Представьте себе ситуацию. Влюбленная в юношу девушка… «перепоручила» сходить на свидание с ним свою подругу. Курьезно, не правда ли? Но столь же курьезным является и перепоручения своих личных отношений с Богом другой личности, другому человеку.
***
«Отец, помолитесь за мою маму» — попросила меня как-то одна женщина. И, выдержав паузу, добавила: «Я бы и сама, конечно, помолилась, но я не знаю вашего языка и того, как правильно произносятся титулы». Как выяснилось, под «нашим языком» моя собеседница имела в виду церковнославянский. Что же касается «правильных титулов», то здесь подразумевались именования, с которых нередко начинаются молитвы. К примеру, «Вседержителю, Слово Отчее» — в молитвах, обращенных ко Христу. Или «Боже вечный и Царю всякаго создания» — в обращениях к Богу-Отцу.
***
Мы разговорились, я задал своей собеседнице несколько вопросов, касающихся её жизненной ситуации и веры. И с удивлением для себя понял, что теологические взгляды моей собеседницы достойны занесения в энциклопедию «Мифы народов мира».
Присутствие в мире зла и страданий, по её мнению, обусловлено тем, что Бог похож на живущего в «далёком месте» доброго, но уставшего от жизни правителя. Старцу-царю принадлежит верховная власть над миром. Но временами его клонит в сон. Когда Старец дремлет, то власть над миром получает его ближайшее окружение, т.е. ангелы. Эти святые и справедливые существа почему-то недолюбливают (и вообще не понимают) людей. Поэтому, попав в неприятности, для человека очень важно знать, как правильно обратиться непосредственно к Богу. Старец преисполнен понимания и любви. Но, чтобы добиться того, чтобы Он Сам, лично решил вашу проблему — Его нужно вывести из полусна. Заставить Бога что-то сделать невозможно (в этом вопросе моя собеседница была полностью единодушна с мнением христианского богословия). Но чтобы божественный Старец открыл глаза, к Нему нужно обратиться на Его родном языке. Причем обратиться правильно, соблюдая все положенные по этикету титулы…
***
Священникам должно быть грустно, от того, что их воспринимают таким образом — как языческих жрецов, главной функцией которых является «задабривание» далекого Божества. Но будем откровенны — «работать жрецом» в некотором смысле психологически комфортно и экономически выгодно.
***
Как и все остальные люди на свете священник может иногда преувеличивать и лукавить. Он может жаловаться в своей проповеди на то, что «люди перестали ходить в храм». А затем, когда богослужение завершено, а люди разошлись по домам… с удовлетворением и чувством выполненного долга сказать: «ну, наконец-то я могу побыть один…»
Быть одному — грустно. Зато удобно. С одной стороны, никто тебе не досаждает. А с другой — ты чувствуешь себя молитвенником за всех и вся. Так, незаметно для самого себя, священник может забыть, что он рукоположен ради того, чтобы предстоятельствовать на евхаристическом собрании.
Введя в поисковик слова «собираться в церковь», вы увидите длинный ряд ссылок, связанных с карантинными мерами. А сами эти слова будут означать ваше намерение прийти в храм, чтобы удовлетворить там личные «духовные потребности». Однако у апостола Павла эти слова употреблены совсем в другом смысле (см.: 1-е Послание к Коринфянам, глава 11, стих 18).
«“Когда вы собираетесь в церковь”, — пишет ап. Павел коринфянам, и для него, как и для всего раннего христианства, слова эти относятся не к храму, а к природе и цели собрания. Само слово “церковь” — ἐκκλησία — означает, как известно, “собрание”. “Собраться в церковь”, в понятиях раннего христианства, значит составить такое собрание, цель которого — выявить, осуществить Церковь» (протопресв. Александр Шмеман. Евхаристия. Таинство собрания).
***
В истории человечества чередуются «коллективные» и «индивидуальные» главы. В какие-то эпохи в нашей, европейской части мира человек склонялся к сугубо коллективному строю жизни, а в какие-то времена ему хотелось «побыть одному». Церковь — это «собрание», но её природе чужд коллективизм в привычном нашему поколению советском смысле — как господство общего над частным, коллектива над индивидуальностью. Ἐκκλησία происходит от глагола εκ καλώ («призывать»), отсюда экклеси́а — это собрание, образовавшееся вследствие призыва, приглашения. Не толпа, не сбитый обстоятельствами в единое целое коллектив, а собрание, образованное вследствие личного призыва Бога.
