Православие перед лицом кризиса. Заметки священника. Ч.1

«И огонь испытает дело каждого, каково оно есть»

(1 Кор. 3:13)

Любой подлинный кризис — это испытание огнем. Пройти через который суждено вовсе не всем и не всему, а только настоящему. Апостол Павел, чьи слова мы вынесли в эпиграф к этому тексту, употребляет здесь глагол δοκιμάζω (докимадзо) — «испытывать», «проверять», «подвергать испытанию (проверке)». В Древних Афинах через такую проверку (докима́сию) должны были пройти все кандидаты, избранные голосованием или по жребию на государственную должность. «Проверяли» афинян и в других случаях — например, решая вопрос о гражданстве. С другой стороны, при помощи глагола δοκιμάζω описывался процесс проверки на прочность металла и других материалов. Качественный предмет оставался целым, а имеющий изъян — разваливался на кусочки или давал трещину…

Насколько прочен наш современник? Что он из себя представляет — нечто настоящее или подделку? Живое или мертвое? Насколько крепки наша любовь и вера? Ответы на эти вопросы обнаружат себя после «проверки» или «испытания» огнем кризиса… Привычный нам образ жизни разрушен. Около 900 миллионов человек во всем мире находятся на «самоизоляции» из-за карантина. Но наш мир всё ещё продолжает свой скорбный путь сквозь смерть, страх и страдания.

Фото: EPA/UPG

Бог не является виновником нынешних бед. Он лишь чтит границы свободы, дарованной Им человеку. Бог попускает злу произойти, случиться. Но, допуская зло, Бог никогда не оставляет нас одних в его лабиринте. Как бы далеко мы в него ни удалились, Бог всегда находит способ подсказать человеку, куда двигаться, чтобы выбраться на свободу. О каждом из нас у Него есть Свой особый план. И кризис, испытание — это один из элементов этого до конца непонятного нам Божьего плана.

Мы испытываем боль и страх. Но никто из нас не будет оставлен Богом. Он не оставит и тех, в ком зияет изъян, грех. Но мы должны быть готовы меняться. Ведь именно в этом и заключается смысл кризиса.

***

О кризисе Церкви говорят уже давно. «Православная церковь переживает глубокий кризис. Нужно быть слепым и глухим, чтобы его отрицать» — писал философ Николай Бердяев в 1927 г. «Авторитет Церкви настолько подорван, — напишет позже православный богослов Павел Евдокимов, — что Церковь и мир меняются ролями: мир теперь судит Церковь» (Неизреченная Божия любовь и тайна Его молчания). Кризис современного православия очевиден. Но православный истеблишмент до сих пор предпочитает говорить о кризисе веры и церковности на Западе и всячески избегает честного, отрытого разговора о кризисе православия.

 «В Православии — историческом — начисто отсутствует сам критерий самокритики», — писал в свое время по этому поводу протопресвитер Александр Шмеман (Дневники). И дело даже не в интеллектуальной скудости. Как считает Шмеман, отсутствие самокритичности объясняется страхом разрушить основы веры.

«Сложившись как “православие” — против ересей, Запада, Востока, турков и т. д., Православие пронизано комплексом самоутверждения, гипертрофией какого-то внутреннего “триумфализма”. Признать ошибки — это начать разрушать основы “истинной веры”. Трагизм православной истории видят всегда в торжестве внешнего зла: преследований, турецкого ига, измены интеллигенции, большевизма. Никогда — во “внутри”. И пока это так, то, по моему убеждению, никакое возрождение Православия невозможно» (Дневники).

***

В последние годы, правда, у нас появился свой, особый вид «самокритики». Боясь или просто не желая признавать проблемы в собственной Поместной Церкви, православные иерархи и ангажированные ими горе-богословы начинают обличать в недостатках другие православные юрисдикции.

Схема остаётся прежней — вокруг ересь и отступление от истинного христианства. Но вместо вчерашних исторических «врагов Православия» — Запада, турков и т.д. — в качестве внешней угрозы здесь выступают уже свои, православные: «властолюбивый» греческий патриарх, «погрязшие в национализме» украинские автокефалисты, «расцерковившиеся, утратившие подлинную веру» сторонники «открытого православия» и т.п.

