Вы приехали сюда в качестве лектора по теме процессуальное интервью и опыт его реализации в Норвегии, а также наиболее распространенные ошибки в отправлении правосудия. Не могли бы Вы немного подробнее рассказать об этом?
Позвольте мне начать с того, что, как и большинство детективов по всему миру, когда я начал работать в полиции в Норвегии более чем 25 лет назад, меня научили считать, что как только у нас появляется подозреваемый, моя работа - заставить его признаться. И эта "культура признания" была вовсе не уникальна для Норвегии - мы могли наблюдать её по всему миру. Мы унаследовали такой образ мышления, он естественный для человека. Если вы стоите перед проблемой, а затем думаете, что у вас есть решение, человеческий разум автоматически начинает поиск информации, которая подтверждает его мнение о мире. Так работает человеческий разум. А когда у вас есть система правосудия, которая ставит признание на первое место, то возникает опасная ситуация, когда полицию поощряют мыслить узко, искать признания. И это распространено.
Однако то, что произошло в Норвегии уже почти 30 лет назад, состояло в том, что мои коллеги, мои друзья, допрашивали мальчика, подозреваемого в убийстве, - час за часом, день за днем, в сочетании с полной изоляцией под стражей. И вот этот мальчик признался. Вскоре он отказался от своего признания и сказал: "Нет, я не совершал этого убийства". Но у полиции было признание, а прокурорская служба использовала это первоначальное признание. Мальчик был осужден - за убийство. Тогда адвокат этого мальчика привлёк эксперта, профессора из Соединенного Королевства.
Профессор изучал полицейские допросы в течение 20 лет в Соединенном Королевстве. Он участвовал в судебных скандалах в Великобритании с ложными признаниями ещё за 10 лет до того - "Гилбертская четверка", "Бирмингемская шестерка", - в этих знаменитых делах. Когда он прочитал материалы дела и проинтервьюировал мальчика, он проинтервьюировал моего коллегу, полицейского детектива, а затем он сказал суду в качестве эксперта-свидетеля... он жёстко критиковал норвежскую полицию. Он сказал, что норвежская полиция в этом случае использовала манипулятивные методы, ориентированные на признание, в сочетании с изоляцией под стражей. И если у вас нет других доказательств, кроме этого признания, вы должны быть очень осторожны, потому что такое признание может быть ложным.
И я помню, так как в то время я был офицером полиции - я не был непосредственно вовлечен в это дело, но я знал детективов, - я помню нашу первую реакцию: "Кто этот профессор? Приехал в нашу страну и говорит нам, что мы используем опасные методы! Нет-нет, вы должны отправиться в другие части мира! Это Норвегия, знаете ли. Мы цивилизованная страна".
Но то, что увидели я и некоторые из моих коллег... В частности, меня действительно заинтересовал его отчет. Я увидел, что он ссылается на книги, научные исследования о полицейских допросах, о которых я никогда не слышал. Я никогда не видел этих исследований. Нужно понимать, что это было до интернета, но эти исследования проводились более 10 лет в Соединённом Королевстве, а Норвегия - соседняя с Великобританией страна. В то время я был детективом в отделе убийств. Молодым, но всё же с некоторым опытом. И я никогда не слышал об этом. Поэтому я пошел к своему боссу и сказал: "По крайней мере, мы должны знать, о чем говорит этот профессор. Знания, на которых он основывает свои выводы". Тогда комиссар полиции в Осло согласился с тем, что я могу отправиться в Соединённое Королевство и получить степень магистра, и начать читать эту литературу, чтобы получить эти знания.
Вернувшись через год - вся моя учёба была посвящена полицейским расследованиям и, в частности, полицейскому интервью, я осознал, что профессор был прав. И я также осознал, что существует альтернативная методика, которая была разработана в Соединенном Королевстве 10 лет назад. Так что я привёз всю эту литературу и все эти знания и методику, перевёл ее на норвежский язык и разработал на её основе первый национальный учебный курс по расследованиям в Норвегии, основанный на британской модели проведения расследований PEACE. Это сразу же приняли мои коллеги, потому что в то время в Норвегии у нас не было официальной подготовки к проведению допросов. Их проведение основывалось на опыте, мы учились трюкам у наших старших коллег и выдумывади трюки сами. Конечно, у нас было юридическое образование, но как на самом деле проводить интервью - нас к этому не готовили.
Попутешествовав по миру я увидел, что Норвегия не уникальная страна в этой ситуации. Хотя мы видим, что полицейское интервью с жертвами, свидетелями и подозреваемыми являются наиболее важным инструментом для детективов, - это то, что мы используем ежедневно для сбора информации, поэтомуто, как мы в действительности проводим интервью, имеет глубокое влияние не только на дела, которые мы расследуем, но также, конечно, на восприятие полиции общественностью.
Я уверен, что сейчас, во время нашей беседы, в одной лишь Украине проводятся сотни, возможно, тысячи интервью, в которых люди встречаются с властью в довольно интимной обстановке. И, конечно же, то, как украинская полиция и полиция в целом ведут себя с людьми, оказывает глубокое влияние на доверие людей к системе. Мы узнали и поняли, что учёные, изучавшие эти межличностные взаимодействия, обнаружили, что мы допустили немало ошибок, что у нас был потенциал для сбора более точной и надежной информации, если бы мы изменили наш образ мышления.