***
«Собраться в церковь» означает не просто сойтись в каком-то определённом месте, пусть сошедшиеся, образовавшие целое, и будут исповедовать одну веру. Собрания осуществляется ради того, чтобы среди собравшихся обнаружил Себя Воскресший. А способом этого обнаружения является Евхаристия — таинство «воспоминания» смерти и воскресения Христа, таинство, через которое и в котором являет себя Церковь.
Церковь, пишет о. Александр Шмеман:
«Это собрание евхаристическое: на нем, как его завершение и исполнение, совершается “вечеря Господня”, евхаристическое “преломление хлеба”. В том же послании ап. Павел упрекает коринфян, которые “собираются так, что это не значит вкушать вечерю Господню” (11:20). С самого начала, таким образом, очевидно и бесспорно это триединство — Собрания, Евхаристии, Церкви, и о нем, вслед за апостолом Павлом, единогласно свидетельствует всё раннее предание Церкви» (Там же).
***
Итак, священник — не одиночка. Христос не обращается к нему: «твори сие» — т.е. Евхаристию — «в Мое воспоминание». Христос обращается к Церкви, к собранию: «сие творите в Мое воспоминание» (см.: 1-е Послание к Коринфянам, глава 2, стихи 24, 26). Ученики Христа составляли общину — это были люди, у которых было общая жизнь. Эта же близость и общность христианской жизни была явлена и в жизни ранних христиан. Они не только причащались из общей Чаши, но и были настолько близки во Христе, что могли без тени лицемерия называть друг друга «братьями» и «сестрами».
***
Массовая христианизация в Римской империи после обращения императора Константина и «Миланского Эдикта» (313). Церковная реформа Петра Первого и порабощение Православной Церкви российскому государству в синодальный период (1721–1917). Подконтрольность церковной жизни КГБ в советское время… Каждое из этих событий было вызовом для общинного строя Церкви. И каждая из этих эпох по-своему подталкивала священника к тому, чтобы он перестал воспринимать себя как предстоятеля евхаристического собрания и выработал в себе «психологию жреца».
Евангелие — это очень неудобная книга для жизни. Достаточно раскрыть её на любой странице, и ты сразу же слышишь дивные, сулящие тебе боль идеи и призывы — любить врагов, нищенствовать духом, умирать, словно зерно, упавшее в землю, и полагать свою жизнь за друзей. И ощутивший себя «жрецом» православный пресвитер, нашел этой «неудобной» книге замену — Типикон, книгу содержащую в себе богослужебный устав — т.е. подробные инструкции о том, как именно должно совершаться богослужение.
***
«Типикон спасения, — вот тайна раскола, нерв его жизни, его мучительная жажда», сказал как-то об умонастроении, из которого возникло в России старообрядство, философ Василий Розанов. И был поправлен о. Георгием Флоровским: «Не следует ли сказать скорее: спасение, как типикон. И не в том смысле только, что книга «Типикон» необходима и нужна для спасения. Но именно так: спасение и есть типикон, т. е. священный ритм и уклад, чин или обряд, ритуал жизни, видимое благообразие и благостояние быта» (Пути русского богословия).
Но будем честны, Типикон, т.е. богослужение, поставленное в центр жизни, туда, где должен стоять Живой Христос, — это не только о старообрядцах (в рядах которых, к слову, всегда был жив общинный дух). Уставщичество, попытка выстроить жизнь по «Типикону» (как бы не называлась подобная книга в той или иной традиции) — это извечный соблазн любой религии.
***
Уставщичество — парадоксальное «вкрапление» фарисейства в христианстве. Вот только вкрапление это в современном православии уже так разрослось, что «инородную часть» того и гляди можно будет спутать с целым. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры…», — множество раз звучит из уст Христа (см., к примеру: Евангелие от Матфея, гл. 23, стихи 13–29). И вот — исторический курьез! — аналог фарисейского сознания (уставщичество) обнаруживает себя и в христианстве…
Этот тип религиозности возник из желания «всё соблюсти» и «всё выполнить». Однако, пытаясь «соблюсти всё» в сфере ритуала, человек, увы, теряет главное: переживание Богочеловечества, переживания Христа как Ближнего. Уставщичество вовсе не синоним «притворства». «Уставщик», скорее, романтик. А его отношение ко Христу в некотором смысле напоминает куртуазную любовь рыцаря к Прекрасной даме — любовь, не притязающую на осуществление своего желания. «Уставщик» — нечто вроде «благородного влюбленного». Он как бы и не претендует на единство со Христом, но «смиренно» удовлетворяется меньшим — любить Его на расстоянии…
***
Любовь ко Христу здесь сведена к некой прекрасной, завораживающей человеческое сердце литургической игре… Более того, психологию «уставщика» вообще сложно понять, не принимая во внимание игровой характер этого мировоззрения. При этом, как и в любой другой игровой модели поведения, здесь существует опасность подмены.