Выступления/тексты подобного рода могут быть написаны на научно-богословском языке или иметь откровенно пропагандистский характер. Они могут принадлежать сторонникам «единой, неделимой» РПЦ или украинской автокефалии (см. публичные выступления Филарета за последний год). Но их объединяет одно: упрямое нежелание видеть собственные изъяны и ошибки и сверхчуткость к ошибкам и изъянам юрисдикционных соперников.

Кризис Церкви начался задолго до эпидемии COVID-19. Но эпидемии было суждено сыграть роль катализатора. И дело не в том, что постсоветское православие оказалось не готовым к такому вызову. Сложно было бы упрекать в этом Церковь — ведь не готовым оказался весь мир. Не будем лукавить — изъяны православного духовенства нам были известны давно. Священники могут удивить своей практичностью, они частенько страдают от лишнего веса, среди них встречаются спесивые упрямцы, далеко не все они хорошо образованы… Что же особенного тогда случилось сейчас, когда на планете бушует COVID-19?

***

Пандемия — это исторический форс-мажор. А в такой экстремальной ситуации люди и социальные институты часто удивляют окружающих… Вспомним события столетней давности. Придя к власти, большевики начали массовые расстрелы «попов». Вариантов лишиться жизни или загреметь в тюрьму была масса. А способов выжить немного. Одним из таковых было отречение от веры и сана. Публично сложившего с себя священнический сан человека большевики считали своим союзником… И вот что удивительно. Случаев отречения было намного меньше, чем можно было бы предположить.

Дореволюционные священники далеко не всегда были идеальными христианами. Достаточно лишь почитать воспоминания бывших «бурсаков» (=студентов духовных училищ и семинарий). Чего только не вытворяли эти голодные, насмешливые мальчишки! Но попав в исключительные исторические обстоятельства, вчерашние «бурсаки» обнаружили в себе абсолютно новые качества. Кризис, испытания показали, что «материал», из которого они были сделаны, оказался прочным… А многие из тех, кто в стенах бурсы ёрничал над верой или читал нараспев «Акафист Кукурузе», в экстремальной ситуации предпочел отречению от Церкви расстрел или тюрьму.

***

Миллионы людей во всем мире были потрясены поступком 72-летнего католического священника Джузеппе Берарделли, который умер, чтобы помочь выжить молодому пациенту. Чтобы спасти священника прихожане купили аппарат ИВЛ, но тот отдал его ближнему. Ошеломляющее впечатление произвел на меня и многих моих друзей и рассказ Юлиана Урбана, 38-летнего врача из Ломбардии. Бывший атеист, он рассказывает о своём обращении на фоне кошмара, творящегося в его больнице:

«Еще две недели назад мы с коллегами были атеистами; это было нормально — мы врачи и мы знаем, что наука исключает существование Бога. Я всегда смеялся над моими родителями, идущими в церковь. Девять дней назад к нам поступил 75-летний пастор; он был добрым человеком, у него были серьезные проблемы с дыханием, но у него была Библия, и он произвел на нас огромное впечатление, он читал ее умирающим, держа их за руку».

Больной старик с Библией в руках… Многое ли ему под силу?.. Как оказалось, он сумел совершить нечто большее, чем передвигать горы. Попав в госпиталь, старик-пастырь нашёл там умирающих пациентов и психологически и физически обессиленных врачей. Старость капризна. Старики часто чувствуют себя обделёнными вниманием, они жадно цепляются за жизнь. Но не таков был этот старик с Библией! В этой страшной ситуации ему удалось вытащить из мрака богооставленности тех, кто страдал рядом.

