Сотни тысяч советских инженеров, врачей, литераторов и преподавателей, из месяца в месяц, из года в год читавшие «Новый мир» Твардовского, «Вопросы литературы», «Всесвіт» и подобные им журналы. Там не было прозы Солженицына и Войновича, там не публиковали сведения об арестантах в мордовских и уральских политлагерях. Там было другое, самое важное – публицистика. Чаще всего, запыленная обязательными словами советского социалистического реализма, разбавленная цитатами из Маркса, Ленина и товарища Брежнева. Смею заверить: мужество редактора Твардовского и его коллег позволило нам, читателям, научиться задавать вопросы. Что ж, зачастую на эти вопросы отвечал вооруженный отряд партии - Комитет Государственной Безопасности. Но и там, в лагерях мы продолжали читать толстые журналы, наслаждаясь текстами и мыслями. Даже в таком, казалось бы, стерильном юридическом журнале, как «Советское государство и право», я находил удивлявшую меня правду о моей невеселой стране, СССР.
Нормальному человеку свойственна потребность говорить правду. И правду слышать. Вот вам и весь феномен диссидентства в тоталитарном СССР. Нормальный человек знает вкус страха. Он имеет право на слабость. И страх, и слабость – не грех.
— Семен Глузман
Мир изменился: появился интернет. Инструмент для легкого, короткого чтения оказался неудобен для длинных текстов. Длинное и сложное лучше читается на бумажном носителе. Такова наша физиология. Мир изменился, а мы не изменились, нам по-прежнему нужна публицистика. Именно она формирует интеллектуальную среду. Противоположную той, которую составляет так называемая украинская элита, искренне наслаждающаяся бессмертным искусством Поплавского и Пояркова. Горькая правда: в Украине нет публицистики. Вначале была, в очень коротко живших умных журналах начала и середины 90-ых, затем исчезла. И русскоязычная и украиноязычная. Почему исчезла? Не по вине интернета, совсем нет. Оказалась – не нужна. Не нам, читателям, бывшим советским интеллигентам. Им, быстро разбогатевшим наперсточникам и воровайкам-коммерсантам советской и постсоветской поры. Они вложили деньги в весомое, приносящее сказочные доходы. Слово, публицистика – не из их сленга.
В стране нет цензуры. Примитивная, безответственная журналистика оглушает простыми ответами. Внятно, жестко рекомендует: «Не задумывайся, не ищи глубину, избегай сомнений. Вот твой враг, он живет лучше тебя, он виноват во всех твоих проблемах. Не участвуй в выборах, поскольку твой враг там все сфальсифицирует. Посмотри на телевизионный экран, убедись: все они негодяи и воры…». В стране нет публицистики, как нет и толстых журналов. Триста экземпляров – не журнал, даже советский Самиздат имел значительно большие тиражи.
Понимаю, какие-то неожиданные, странные воспоминания о прошлом. О том прошлом, где гражданин обязан был бояться государства. Где в уголовном кодексе была статья «Антисоветская агитация и пропаганда». Статья, выписанная столь неконкретно, что позволяла арестовать и банального рабочего парня, недовольного советским профсоюзом, защищающим право государства на бесправие трудящихся, и по-марксистки мыслящего литератора, защищающего свое право быть нерусифицированным украинцем. Действительно странные воспоминания. В стране, где по-прежнему профсоюзы обслуживают государство. Где редактор умирающего от отсутствия читателей (и денег, но это вторично) толстого журнала немедленно меняет портрет на стене сразу же после президентских выборов, где не пишут ни в интернете, ни на бумаге таких слов: «Бог приводит к тебе вопрос. Тебе же – идти к Нему за ответом. Искать ответ – учиться разговаривать с Богом». Это – публицистика. Настоящая, искренняя. Автор – наша соотечественница, давно, очень давно уехавшая из СССР, из советского Харькова. Она была здесь чужой. Не по политическим, по нравственным убеждениям. Уехала. Это уже не наша, не украинская публицистика. Жаль, очень жаль.