А что, собственно-то, известно нам достоверного о совершённом им деянии? Или хотя бы о самом Иване Осиповиче? Крайне мало, почти ничего. И в этом вся проблема.
Хотя я лично нисколько не сомневаюсь, что Иван Сусанин сам по себе никакой не миф, что такой человек действительно был: крестьянин XVII века, управляющий или староста Домнинской вотчины бояр Романовых, крошечного села на несколько дворов в непролазной глуши Костромского уезда. Верю и в то, что скорее всего в 1612 году, некие злоумышленники, не получив от Сусанина желаемого, убили его. В это всё я верю. А вот дальше…
Начнём с того, что почти 200 лет о подвиге простого русского крестьянина, отдавшего жизнь за царя, никто нигде даже не вспоминал. Да и нечего было вспоминать. Ведь о самом Сусанине и его поступке имелся всего лишь один (один!) надёжный документ: грамота царя Михаила Романова жалованная в 1619 году зятю Ивана Сусанина Богдашке (Богдану) Собинину, да и то, лишь через 7 лет после якобы случившегося на мёрзлом болоте подвига его тестя.
«…как мы, великий государь, царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии <…> были на Костроме, и в те поры приходили в Костромской уезд польские и литовские люди, а тестя его, Богдашкова, Ивана Сусанина в те поры литовские люди изымали и его пытали великими, немерными пытками и пытали у него где в те поры мы, великий государь, царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии были, и он Иван, ведая про нас, великого государя, где мы в те поры были, терпя от тех польских и литовских людей немерные пытки, про нас, великого государя, тем польским и литовским людям, где мы в те поры были, не сказал, а польские и литовские люди замучили его до смерти».
Вот вокруг этой незамысловатой грамоты всё вокруг потом и завертелось. Обратите, между прочим, внимание, ни о каком болоте и плутании с поляками по лесам в сей грамоте не сказано ни слова!..
Так бы эта история и канула в лету, но буквально за считанные дни до переправы войск Наполеона через Неман и начала Отечественной войны 1812 года, в московском журнале “Русский вестник”, издаваемом С.Н Глинкой, и посвящённом борьбе с тлетворным французским влиянием в России, был опубликован, принадлежащий перу самого Глинки, большой рассказ: “Крестьянин Иван Сусанин, победитель лести и избавитель Михаила Феодоровича Романова” с подзаголовком - “Нравственное и историческое повествование”.
В рассказе шла речь о том, что после освобождения Москвы дружинами Минина и Пожарского, отряды поляков бежали в костромские пределы, где одному “из злодейственных скопищ встречается Иван Сусанин, крестьянин дворцового села Домнина. Злоумышленники останавливают его и различными околичностями расспрашивают о пребывании царя Михаила Феодоровича”. Однако Сусанин “проник лесть и обман злодеев, и твердо положил в душе своей исполнить приказ: чтоб все люди русские служили и прямили государю и со врагами бы его бились до смерти!». Сказано - сделано!.. И повёл герой поганых ляхов в дремучий лес на погибель. «…До последнего мгновенья жизни своей, подкрепляясь верою и надеждою на Бога, великодушный Сусанин умер в жестоких муках и истязаниях. Вскоре и мучители его погибли… Но не погибла память о избавителе царя Михаила Феодоровича: уже два века прошло, а крестьянин Иван Сусанин живет в памяти и в сердцах россиян. Добродетелью его, и род его прославился».
Вот такую историю поведал взволнованный дядя знаменитого композитора М.И. Глинки, Сергей Николаевич Глинка, о котором Кн. П. А. Вяземский как-то сказал: «Глинка был рожден народным трибуном, но трибуном законным, трибуном правительства». Так оно, видимо, и было.
Приложил руку к созданию этой истории и борец с правительством Кондратий Фёдорович Рылеев, один из пяти казнённых руководителей декабрьского восстания 1825 года . В 1822 г. Рылеев написал свою, ставшую сразу знаменитой, «Думу»:
«Куда ты завел нас?» — лях старый вскричал.