Намерения «уставщика» весьма благородны — он пытается снискать благосклонность Бога, воссоздавая здесь, на земле, Его литургическую икону из благочестивых слов, жестов и ощущений. Но Бог христианства не Прекрасная Дама, единство с которой возможно лишь через поэзию и подвиг. Бог христианского Откровения — это Бог, ставший во Христе нашим Ближним… И здесь обнаруживает себя главная опасность уставщичества, по «смирению» заменяющего Живого Христа литургическим о Нём воспоминанием.
Происходит незаметная на первый взгляд замена (словами Шмемана):
«веры — благочестием;
Церкви — “освящением”, панихидами и молебнами;
Христа — “сладчайшим Иисусом”; <…>
свободы сынов Божиих — рабьим страхом нарушить Типикон» (Дневники).
***
Этот тип религиозности, считает мать Мария Скобцова, «может быть, — самое страшное и косное, что нам оставила в наследие Московская Русь».
«Каков нравственный облик уставщика? Каково его духовное содержание? Самая его большая жажда — это жажда абсолютной духовной устроенности, полное подчинение внутренней жизни внешнему, разработанному до мельчайших подробностей ритму. Внешний ритм охватывает собою все. Вне церкви он знает духовный смысл всех подробностей быта, он блюдет посты, он живет день ото дня содержанием церковного круга богослужений. Он зажигает лампады, когда это положено, он правильно творит крестное знаменье. В церкви он так же не допускает никакого порыва, никакого выхода из раз установленных жестов. В определенный момент богослужения он становится на колени, в определенный момент кланяется, крестится. Он знает твердо, что от Пасхи до Вознесения преступно встать на колени, он знает, сколько раз в году он пойдет к исповеди, и главное — он до тонкости изучил богослужебный устав, он сердится и негодует, если что-нибудь в церковной службе пропущено, потому что это не полагается. И вместе с тем ему почти все равно, если читаемое непонятно, если оно читается скороговоркой» (Типы религиозной жизни).
***
Этот тип благочестия не мыслит себя вне храма. Часто живя в больницах, в последние годы жизни, покойный митрополит Владимир служил там литургию, сидя в инвалидном кресле. Вместо престола ему служила простая табуретка, накрытая церковной тканью. А сама служба — поражала своей простотой и сердечностью. Но психология «уставщичества» не может смириться с таким «упрощением стиля». Уставщик не мыслит себя вне храма и без той особой атмосферы, которая там царит.
COVID-19 не отлучил человечество от Христа. Наш мир не оставлен Божиим Словом. В нем только — временно и не везде! — прекратилось полноценное храмовое богослужение. Тем не менее, эта временная мера была воспринята «уставщичеством» так, буд-то событие, о котором идет речь соразмерно с утратой Иерусалимского Храма для народа Израиля. Закрытие на карантин храмов было воспринято нашими ревнителями буквы так, будто это не вызов, а приговор. Не вынужденная и временная мера, а обрушившийся на «православную цивилизацию» — я беру это слово в кавычки, поскольку таковой сегодня не существует — конец истории, зловещее и чуть ли не окончательное торжество секулярного мира над священным миром церковности.
***
«Христианство без храма — это уже не христианство» — словно хотят сказать «ревнители», абсолютизирующие богослужебную форму и букву. И забывают о том, что богослужение — это не только служение человека Богу, но и служение вездесущего и всемогущего Бога человеку. И забывают о словах самого Богочеловека: «Бог есть дух, и покло-няющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Евангелие от Иоанна, глава 4, стих 24).
***
Отъятие храма на Пасху, впрочем, может стать отнюдь не последней потерей, которую суждено пережить нынешнему поколению «уставщиков». Следующий удар по этой группе прогнозировано нанесёт… грядущий экономический кризис. В результате которого рядовой приходской священник может оказаться в положении безработного, а, точнее, человека, которому перестали платить за его «профессиональную» деятельность.
Тот факт, что православные монастыри и храмы стали источником массового заражения COVID-19 может привести к заметному отторжению от Церкви «пассивного большинства». Пасха этого года запомнится нам всем. Но для одних она станет грустным воспоминанием о пасхальных богослужениях в пустых храмах, а для других — этапом «разочарования в Православии».
