Иван Алексеевич Свитлычный был самым ярким представителем нашей группы. 20 сентября 2019 года ему исполнилось 90 лет. Там, в лагерях, он был нашим камертоном. Мудрым учителем, внятно и жестко демонстрировавшим всем нам, что забор из колючей проволоки не делит мир по моральному принципу. Он, украинский литератор, названный «украинским буржуазным националистом» идеологическими чиновниками ЦК КПСС и КГБ – вооруженным отрядом коммунистической партии, на самом деле был европейцем. Европейским интеллектуалом, в лагере строгого режима на Урале переводившем на украинский язык Беранже и Блеза Сандрара.
А еще он был бессменным президентом нашего лагерного Пен-клуба. Он, Свитлычный, был виновником того, что многие из нас стали писать. Осознанно и регулярно. Все мы зачитывали ему свои стихи, свою прозу, свою горькую публицистику. Все мы, украинцы, евреи, русские. Даже не вполне владевший литературным русским языком молодой армянин Размик Зограбян.
Курировавшие наш лагерь офицеры КГБ и подчиненные им офицеры тюремной службы знали: Иван Алексеевич - духовный лидер зоны. Однажды майор Пименов, начальник лагеря, остановил идущего куда-то по своим зэковским делам Ивана Алексеевича и произнес: «Иван Алексеевич (не осужденный Светличный, как положено по правилам), посмотрите на меня, на мое лицо. Неужели я действительно так страшен?». Растерявшийся, недоумевающий Иван ответил: «Не понимаю. Не понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете, гражданин майор?». Пименов сказал: «Ну, как же, с утра до вечера по разным «голосам» только и говорят о садисте Пименове. Неужели вы считаете меня садистом?». Пименову, солдату Системы явно необходимо было тогда знать, что у самого Светличного он в садистах не числится…
Мы любили Ивана Алексеевича. Не только за его интеллект и мудрость. Но и за присущую ему искренность. Тусклый, мерзкий, холодный день. В зону в нескольких экземплярах принесли свежий выпуск «Літературної України». В ней – статья мягкого, интеллигентного Ивана Дзюбы, сломленного спецмероприятиями во внутренней тюрьме КГБ в Киеве. Горькое саморазоблачение человека, явно иллюзорно представлявшего свое будущее. Яркое мое воспоминание о том дне, слова Свитлычного: «Жаль его, так жаль его. Ну, что же ему там делать. Писать не сможет, будет жить одиноко и тоскливо. Жаль, приехал бы к нам сюда, здесь бы и жил спокойно, и читал бы, и писал бы. И публиковался…»
Славный, добрый, нетерпимый к фальши и лжи Иван Алексеевич. Мне так трудно и одиноко без вас, дорогой мой друг и учитель. Да и всей Украине трудно без вас. Вот только она никак не может это осознать.