«Туда, куда нужно!— Сусанин сказал.—
Убейте! замучьте!— моя здесь могила!
Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!
Предателя, мнили, во мне вы нашли:
Их нет и не будет на Русской земли!
В ней каждый отчизну с младенчества любит
И душу изменой свою не погубит».
«Злодей!— закричали враги, закипев,—
Умрешь под мечами!» — «Не страшен ваш гнев!
Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,
И радостно гибнет за правое дело!
Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
Не дрогнув, умру за царя и за Русь!..»
Отвлекусь здесь на секунду, но не могу не сказать: ещё во время следствия Николай I прислал жене Рылеева 2 тысячи рублей, а затем императрица передала на именины дочери ещё тысячу. И даже после казни декабриста жена его получала пенсию до вторичного замужества, а дочь — до совершеннолетия. Это я к тому, как вскоре обходились с семьями «врагов народа» в пришедшем на смену царизму государстве рабочих и крестьян!..
Но вернёмся к Сусанину. О том, что есть легенда, а что нет, во все времена определялось не беспристрастными учёными и знатоками, а исключительно разнокалиберной властью и её обслугой, приспосабливающей любой исторический факт к государственной целесообразности и собственной потребности.
Патриотический угар Отечественной войны 1812 г. требовал народных героев, и он был найден: вот вам - Сусанин - бесстрашный и преданный спаситель Царя и Отечества. Польское восстание 1830 г. и последовавшее за ним кровавое его подавление Россией, бесспорно, тоже способствовали тому, что с 30-х годов XIX века имя Сусанина, жертвы подлых и коварных ляхов, было вознесено в России так высоко, как никогда до этого.
Демократ Н. А. Добролюбов и тот восхищался личностью Ивана Осиповича, говоря: «Вспомним костромского мужичка Сусанина, твердо и непоколебимо верного своим понятиям о долге, бесстрашно пожертвовавшего жизнью для спасения царя, в котором видел спасение всей России».
Само собой и Н.В. Гоголь, в своей книге “Избранные места из переписки с друзьями”, не забыл благосклонно отозваться о Сусанине: “Ни один царский дом не начинался так необыкновенно, как начался дом Романовых. Его начало было уже подвиг любви. Последний и низший подданный в государстве принёс и положил свою жизнь для того, чтобы дать нам царя, и сею чистою жертвою связал уже неразрывно государя с подданным”.
А вспомните появившуюся тогда же, так называемую теорию “официальной народности” с её знаменитой уваровской триадой: православие, самодержавие, народность? Теорией, о необходимости всю идейную и культурную жизнь России “привести к той точке, где сольются твёрдые и глубокие знания” с “глубоким уважением и тёплою верою в истинно русские хранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества”. И в ком же ещё, скажите мне, так естественно и показательно слились эти три «истинно русские хранительные начала православия, самодержавия и народности», как не в этом герое?..
Замечательный композитор М.И. Глинка откликнулся на зов времени действительно прекрасной оперой «Жизнь за царя», окончательно канонизировав в сознании россиян героический образ Сусанина. Всё произведение, а особенно эпилог её вызывает у слушателей небывалый душевный подъём и чувство глубокого удовлетворения: «…У ворот, ведущих на Красную площадь, проходят нарядные толпы народа. Празднично гудят колокола. Все славят великую Русь, русский народ, родную Москву, Царя-Батюшку. Мощно звучит слава Руси. Со словами утешения обращаются воины к детям Сусанина: "Вечно в памяти народной будет жить Иван Сусанин". Появляются Минин и Пожарский. Народ приветствует славных полководцев. Звучит «Славься!» в честь воинов-освободителей, русского народа, Царя и Святой Руси!».
Полный триумф и апофеоз!..