«Мы измотаны, умерло двое наших коллег, другие заразились», — продолжает свой рассказ Юлиан Урбан. «Мы поняли, здесь, где человеческие возможности достигли предела, нам нужен Бог, и мы стали просить у Него помощи, когда у нас есть несколько свободных минут. <…> Вчера умер 75-летний пастор; несмотря на то, что за последние 3 недели здесь было более 120 смертей, и мы все были полностью истощены, он сумел, несмотря на свое самочувствие и наши трудности, принести мир, который мы уже не надеялись найти. Пастор пошел к Господу, и скоро мы тоже последуем за ним, если так будет продолжаться. Я не был дома 6 дней, я не помню, когда я в последний раз ел, и я осознаю свою бесполезность на этой земле, и я хочу сделать свой последний вздох, помогая другим. Я счастлив, что вернулся к Богу, среди страданий и смерти моих собратьев».

***

«Я верю, что Православие — истина и спасение, и содрогаюсь от того, что предлагают под видом Православия», — писал о. Александр Шмемен. Эти же слова могут повторить сегодня многие из нас. Мы любим православие, мы не мыслим свою жизнь без Православной Церкви. Но подлинная любовь отличается от влюбленности, склонной смотреть на предмет своей сердечной склонности сквозь розовые очки — не замечая присутствующих в нём немощей и изъянов…

Мне скажут: «сейчас не время говорить о проблемах православия, нужно дождаться более благополучных времен». Но моя логика иная. Я полагаю, что нынешний кризис — это как раз самое благоприятное, самое благодатное время для такого честного разговора. Ведь в этом и заключён смысл того огня, о котором говорил ап. Павел — он «испытает дело каждого, каково оно есть».

***

Эпидемия вскрыла целый комплекс проблем, связанных с кризисом современного православия. Московские эксперты даже составили список из 7 таких кризисов, характерных для нынешней РПЦ:

Кризис власти: «Патриарх не взял на себя ответственность ни за закрытие храмов, ни за другое чёткое решение. <…> Управленческая система продемонстрировала свою слабость и неуверенность. Зато некоторые епископы ощутили свою силу. Священники — что их кинули. А миряне — растерянность и недоверие»;

Экономический кризис: «Людей нет, пожертвований нет, отчислений в епархию и патриархию нет, платить сотрудникам нечем. Дальше хуже»;

Кризис церковно-государственных отношений: «В условиях экономического провала, церковь будет не равным партнёром, как это имитировалось раньше, а подчинённым, который за деньги и обеспечение безопасности исполняет приказы. Не за горами министерство по делам религий»;

Кризис отношений с обществом: «Приходы и особенно монастыри стали очагами массового заражения. Следствие — стигматизация духовенства как социальной группы, агрессия по отношению к верующим»;

Богословский кризис: «Дискуссии о том, можно ли заразиться через причастие, в чём смысл церковной жизни, если закрыть храмы, можно ли дистанционно участвовать в таинствах, какова ценность биологической жизни, может ли мученик жертвовать не только собой, но и другими — это самые сущностные вопросы “во что мы верим?”, ответов на которые пока не нашлось»;

Кризис практик: «Церковная жизнь самоизолированных верующих перешла в digital. Трансляции богослужений, совместные молитвы в Zoom, онлайн-пожертвования и оплата треб, инстаграм-эфиры, анонимные телеграм-каналы — всё это совершенно свободно развивается и останется после окончания карантина, отрегулировать это сверху невозможно. Останутся и санитарно-гигиенические нововведения. Это естественным образом влечёт и изменение самосознания мирян, и неминуемые изменения обряда»;

Кризис идеологии: «Самыми лояльными оказались те, кого патриарх называл «предателями в рясах». А «широкие массы» и «патриоты», которых он использовал как идеологическую массовку <…> держали камень за пазухой. Годами не решаемая проблема с фундаменталистскими сектами и движениями внутри РПЦ...» (Телеграм-канал «Православие и зомби», 29.04.2020).

***

«Ничего не забыла? Можем дополнять!» — заканчивает свой, составленный на скорую руку, список «болячек» современного российского православия Ксения Лученко. Что ж, говоря об украинской церковной ситуации, «список Лученко» нуждается в ряде уточнений и оговорок — начиная с первого пункта, где идет речь о «самоустранившемся» во время эпидемии патриархе Московском.

