрительское. Но, как мне кажется, они не совсем выполняют свою функцию.
Я был удивлен, когда пришел на последний питчинг для страждущих и увидел там “Анимаград”. Вообще к государству ходят те, у которых нет денег снимать свое кино, но кто хочет реализовать свою идею и проект – не коммерческий, а экспериментальный, может. А сейчас началась такая политика, что государство хочет давать деньги на те фильмы, которые будут окупаться в кинотеатрах. Это глупая и неправильная идея. Государство должно поддерживать культуру и искусство, давать деньги не на коммерческие проекты, которые сами окупятся и сами заработают, а дебютантам, аниматорам, экспериментаторам. Очень сложно сделать фильм самому – это занимает много времени, на протяжении которого человек должен что-то кушать.
М.С: Что на тебя действительно повлияло в анимации?
Меня привлекает, прежде всего, идея – как по-другому показать вещь, которую уже до тебя сто раз показали? Поиск формы – это двигатель всего искусства. В анимации эти поиски можно продолжать бесконечно. На данный момент то, что сейчас снято – это вершина айсберга.
Недавно была дискуссия о том, как менять кино и находить новые формы. Можно начинать с самого начала, как Норман Макларен, который первый додумался, что можно взять пленку и по ней рисовать линию, и это будет анимация. Это человек, который показал, что Дисней – это еще не вся анимация.
Анимация может быть абсолютно разной и потрясающей до глубин. У нас принято, что анимация – это что-то понятное детям. Хотя даже в совке были мультики для взрослых – неоднозначные такие фильмы, которые складывали в сборники и показывали вечером.
М.С: Почему советские мультики были были каких-то землистых цветов? Я вот в детстве не любила их смотреть.
У нас была такая культура в книжной графике, которая очень влияла на анимацию. Шли поиски своего стиля, чтобы он был отличным от Диснея.
М.С: А как ты думаешь, после развала Союза аниматоры были в диалоге с Западом или продолжали отдельные поиски?
Конечно, мы начали все копировать. Начали смотреть первые мультфильмы, ориентироваться на них.
Но тут резко сменилась культура – на смену рисованным мультикам пришло 3D, что в корне изменило школу. Раньше аниматор – это человек, который владеет академическим рисунком. А сейчас хорошие аниматоры могут даже не уметь рисовать. Это просто люди, которые хорошо понимают, как устроено движение. Поэтому целое поколение художников ушло из анимации – в Диснее даже закрыли отделение рисованной анимации, у них теперь только 3D.
Нам же нужно найти свой путь, как это сделала Япония со своим кондовым аниме. У них ведь даже считается, что его надо на бумаге рисовать, должны быть определенные персонажи, шесть кадров в секунду, все под копирку. Но это своя культура, со своими законами. В Украине хотелось бы что-то такое придумать тоже.
Вот, например, ребята, которые делают компьютерные игры, в свободное время рисуют анимационные фильмы, которые можно на телефонах смотреть. Размер экрана ведь не имеет значения – главное, чтобы нам рассказали хорошую историю.
Д.Б: А чем сейчас “болеют” аниматоры?
Все, что делается в авторской анимации, – это борьба идей в их голом виде. Но даже большие каналы – Cartoon Network или Nickelodeon – перенимают эти идеи. Посмотрите, даже последние диснеевские фильмы какие-то странные.
Мои дети вообще смотрят Adventure Time – это абсолютно укуренный сериал. Про что он вообще? Но его появление означает, что бизнес сам среагировал на идеи, которые подавали аниматоры в своих маленьких фильмах.
Вообще идей куча – можно зайти на Vimeo и увидеть, сколько разных и непохожих на остальные фильмов. Сети анимационного монстра расползлись во все сферы, вы даже себе не представляете, насколько. Вы открываете свой телефон, двигаете иконки – и это уже анимация. Все игры – это огромная анимационная индустрия, куда кино никогда не войдет.
Вся анимация вообще может переехать на маленькие экраны и там спокойно жить.