***
COVID-19 показал обществу, что человек в рясе, который еще вчера воспринимался как фигура сугубо сакральная, может обманывать и хитрить, призывать людей на молитву в монастыри и храмы за исцелением, а затем отказываться от своих слов и скрывать собственную болезнь... «Батюшка», который ещё недавно был желанным гостем за праздничной трапезой стал восприниматься как фигура лишняя, и более того, — токсичная. Вследствие чего у наиболее многочисленной категории «православных» — тех, кто приходит в храм ради Пасхи и треб — уже начался болезненный процесс отторжения от Церкви…
***
С другой стороны, разрушить уютный и комфортный доселе мир «уставного благочестия» может и обнищание паствы. «Священнодействующие питаются от святилища» — писал апостол Павел (см.: 1-е Послание к Коринфянам, глава 9, стих 13). В голодные времена, однако, скудными оказываются и пожертвования, которые могут себе позволить сделать верующие. Кроме того, известно, что и сам апостол Павел предпочитал кормиться не от алтаря, а от собственных рук. Как и многие другие жители его родной Киликии он зарабатывал себе на жизнь тем, что плёл из грубого войлока палатки для пастухов и путешественников...
***
Православное духовенство на Западе уже давно трудится семь дней в неделю. С понедельника по пятницу — как остальные, «обычные» люди. А по субботам и воскресениям — в храме, в качестве пресвитеров и диаконов. Пример, достойный подражания. Но только не для постсоветского священства, в глазах которого «секулярные заработки» как бы десакрализируют статус иерея, выталкивая его из священного пространства Церкви в пространство «обыденное», профанное.
***
«Питаться от святилища» по факту означает жить на пожертвования, которые священник получает от совершения таинств и треб. Взымать плату за совершение таинств как бы и нельзя. А с другой стороны, — как бы и можно. Все зависит от точки зрения. С точки зрения богословской — «ценник», вывешенный в храме — это насмешка над Церковью.
Человек может дать другому человеку только то, чем сам обладает. Спасение и вечная жизнь — в руках Божиих. И только Бог может «поделиться» с человеком бессмертием, только Он может приобщить человека к жизни безначальной. Таинства — это дело Божией любви. Это — способ, при помощи которого Бог дарует нам Свою жизнь. Но тогда выходит, что священник взымает плату за дело, которое совершил некто Другой. В этой ситуации священник выглядит со стороны этаким спекулянтом. Он получает даром, но передает другим за некую мзду… А ведь Господь говорил иначе: «даром получили, даром давайте» (Евангелие от Матфея, глава 10, стих 8).
Существует, правда, и другая точка зрения, пользующаяся популярностью среди духовенства. Любая работа должна оплачиваться и «работа» священника не исключение. «Таинство я совершу даром» — сказал как-то моему товарищу один смышлёный священник. «Но я буду благодарен вам, если вы компенсируете мне бензин и потраченное время». И его остроумие оказалось вознаграждено.
***
Взымать или не взымать? Грядущий кризис, похоже, освободит духовенство от этой экзистенциальной проблемы. С обнищанием паствы вопрос может стать исключительно теоретическим. Процесс будет болезненным, но в тоже время весьма благотворным для церковной жизни. Кто-то будет вынужден совмещать священство со светской работой. Кто-то под тем или иным предлогом отойдет от церковной деятельности. Кто-то будет влачить нищенское существование, кормясь «от огорода» и скромных пожертвований паствы. Но тех, кто останется с Церковью в это трудное время уже нельзя будет упрекнуть в том, что они пребывают в Церкви «не ради Иисуса, а ради хлеба куса».
***
Православие-как-идеология. Этот тип современной религиозности восходит к дореволюционному, «синодальному» православию. Последнее возникло в эпоху Петра Первого, провозгласившего Российскую империю (1721) и сделавшего Православную Церковь частью бюрократической государственной машины. И просуществовало оно без малого два столетия — до Февральской революции 1917 года. Петр стал одним из наиболее изощренных гонителей Церкви. Русское государство попыталось «проглотить» Церковь. Она стала одним из главных атрибутов русской государственности. И одновременно попала в плен к государству — стала ведомством среди других ведомств.
