В 2004-м, отстояв свое право на выбор президента, мы тоже добились рукоплесканий — страна оказалась в заголовках газет даже в Сеуле. И начальство от культуры, то ли в силу недалекости, то ли от эйфории, а может – из желания потрафить начальству собственному, отправило на Евровидение «Гринджол», а на Венецианскую биеннале – плетеные древним сельским способом куколки и старые фотографии крестьянских типажей. В результате Украина оказалась вне контекста, представив этнику, не вызвавшую никакого отклика ни на территории современного искусства, ни на территории масскульта.
Недавно озвученная в министерстве культуры договоренность о совместном представительстве Украины и Польши на ближайшей Венецианской биеннале – решение из той же оперы. За исключением Артура Жмиевского, актуализировавшегося на волне интереса к левым политическим субкультурам в погрустневшем от финансового кризиса Старом Свете, Польша давно не предлагает ничего резонансного и не влияет на мировое искусство.
В 2011 году Польша было попыталась привлечь внимание к своему павильону на Венецианской биеннале, пригласив израильскую художницу Яэль Бартану, но ее нашумевший проект, артикулировавший идею превращения Польши в еврейское государство в ответ на страдания, причиненные Холокостом, не прозвучал как художественное событие. А слава Жмиевского – родом из польского протестного искусства времен Варшавского договора, когда к нему существовал особый интерес в мире. Как нынче – к украинскому.
Не отрицаю, что нам есть, чему учиться у Польши в отношении музеефикации и институционализации искусства.
Но украинское искусство и было, и остается ярким и разнообразным, привлекательным без необходимости присовокупиться к кому-то. Заглядывать в рот Варшаве здесь – то же самое, что раньше – Москве.
При всем уважении к Польше, как главному радетелю за наше сближение с Евросоюзом, следует понимать, что совместный павильон в Венеции с нами сейчас будет работать на Польшу, а не на Украину. Как и то, что выставки и мероприятия по истории польского перфоманса уместнее были бы в Украинском Доме или Арсенале, чем в Национальном художественном музее Украины, экспозиции в котором должны бы непременно включать работу с его коллекцией. Из элементарного уважения к статусу главного музея страны.
Другая опасность сегодняшней украинской культуры – в создании и поддержке художественных высказываний только на тему Майдана или войны. Получивший беспрецедентное для Украины количество наград на недавнем кинофестивале в Каннах фильм был посвящен не Майдану, а жизни глухонемых. Это четкий сигнал: когда интерес к национальной культуре обострен, есть шанс показать не что-то ожидаемое, а что-то действительно оригинальное, касающееся человека и человечества вообще.
То, что произошло за последние полгода в нашем государстве, потребует долгих лет осмысления. Как отметил российский художник и писатель Максим Кантор, мы все за сто лет не смогли разобраться в событиях гражданской войны начала прошлого века. Насколько самонадеянными нужно быть, чтобы выносить однозначные суждения о нынешней буре?
В искусстве существует опасность впасть не то что в конъюнктуру, но в пошлость, плакатную героизацию и виктимизацию, отбрасывающую образность к лубку, к фольклорной архаике.
Понимая, что министерство культуры боится ответственности в смутные времена, оттого и готово переложить ее на партнерство с Польшей, выход я вижу в другом. Как это делается во многих государствах, право представить страну на Венецианской биеннале следует делегировать институции, заслужившей уважение в стране и мире и не ассоциирующейся с именами олигархов, так или иначе сотрудничавших с прошлым режимом. Например – Фонду «Изоляция», лишившемуся своей территории в Донецке, потерявшему из-за мародерства часть коллекции (включающей инсталляции мировых классиков Цай Гоцяна, Даниэля Бюрена), но – не репутацию и не международные связи. Кроме прочего, это было бы сатисфакцией для всех, кто на востоке Украины верил и верит в победу европейских ценностей, а значит – современной культуры.