Это тоже путь для украинской анимации – если мы не можем бороться с Диснеем, мы можем играть в другую игру.
М.С: Почему пластилин до сих пор популярен в украинской анимации?
Потому что он дешевый и классно лепится – из него можно что угодно сделать. Даже рисовать не надо уметь – тебе нужен только пластилин, камера и площадка, и все – готов цветной кадр.
Я бы сказал, что у нас есть какая-то школа пластилиновой анимации. Люди просто используют этот материал – в нем можно выразить себя. Но это не выход для украинской анимации. Не стоит зацикливаться на одном материале.
Но у нас все зациклены на 3D – мол, Украина должна сделать фильм в 3D. Поверьте, от того, что фильм будет в 3D, он лучше не станет. Да, мы подтвердим свой класс, но не более того.
Я тоже какое-то время был в ажиотаже от 3D, и “Девочку” сделал под стерео-очки. Думал, что от того, что фильм в 3D, его все будут смотреть. Нет.
Д.Б: Из чего вообще выросла “Девочка”, что послужило ее началом?
Из каких-то глобальных идей. Когда вы делаете дебютный фильм, вы ведь все хотите в нем рассказать. До этого я делал заставки, короткие ролики, клипы, но до 5 минут ничего не доходило. А тут 15 минут фильма, в который ты можешь запихнуть все, что хочешь. Ну и я запихнул.
Лена (Елена Голубева, продюсер студии “Червоний собака” – прим.) рассказала о четырех данностях человеческой жизни. Мы не можем их избежать. Первая – это смерть, и она есть в нашем фильме, один из главных персонажей. Вторая – это свобода, которую у вас никто не может отнять. Третья, связанная с свободой, – это выбор. Их мы тоже пытались объяснить в фильме. Ну и четвертая – самая страшная для меня – это одиночество.
Чтобы мы ни делали, всегда будет одинокими. Я вот знаком с вами, живу со своей женой и детьми, но я абсолютно не знаю, кто они. Я одинок и они одиноки тоже. Никогда один человек не сможет понять, что думает другой.
На этом была наворочена история с какой-то философией, с детским протестом.
Ну и “Девочка” получилась не совсем такая, как мы хотели, потому что изначально планировалось, что она будет более доступной. Но когда мы начали ее делать, оказалось, что не можем все вытянуть и надо менять вид девочки. На самом деле, первые эскизы девочки – более детальные, с глазами, с носом и ртом. Но мы поняли, что это плохо лепится и плохо двигается, и пришлось облегчить ее до простейшего существа, которое передавало бы какой-то характер.
Еще была идея составить мир фильма из многих техник – и рисованное там должно было быть, и перекладка, и пластилин – и все в гармонии. Но фильм зажил своей жизнью и все поменялось.
Д.Б: А что с прокатом “Девочки” и анимации вообще в Украине?
Понятно, что 15-минутный фильм не может быть прокатан в кинотеатрах. Это вечная проблема анимации – полные метры у нас поддерживать не принято, и все делают короткие.
Как с советских времен функционерам вдолбили эту идею, так до сих пор полнометражных анимаций нет. Люди почему-то не понимают, что если мы хотим развить анимацию в Украине, то надо установить такие же правила, как в кинематографе – снял человек успешный короткий метр, надо поддержать его полнометражный фильм.
Так выходит, что есть хорошие маленькие фильмы, у них есть фестивальная судьба, а в прокат их не выпускают – разве что киножурналы составлять, так ведь сейчас нет такого.
У “Девочки” фестивальная судьба, кстати, сложилась отличнейшим образом. Не идеально, потому что мы хотели попасть не только на смотры анимационные, но и на большие фестивали кинематографа. У нас ведь только обращают внимание на фестивали художественного кино, а о фестивале в Аннеси, например, не знает никто.
Мы взяли хороший приз на кинофестивале в Оттаве и это дало нам возможность выдвигаться на “Оскар”. У нас был “оскаровский” скандал, но мало кто знает, что короткометражные фильмы сами могут выдвигаться на “Оскар”.