«Государство назначало церковных иерархов, следило за их деятельностью при помощи оберпрокурора, давало Церкви административные задания, внедряло в нее свои политические чаяния и идеалы» (мать Мария Скобцова). Она писала: «исторический синодальный период кончился безвозвратно, — нет никаких оснований предполагать, что порожденная им психология надолго переживет его». Но как показала история, мать Мария ошибалась. Государственному, «синодальному» православию ещё было суждено возродиться.
Это произошло в начале 90-х годов ХХ века, когда власть решилась на «симфонию» с Церковью, обнаружив, что управлять страной, без скрепляющей ее идеологии, затруднительно. И решило заполнить идеологический вакуум русским православием. РПЦ проявило «политическую гибкость». А её иерархи оказались гибкими словно гуттаперчевые мальчики. При Ельцине и раннем Путине они с радостью произносили слова о том, что «православие освящает демократический выбор». А после того, как власти РФ избрали новую, имперскую парадигму развития, русские церковные иерархи с тем же неподражаемым энтузиазмом стали проповедовать великодержавность.
***
Использовать Церковь в своих идеологических целях в последующие за падением СССР годы пытались и украинские власти. И если для российских властей союз с православием был важен для оправдания своих имперских устремлений (идеология «русского мира»), то для властей украинских союз с православием стал попыткой легитимизировать молодое, но уже успевшее погрязнуть в коррупции национальное государство…
***
Проект государственной Церкви в Украине был обречен изначально. Опереться на проевропейскую в своих устремлениях Украинскую Греко-Католическую Церковь (УГКЦ) власть имущие не могли по двум причинам. Во-первых, большинство украинцев так или иначе идентифицировали и продолжают отождествлять себя с православием. А во-вторых, несмотря на активную миссионерскую работу в центральной и восточной Украине, УГКЦ всё ещё во многом остаётся «Церковью Западной Украины». Что же касается Украинского православия, то создать на его базе государственную Церковь по причине случившегося в начале 90-х раскола. Тем не менее, практически все президенты Украины предпринимали попытки создать свою собственную «единую» Православную Церковь.
***
Первой попыткой такого рода было создание в 1992 году — не без участия Леонида Кравчука — «независимой Церкви для независимого украинского государства» (Киевский патриархат во главе с Филаретом). Затем аналогичную попытку (уже на осно-ве УПЦ МП) предпринял Леонид Кучма, который рассматривал автономию как промежуточный статус к автокефалии и добивался для УПЦ МП официального статуса Автономной Церкви (в составе МП) от Архиерейского Собора РПЦ 2000 года. Неудачей закончи-лась и предпринятая в 2008 году Виктором Ющенко попытка объединить УПЦ КП и УАПЦ и создать на их основе новую, признанную Константинополем, церковную структуру (которая бы сначала существовала на основах автономии в составе Вселенского патриарха-та, а затем получила бы от Матери-Церкви автокефалию).
***
Пытались создать «единую Церковь» и следующие украинские президенты — Виктор Янукович и Петр Порошенко. Церковный проект Януковича до сих пор вызывает вопросы в экспертной среде. Симпатии Януковича были однозначно на стороне УПЦ МП, к которой он планировал присоединить две «лишние», с его точки зрения, православные юрисдикции — УПЦ КП и УАПЦ. Но до сих пор непонятно как именно Янукович планировал решить вопрос со статусом объединенной Православной Церкви. Каким-то образом выторговать у Москвы согласие на украинскую автокефалию? Или попытаться силой «присоединить» Киевский патриархат и Автокефальную Церковь к УПЦ как составной части Московского патриархата?..
***
Наконец, следует упомянуть и о последней попытке создать в Украине единую государственную Церковь — связанной с именем пятого украинского президента. Создание ПЦУ и предоставление ей Томоса об автокефалии нельзя назвать персональным проектом Петра Порошенко. Каноническая, законная автокефалия была получена как Божий ответ на многолетние молитвы украинских христиан. Но роль главы украинского государства в получении автокефалии от Константинополя также была значимой. Петру Порошенко так и не удалось осуществить задуманное — объединить Украинское православие на базе Томоса и выиграть президентские выборы. И даже то, чего удалось добиться сторонникам автокефалии на излете президентства Порошенко, — предоставление Томоса об автокефалии (2019) — оказалось огромным историческим достижением.
Украинская Церковь получила новый статус — законную автокефалию. Но Божией милостью созданная на Объединительном Соборе (2018) Православная Церковь Украины не попала в зависимость от украинского государства, не была «национализирована», и не получила де-факто статуса государственной Церкви. И с исторической точки зрения, это оказалось огромным плюсом для ПЦУ, которая развивается сегодня как свободная и независимая от государства Церковь, а не как министерство «по делам патриотизма и духовности».
