Людмила Ивановна Чернова, военный фельдшер:
Я пошла на фронт на второй день войны. Жила тогда на Кавказе. Помню первый бой -это было на Санчарском перевале. Немцы спустили с гор итальянских альпинистов, они окружили нашу дивизию. Нужно было подниматься высоко в гору, чтобы пройти. Полковника ранило в предплечье. Он зажал себе руку и зовет «Помогите! Помогите!». Это был мой самый первый раненый, я была только после техникума, еще никогда никого не перевязывала. Было мне шестнадцать с половиной лет. Страшно не было, нужно было думать – какое ранение, какое кровотечение, какой перелом. Я внутри сжималась, но о страхе думать некогда было.
Всего вынесла с поля боя на руках 127 раненых с оружием. Более чем тысяче оказала медицинскую помощь. За это мне швейцарцы, Красный Крест, дали медаль Флоренс Найтингейл.
Еще помню, под станицей Крымской были тяжелейшие освободительные бои. Немцы бросали листовки и писали: «Если Крымскую возьмете, Берлин без боя сдадим». Вот можете себе представить, какое было укрепление. Наша дивизия, 61-ая Кавказская, шла в лобовую. Зашла на наблюдательный пункт, смотрю: немец пустил «тигры», пять штук. И один идет прямо на нас. У меня такое чувство было, что он меня видит и именно на меня идет. Справа и слева тоже по «тигру». Немцы завели сирену – у-у-у-ууу – чтобы нас испугать. Рядом со мной стоит командир полка Гаврилов, кричит «Огонь, огонь, все виды оружия!».
И вот танк поднял гусеницы – можно под него зайти и взорвать. Только бутылки с горючим могли его взорвать и только с левой стороны, там на гусеницах не было брони. И я думаю: «Я тут сама молоденька. Наверное, это я должна пойти под «тигр». Только хотела сказать, как выходит солдат и говорит: «Я Иван Сидоров. Бутылки мне с горючим!». Бросился и погиб. Танк его подмял, были видны только ноги.
Когда дети были маленькие, я им не сказки рассказывала, а о фронте. Особенно о детях, «сыновьях полка», которые нам помогали.
Очень много погибло подруг. На Кубани к нам прикрепили казачий полк. Там была Валя Борц – такая красивая, волевая, на коне. Дивизия наша попала в окружение, раненых нельзя вывести. Нужно было взять «языка». Взяли двоих штабистов, немцев, раненых. Нужно было туда пройти, оказать им помощь. Вот эта Валя, моя подруга, пошла к ним. А немцы узнали и пустили «Раму» - самолет, который может даже ниже дерева летать. И с этой рамы они начали раненых обстреливать из автомата. А у них же информация! Валя легла на них, прикрыла. Ее прошили автоматной очередью. Привозят в санбат, кладут на стол, чтобы делать операцию. А она глаза открыла и говорит: «Простите меня». Представьте себе: девочка, и закрыла собой немцев ради информации!
Павел Михайлович Горошко, летчик:
Я авиатор. Был пилотом бомбардировщика, командиром экипажа. Когда шел мой первый бой, я и не видел самолета врага. Ведь с нами всегда летали истребители, прикрывали. Так что, спасибо им, не допускали, чтобы по мне стреляли. А ранение вот получил на земле, на стоянке, в конце войны. Вообще на фронте было легче, чем в тылу. В тылу было очень много тяжелых полетов.
Жил, как все авиаторы: не старался выскочить вперед, но и не отставал от других. Если бы я боялся чего-нибудь в жизни, то не пошел бы в авиацию. Я начал войну в Пруссии - бомбардировали там порты - и Берлин. Потом воевал на востоке – в Монголии, Китае, Японии.
Николай, пехотинец:
Я сам их Глухова, Сумской области. В армию взяли, когда было 17 лет. Забрали – и сразу на фронт. Брал Киев, Вышгород, Славутич, Раву-Русскую, Сандомир, Берлин. Люди погибали, как снопы. Я сам пули в шинели приносил, вот и в голове осколки остались. Молился богу и землю ел, чтобы выжить. Немец идет, стреляет – прямо пыль на меня сыпется – а не попадает. У меня батько был религиозный, он тоже за меня молился.
Самый первый бой был – Шепетовка. Нас ночью собрали, приказали не разговаривать и идти вперед цепью. Идем, пехотинцы, а немец на машине легковой. В нас начали стрелять, почти всех перебили. Вокруг валяются побитые солдаты, кишки валяются, все кричат. А потом и кричать перестали. Потом поезд подъехал из Шепетовки и начал добивать. Я сам остался – ни мины, ни гранаты, поезд нечем сорвать. Он открыл на меня огонь, с другой стороны немцы… Много пуль принес тогда в шинели, а меня не тронуло.
Однажды попал к немцам. Улицы горят, во дворах танки. Мы идем по улице, а они по нам стреляют. Парня нашего ранили, я его перетянул через дорогу, затащил в клуню. Он раненый, кричит. Говорю: «Молчи, мы ж у немца!». Спрятал его в соломе, сам туда залез. Немцы ходят, а нас не видно. Много дней сидели, а тут наши начали снарядами забрасывать. Они же не знают, что мы тут, у немцев. Упал на клуню снаряд, солома горит. Я мог бы убежать, но тут же раненый. Вытащил его, сам выбрался. Парень этот выжил – я ведь делал ему перевязки все это время. Не знаю, где он сейчас. Знаю только, что он сам был из Западной Украины.
Василий Иванович Дудик, связист:
Я был радистом, первый бой - в Карпатах. Стояли месяца два в обороне. Там сильно немец укрепился, думал – не пройдет наша армия. Часа четыре-пять был прорыв, техники подтянули – сотни. Прорвали, оставили его в блиндажах, пошли на Германию. Было ли страшно? Дети, да все так затерпло, что никакого страха уже и быть не могло.