Украинские Церкви переживают сегодня аналогичный российскому экономический кризис. И я полностью согласен с Ксенией Лученко — «дальше хуже». Но я считаю, что у нас нет сегодня предпосылок к пересмотру нынешних церковно-государственных отношений. В Украине — и в этом наша ситуация значительно отличается от российской — не существует «симфонии» между Церковью и государством. Православная Церковь, а, точнее сказать, Церкви, не является «младшим партнёром» государства. Соответственно, здесь сегодня не просматриваются и перспективы «поглощения» Церкви государством. Несколько иначе обстоит в нашей стране дело и с православным фундаментализмом, о чем мы будем писать ниже…

И всё же проблем хватает и у нас. Крупные монастыри в Украине тоже стали источником заражения. Православные священники, увы, и здесь часто считают допустимым прибегать ко лжи, если последняя, якобы, служит «благу Церкви». Православные фундаменталисты, к прискорбию, и в нашей стране пытаются сегодня массово проповедовать свой полуязыческий, магический по своей природе извод «богословия освящения» (согласно которому духовное лицо или священный предмет «защищены» от COVID-19 уже благодаря своему сакральному статусу).

Современное украинское православие полиюрисдикционно. И Православная Церковь Украины (ПЦУ), к которой я принадлежу, оказалась здесь в более выгодном положении, чем существующие сегодня в Украине структуры Русской Православной Церкви. Во-первых, в силу ряда причин среди духовенства и верующих ПЦУ практически не получила распространения идеология православного фундаментализма. Во-вторых, Предстоятель и Священный Синод ПЦУ нашли возможность безотлагательно принять здравые пастырские решения, регламентирующие церковную жизнь во время эпидемии. Наконец, в-третьих, в ПЦУ на сегодня просто-напросто нет крупных монастырей, где бы в одном месте скученно жили сотни насельников.

РПЦ и её структурам в Украине повезло меньше. Мало того, что патриарх принимал все решения в отношении церковного карантина под внешним давлением и с непростительным промедлением. Даже после того, как глава РПЦ в конце марта призвал верующих «воздержаться от посещения храмов», его позиция не нашла понимания ни у фундаменталистски настроенных церковных кругов в России, ни у сверхконсервативного руководства УПЦ (МП). После чего, увы, случилось неизбежное: крупнейшими очагами заражения COVID-19 оказался приходы и особенно крупные монастыри. Включая и главный монастырь Украины и главную визитную карточку Московского патриархата в нашей стране — Киево-Печерскую Лавру…

Фото: Макс Требухов

Пройдет время, сформируются семейные и городские предания. И частью этих преданий окажется память о людях, заразившихся в 2020 году COVID-19 в храмах. Смерть, болезнь, боль, гнев, разочарование, ропот на Бога и отторжение от Церкви... Готовы ли наши отечественные фундаменталисты взять на свою совесть эти последствия своего «благочестия»?...

***

ПЦУ оказалась намного более динамичной и открытой, чем структуры Московского патриархата. Но мощная волна секуляризма, которая может обрушиться на православные страны бывшего СССР в ближайшие годы, вполне может задеть и поместную Православную Церковь. Во-первых, многие люди до сих пор путают две столь схожие аббревиатуры — ПЦУ и УПЦ. А, во-вторых, сколь разительно бы не отличались сегодня пастырские подходы и медиаполитика ПЦУ и РПЦ, все мы всё ещё в определённой степени являемся заложниками постсоветской культуры.

***

Украина и Россия живут сегодня по различному времени. Кремлёвские куранты продолжают отсчитывать время от сотворения советского мира. А Украина настойчиво пытается подстроиться под время европейское. И всё же, проблемы в церковной жизни в России и Украине во многом схожи. Созданные на территории бывшего СССР в начале 90-х «альтернативные» церковные структуры так или иначе связаны с феноменом «советского православия» или «Советской Православной Церкви» (по едкому определению Александра Солженицына).