Но вскоре, как всегда, нашлись и сомневающиеся в официальной версии. Кое-кто даже пытался выяснить, что же в действительности произошло в глухих Костромских лесах и болотах глубокой осенью 1612 года? Да, да, не зимой, как официально всегда утверждалось, а именно осенью!
Вам, наверное, кажется, что это мелочь, ерундовая придирка - зимой, летом, осенью, какая разница?.. Ан нет! Если всё произошло осенью 1612-го, то выходит, что Иван Сусанин спасал никакого не царя, а просто 16-летнего боярина Михаила Романова. Ведь этот юноша, первый русский царь из династии Романовых, был избран Земским собором на царствование лишь весной 1613 года! А это значит, что вся монархическая версия «жизни за царя» рушилась, как карточный домик?..
Отлично знавший эти места протоиерей А.Д. Домнинский тогда же писал: “Историки говорят, что смерть Сусанина <…> случилась в феврале или марте 1613 года; а мне думается, что это событие случилось осенью 1612 года, потому что в нашей местности, в феврале или в марте месяцах, никак не возможно ни пройти, ни проехать кроме проложенной дороги. В нашей местности к огородам и лесам наносит высокие бугры снега в сии месяцы <…>, а историки между тем говорят, что Сусанин вёл поляков всё лесами и не путём и не дорогою”.
Да и кто тогда искал боярина Романова? Достоверно известно, что в ту зиму в костромских краях вообще ни одного поляка не было. «Сусанин, должно быть, имел дело с разбойниками, которые, вероятно, искали вотчину Романовых не ради них самих, а ради грабежа в их отсутствии. Отказавшись служить им проводником, мужик, может быть, и оказал услугу будущему царю; а семейство его, обращаясь к доброте и доверчивости матери Михаила инокини Марфы, несомненно, преувеличило значение происшествия, а легенда доделала остальное”.
Ещё один сомневающийся, В.В. Стасов, знаменитый критик и искусствовед, один из “властителей дум” того времени, в частном письме писал композитору М.А. Балакиреву об опере “Жизнь за царя”, да и обо всей этой истории:
“ Никто, быть может, не сделал такого бесчестия нашему народу, как Глинка, выставив посредством гениальной музыки на вечные времена русским героем подлого холопа Сусанина, верного, как собака, ограниченного как сова или глухой тетерев, и жертвующего собой для спасения мальчишки, которого не за что любить, которого спасать вовсе не следовало и которого он даже, кажется, и в глаза не видывал. Это – апотеоза русской скотины московского типа и московской эпохи”.
Ответ М.А. Балакирева критику был несравненно более спокойным. Глава “могучей кучки” писал:
“ Чуть не забыл сделать Вам одно возражение на одну их фраз Ваших. Вы говорите, что Сусанин не должен был спасать Михаила. Нет! Его надо было спасти, лучше московское царство, чем польское иго, <…> если бы нас поляки покорили, нам был бы вечный капут, всё обратилось бы в католичество, заговорило бы по-польски и тогда прощай Русь, она бы никогда не воскресла бы больше. Михаил был идиот, но лучше что-нибудь, чем ничего…”.
Про Михаила, может, и правда. Но и остальные тогда пришли не лучше. Не зря же об этом периоде Н.И. Костомаров сказал:
"Близ молодого царя не было людей, отличавшихся умом и энергией: все только одна рядовая посредственность. Прежняя печальная история русского общества приносила горькие плоды. Мучительства Ивана Грозного, коварное правление Бориса Годунова, наконец, смуты и полное расстройство всех государственных связей выработали поколение жалкое, мелкое, поколение тупых и узких людей, которые мало способны были стать выше повседневных интересов».