***
Бо́льшие шансы имел проект «государственного православия» в России. После запрета КПСС российское общество оказалось лишенной «руководящей и направляющей силы» (см.: 6-ю статью советской Конституции 1977 года). Но бывший советский народ недолго жил в состоянии безотцовщины. И уже в начале 1993 году роль политруков перешла к православным «батюшкам». Церковь вышла из гетто. Ей предоставили возмож-ности и преференции. Но никакого подлинного воцерковления российского общества после этого, увы, не последовало. После распада СССР ей тоже достался свой кусок пирога. Сосредоточенную в свое время в руках КПСС и КГБ власть в постсоветской России поделили между олигархами, чекистами и… церковными иерархами. Олигархи с чекистами получили ресурсы и власть. А «церковники» — получили в удел власть над человеческими душами…
***
Начался процесс формирования новой, псевдоправославной гражданской религии, «догматы» которой разрабатывались в Московской патриархии и провозглашались на собраниях Всемирного русского народного собора — общественной организации, представляющей собой некий «православный» аналог КПСС.
«Источником происхождения этой религии оказалась не государство, а церковь… Политические лидеры современной России вначале не спешили применять риторику и догматы постсоветской гражданской религии, сформированной в РПЦ и на маргинесах российского общества. Однако, во время своего третьего срока пребывания на посту президента РФ (2012–2018) Владимир Путин наконец-то одобрил эту религию как новую идеологию российского государства» (архим. Кирилл Говорун, Политическое православие).
Идя на сомнительный союз с государством, вожди РПЦ прекрасно понимали, что за «симфонию» придётся платить, причём платить самой дорогой монетой — свободой. Но количество нулей в символическом «чеке», предъявленный РПЦ историей, удивил даже бывалых функционеров Московской патриархии. Как замечает уже цитируемый нами выше о. Кирилл, участвуя в формировании новой гражданской религии, РПЦ преследовало и некую «миссионерскую» цель — пыталась «дать людям, оглушенным советской идеологией, какую-то веру, которая была бы маркирована символами традиционного православного христианства».
Однако «какая-то вера», пусть и маркированная таким образом, — это отнюдь не христианство и отнюдь не православие. И российское общество очень быстро почувствовало эту подмену. Новый, политизированный символ веры слушали вполуха и приняли вполсердца. И уже очень скоро стало понятно, что новая религия — политическое православие — обречено на историческую неудачу. Вначале от Церкви отвернулось «пассионарное меньшинство» — молодёжь и креативный класс (осудивший РПЦ за её излишне жесткую реакцию на хулиганский «панк-молебен» «Pussy Riot» в храме Христа Спасителя ((2012)). А затем насаждаемая сверху «церковность» стала постепенно набивать оскомину и у «пассивному большинству».
***
Пандемия COVID-19 пришлась на крайне сложное для РПЦ время, когда стало уже очевидно, что политизированное православие стало чемоданом без ручки для российских властей. Инициируемое властями закрытие храмов поначалу встретило самое яростное сопротивление со стороны Патриархии. Вплоть до открытого конфликта с губернатором Санкт-Петербурга Александром Бегловым, по инициативе которого было принято постановление, согласно которому в период карантина запрещается посещение храмов. Но позже, под давлением обстоятельств и политической власти, патриарх Кирилл был вынужден пересмотреть свою позицию и даже призвал верующих «спасаться дома».
Запоздалый «прогиб», впрочем, уже не смог спасти ситуацию. «Прогнувшийся» под власть патриарх так и не сумел вновь восстановить доверительные отношения с Кремлем. И одновременно столкнулся с массовым неповиновением со стороны православных фундаменталистов, игнорирующих его призывы и предписания…
***
Любовь к единоличной власти сыграла с нынешним патриархом Московским самую злую шутку. Тот, кто концентрирует в своих руках полноту власти, автоматически становится «ответственным за всё». Но одно дело быть «ответственным за всё» в ста-бильной ситуации. И совсем другое — быть ответчиком «за всё» в ситуации глобальной катастрофы. Кирилл взвалил на себя ношу ответственности и… надорвался, оказавшись в режиме «самоизоляции» от Церкви. Визуальным символом чего стала грустная картина пасхального богослужения главы РПЦ — одинокая фигура патриарха Московского, вос-седающая на кафедре в огромном пустом пространстве Храма Христа Спасителя.