***

Распад «советского православия» начался в последние годы существования СССР, когда в Украине и России стали появляться церковные общины, так или иначе связанные с украинской и русской диаспорой в США. В Украине это были общины Украинской Автокефальной Православной Церкви (УАПЦ) — церковной структуры, которая до 1990 года существовала исключительно в диаспоре, преимущественно в США. А в России альтернативой официальному православию в те года стала Российская Православная Свободная Церковь (РПСЦ), т.е. православные приходы, подчинявшиеся Русской Православной Церкви Заграницей, административный центр которой, опять-таки, находился в Америке.

Автокефальная и Свободная Православные Церкви представляли собой две разных версии «альтернативного православия» в СССР. Для УАПЦ была характерна либеральная церковная парадигма, а для РПЦЗ — консервативная. УАПЦ опиралась на идеи украинского национально-освободительного движения, а РПЦЗ — на дореволюционную имперскую идеологию. Но обе указанные юрисдикции, в конце концов, не смогли выстроить надежных плотин для сдерживания натиска «советского церковного моря». И обе — в той или иной форме — в 90-е годы оказались затоплены советской церковной культурой, которую в них принесли беглые священнослужители и общины из РПЦ.

***

УАПЦ и РПСЦ изначально позиционировали себя как православие нового, несоветского типа. Однако со временем оказалось, что полностью разорвать с советским прошлым им так и не удалось. Как и сама РПЦ, новые «альтернативные» церковные структуры оказались инфицированы типичными для советского православия проблемами. Стало понятно: как внутри РПЦ, так и в новых православных юрисдикциях в одном строю могут парадоксальным образом уживаться различные типы благочестия и различные типы священства — от космополитов и радикальных сторонников церковных реформ до националистов и ярых приверженцев «церковной старины».

***

«Православие переживает кризис». В прошлом веке об этом писали религиозные мыслители и православные богословы русского зарубежья — от Николая Бердяева до о. Александра Шмемана. А сегодня об этом говорят уже не только эксперты, но и люди, казалось бы, далекие от религиозной проблематики… Понимая под православием некий обобщенный образ оного. А ещё точнее, — обобщенный медийный образ его сановитых вождей: патриархов и митрополитов.

Но постсоветское православие — это сложное и многослойное явление. Создание ПЦУ, ставшей реальной канонической альтернативой РПЦ, запустило в Украине процесс дифференциации украинского православия по идейному и национальному принципу. А в современной России процесс дифференциации до сих пор сдерживался государственной властью, которой выгодна существующая монополия РПЦ. «Кирилловцы» и «тихоновцы», либералы и консерваторы, христианские космополиты и великодержавники — все они сегодня входят в состав единой церковной структуры, т.е. РПЦ. Кто-то на правах «правящего класса», а кто-то на правах оппозиции…

***

Процесс дифференциации постсоветского православия ещё находится в начальном состоянии в Украине и в зачаточном — в России. Отсюда следует, что к одной и той же конфессии и даже к одной и той же юрисдикции могут принадлежать люди, движимые совершенно различными мотивациями и установками.

Мы говорим о кризисе православия. Но какое именно «православие» привело к этому кризису? Чему именно в нынешнем православии суждено сгореть в огне исторических испытаний? А что́ останется в вечности?

***

В своей написанной в 1937 году статье «Типы религиозной жизни» преподобномученица мать Мария Скобцова (1891–1945) предлагает выделять 5 исторически сложившихся в православии типов благочестия: 1) синодальный; 2) уставщический; 3) эстетический; 4) аскетический; 5) Евангельский. Однако в рамках нашего текста мы предлагаем читателю более упрощенный и более социологический взгляд на вещи. Выделяя три главных типа современного православия и «православия» (в кавычках): 1) православие-как-обряд; 2) православие-как-идеология; 3) православие-как-христианство.

Продолжение следует.

Протоиерей Богдан Гулямов Протоиерей Богдан Гулямов , Протоиерей Православной церкви Украины
Читайте главные новости LB.ua в социальных сетях Facebook, Twitter и Telegram