И когда в 1901 году в Петербурге был издан XXXII-й том авторитетнейшего энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, то в статье о Сусанине, в частности, писалось уже открыто:
«В летописях, хрониках и др. письменных источниках XVII в. практически ничего не говорилось о Сусанине, но предания о нём существовали и передавались из рода в род. До начала XIX века никто не думал, однако, видеть в Сусанине спасителя царской особы. Таким впервые его представил печатно Щекатов в своём “Географическом словаре”; за ним Сергей Глинка, в своей “Истории”, прямо возвёл Сусанина в идеал народной доблести. <…> Вскоре личность и подвиг Сусанина стали любимым предметом и для поэтов, написавших о нём целый ряд стихотворений, дум, драм, повестей, рассказов и т.п. и для музыкантов <…>».
В 17-м, революционном, году Сусанин и опера о нём, среди прочих атрибутов царизма, были, естественно, запрещены. Только уже ближе к началу войны, когда СССР вместе с нацистской Германией в очередной раз разделили Польшу, героя и оперу о нём вновь разрешили. Либретто, понятное дело, радикально переписали - уже без царя, но зато с ещё более коварными и злобными поляками. Катынь потом у Сталина прошла без проблем. Но, всё же, не уберегла страну от войны.
В начале 90-х, уже в новой России, царя в опере Глинки полностью реабилитировали и восстановили в правах. Снова мёрзли в зимнем лесу и болоте гнусные поляки. Вновь радостно отдавал свою жизнь за царя герой и патриот с развевающимися седыми волосами и бородой лопатой - Иван Сусанин. Жизнь за будущего Царя и вновь великую Русь!..
«Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно? Значит - кто-то хочет, чтобы они были?», - вопрошал некогда поэт Маяковский. Всё возвращалось на круги своя…
Так что же теперь делать? Переписывать историю Сусанина в соответствии со вновь открывшимися фактами? Всё снова изучать и без конца во всём сомневаться? Или оставлять всё, как есть, сплошь в закостенелых фантазиях и легендах? Но зато же как работает!..
«Словно дуб, он стоит над веками,
Человек живой,
а не камень,
Землепашец
и храбрый воин,
Славы Родины
удостоен,
Не сусальный,
а колоссальный,
Седобородый,
Иван Сусанин,
Седоусый,
седобородый,
Богатырский,
лесной породы.
Не сусальный,
а колоссальный
Сын России
Иван Сусанин!».
Николай Иванович Костомаров – историк, писатель, фольклорист, сын воронежского помещика и его крепостной крестьянки-украинки, адьюнкт-профессор кафедры русской истории Киевского университета и профессор кафедры русской истории Петербургского университета, в своей “Автобиографии” так невольно ответил на этот вопрос:
“… До меня доходили слухи, что люди высокопоставленные в чиновной иерархии оскорблялись моим критическим взглядом на личность Сусанина и говорили, что я человек злонамеренный, желаю во что бы то ни стало унижать великие личности русской истории. Иные толковали это тем, что я, как малорус, хочу выставлять напоказ лица южнорусской истории и в противоположность им унижать северорусских героев <…>. Между тем истинная любовь историка к своему отечеству может проявляться только в строгом уважении к правде. Отечеству нет никакого бесчестия, если личность, которую прежде по ошибке признавали высоко-доблестною, под критическим приемом анализа представится совсем не в том виде, в каком ее приучились видеть.<…> Но всего несправедливее ставить историку в вину, если он ни в каком случае не унижал исторической личности, которой привыкли оказывать уважение, а только старался установить правильный взгляд на её действительное историческое значение и снять с неё вымышленные черты, созданные или народным воображением под влиянием протекших веков, или фантазиею писателей, как это и было относительно личности Сусанина”.
Прав Николай Иванович, очень даже прав: лучше правду и ничего, кроме правды, какой бы горькой она не была! И уж только после этого ставить окончательную историческую точку.
Но и тут всё не так просто. Ведь как поставишь точку, если уже через два с половиной века история с нашим Иваном Осиповичем вдруг получила новое неожиданное продолжение в необыкновенных приключениях Осипа Ивановича, везучего господина «ОИК». Но об этом, пожалуй, я расскажу вам уже в следующий раз.