Пьесу «In C», появившуюся в 1964 году, называют музыкальным манифестом минимализма. Это пример исторической несправедливости – коллега Райли, другой американец, Ла Монте Янг начал экспериментировать в этой области на несколько лет раньше, но успех «In C» был настолько ошеломляющим, что произведение тут же связали с рождением нового стиля. Именно эта партитура полностью изменила музыкальный курс XX столетия и тотально повлияла на стиль таких авторов как Филип Гласс, Майкл Найман, Стив Райх, Джон Адамс, а также сотен других композиторов – вплоть до Яна Тьерсена, сочинившего саундтрек к «Амели», и Людовико Эйнауди, чью музыку исполнял возле КГГА так называемый пианист-экстремист.
Поклонник Джона Колтрэйна и Майлса Дэвиса, импровизационной музыки и хэппенингов Джона Кейджа, калифорнийский музыкант Терри Райли не ощущал границ между «серьезной» и «легкой» музыкой. Он параллельно увлекался идеями Карлхайнца Штокхаузена, индийским пением и фортепианной музыкой, был тапером и исполнителем индийской раги, разрезал и заново склеивал магнитофонные пленки в поисках нового стиля. Фактически, эксперименты с пленкой и подтолкнули его к созданию партитуры «In C», основывающейся на так называемом «loop-эффекте» – т.е., замкнутом в кольцо (петлю) для его циклического воспроизведения музыкальном фрагменте.
Изначальный план агентства «Ухо» заключался в том, чтобы пригласить знаменитый Кронос-квартет, объединить его с инструментами украинского народного оркестра – домрами и бандурами – и таким вот неожиданным составом исполнить партитуру. Однако когда о замысле узнал гитарист Дмитрий Радзецкий, он воодушевился возможностью исполнить любимую «In C» 80-головым составом и упросил организаторов доверить проект ему.
Радзецкому любовь к американскому минимализму привили на мастер-классах Института современной музыки Bang on a Can, состоявшихся год назад в Москве. Радзецкий был единственным украинцем, подавшим заявку на участие, и американские музыканты до того обрадовались украинскому гитаристу, что даже подогнали часть программы исключительно под него. Играли в основном американских минималистов – т.е., музыку, основанную на многократном повторении паттернов (ее еще называют «репетитивным минимализмом»). К слову, на постсоветском пространстве больше прижился так называемый «сакральный минимализм», тесно связанный с духовной традицией, а потому сосредоточенно-аскетичный. Американский же минимализм, напротив, веселый и пантеистичный. Играть его – одно удовольствие. В частности, партитура «In C», столь полюбившаяся Радзецкому, предполагает столько уровней свободы, сколько оркестровым музыкантам и не снилось.
Во-первых, не важно, на каких инструментах ты играешь – на YouTube, например, не найти двух одинаковых составов: тут и инструменты симфонического оркестра, и вокалисты, и африканские народные инструменты, и электрогитары.
Во-вторых, количество участников может быть любым. Композитор написал в сопровождающей партитуру записке, что желательно собрать 35 музыкантов, но меньшие или большие группы тоже подойдут. Кстати, в оригинальной записи Терри Райли с Центром креативных и исполнительских искусств всего одиннадцать музыкантов, а девять лет назад в Концертном холле Уолта Диснея «In C» сыграли оркестром из 124 человек.
В-третьих, общая продолжительность звучания может варьироваться от 15 минут до нескольких часов и поэтому очень важно, что, в-четвертых, музыкантам рекомендуются передышки (!) каждые минута-полторы (!). Исполнитель также может пропустить целый фрагмент, если устал и хочет отдохнуть – все это с благословления композитора. Наконец (не работа, а рай), в-пятых, устранена ненавистная должность дирижера. Оркестрант сам выбирает, когда и с каким материалом ему вступать и не обязан подстраиваться даже под соседа. Более того, если вдруг случается священный для оркестранта унисон, желательно перестроиться и начать играть так, чтобы не совпадать с сидящими рядом музыкантами.
Этот гимн свободе Радзецкий уже дважды исполнял в Киеве меньшими составами. Другое дело, что делалось это подпольно – авторские права никто не отменял. Чтобы избавиться от угрызений совести, гитарист написал письмо Терри Райли и попросил разрешения на официальное исполнение. В ответ получил не только позволение, но еще и массу теплых слов в адрес украинцев – это письмо гитарист зачитал перед концертом.
Вообще, факт присутствия 80 музыкантов на сцене Радзецкий, который последние полгода носится с идеей Украинского импровизационного оркестра, не мог не использовать. А потому прелюдией к Райли стала пятиминутная импровизация, в ходе которой музыканты по знаку дирижера играли тихо и громко, смиренно и разъяренно, а в заключение еще и отчаянно поорали. Получилось весело – хохотали даже почтенного возраста посетительницы книжной выставки в чопорных шляпках.
Райли играли с двух репетиций, но для такого состава, в котором большинство – студенты и множество людей, никогда не игравших в оркестре (сопилкари, исполнители на кельтской арфе, бандуре, домре, мандолине, синтезаторе и самых разных гитарах), два раза – это маловато. Потому были моменты, где странным образом друг на друга накладывались разные тональности (партитура хоть и «in C», т.е. в тональности «до», но другие тональности тоже захватывает) – Райли этого, вообще-то, не предусматривал, но раз уж предоставил исполнителям свободу – нужно быть готовым и к этому структурированному хаосу. Кроме того, было не до тонкостей – драматургию выстроили по принципу снежного кома, что, с другой стороны, ничуть не противоречило пониманию Терри Райли минимализма как «процесса накапливания».
За 65 минут, которым украинцам хватило, чтобы проследовать от одного к другому через 53 фрагмента партитуры, битком набитый зал (это в гигантском Мыстецьком Арсенале-то!) несколько раз испытал то желание уйти, то желание, чтобы музыка никогда не заканчивалась. Впрочем, до конца досидело абсолютное большинство слушателей – и это была победа, не важно чья – украинских музыкантов, американского минимализма или новой музыки в целом.