Нам необходимо было изменить наш образ мышления. У вас не может быть полиции, которая, когда у нее появляются какие-то подозрения, следует интуитивному человеческому разуму, направленному на поиск подтверждения. Как ученые, мы должныбыли перенять более профессиональную методику, мы должны были остановиться и сказать: "Хорошо, это гипотеза. Какие альтернативные гипотезы нам нужно исследовать? Какие существуют альтернативные гипотезы?". А затем нам нужно было проверить и исследовать эти альтернативные гипотезы. Мы должны были попытаться доказать, что человек невиновен. Но если мы не могли этого сделать, то, конечно, наша основная гипотеза - подозрение - усиливалась.
Итак, это изменение образа мышления, и оно более эффективно с точки зрения того, что, если у нас есть детективы, которые исследуют альтернативные гипотезы и не находят доказательств для их поддержки, тогда вы остаетесь с наилучшим возможным объяснением. И этот образ мышления ... потребовалось несколько лет и немало борьбы внутри норвежской полиции, прежде чем он наконец был принят. Сегодня это тот образ мышления, который преподается на всех уровнях в норвежском полицейском колледже и действительно начинает приживаться.
Я не говорю, что наша система идеальна, но я говорю, что мы прошли через значительные изменения, в которых именно образ мышления детектива был самым важным изменением. Это наиболее очевидно в том, как мы теперь проводим интервью, потому что именно тогда мы собираем информацию. Итак, теперь мы говорим о том, что мы нашли методику, которая помогает нам эффективно использовать презумпцию невиновности.
Сегодня я собираюсь поговорить с коллегами из Украины. Я здесь не для того, чтобы сказать им, что делать. Я здесь даже не для того, чтобы посоветовать им, что делать. Они должны найти свой собственный путь, чтобы продолжать развивать свою собственную систему правосудия изнутри. Я здесь, чтобы рассказать им о тех ошибках, которые мы совершили в Норвегии. Мы выяснили, что эти ошибки не типичны для Норвегии, они типичны для человеческого разума и полицейских организаций по всему миру. И я собираюсь поговорить о том, как мы пытались исправить эти ошибки.
Моя кандидатская, которую я защитил 10 лет спустя, начинается с дела, которое расследовали мои лучшие друзья, мои коллеги в отделе расследования убийств в Осло, когда они арестовали невиновного за убийство. Он находился под стражей в полной изоляции в течение шести месяцев. И оказалось, что он невиновен. Мы знаем об этом, так как настоящий преступник появился за четыре дня до начала судебного разбирательства против него, он драматически вошел в полицейский участок и сказал: "Вы должны прекратить судебное разбирательство, потому что я убийца". Итак, моя кандидатская - это конкретное дело - начинается с вопроса: что пойдёт не так, когда что-то идёт не так полицейским расследованием? И что ещё более важно: что мы можем сделать, чтобы это не повторилось с помощью научных знаний или исследований? Как исследования, научное общество могут способствовать развитию нашей системы правосудия?
Посмотрите на систему здравоохранения. Наши больницы. Посмотрите, как они изменились. Сто лет назад было опасно ехать в больницу. Там можно было подхватить болезнь. Но благодаря науке больницы изменились. И этот процесс начинается в некоторых странах с их полицией. Мы только в начале пути, но мы уже начали и у нас уже есть некоторые знания, которые подсказывают нам, что кое-что из того, что мы считали правильным в прошлом, то, чему нас учили наши коллеги, старшие полицейские - они были моими кумирами, я хотел стать похожим на них, - было неправильным. И многое из того, чему они меня научили, было хорошим, но кое-что таковым не было, оно могло бы быть лучше. Фактически, кое-что из этого противоречило нашим законам, ценностям, на которых основана наша система правосудия.
Мы нашли способы манипулировать, чтобы обойти закон. Вот, к примеру, такой случай: закон очень чётко говорит, что вы не можете лгать подозреваемому во время интервью, верно? И норвежские полицейские, включая меня, говорили: "Ладно, конечно, мы не можем лгать, но, конечно, мы всегда можем притвориться, что нам что-то известно".
Но действительно ли возможно провести интервью с человеком, не используя манипуляции или даже силу в худшем случае - с убийцами или террористами? Как именно эта методика работает?
Прежде всего мы должны принять этот новый образ мышления. Моя задача - собрать как можно больше точной и достоверной информации. И тогда, если мы все согласны с этим, - а я уверен, что все полицейские по всему миру согласятся, что это их работа, - мы должны сказать: "Ладно, как это сделать?". И, конечно, если вам нужна информация от человека, сидящего рядом с вами, вы должны стимулировать общение. Это первая из основ: как лучше всего общаться с другим человеком.
И если вы считаете, что этот подход <эксперт бьет кулаком в ладонь, изображая силовые методы> стимулирует общение - тогда вы ошибаетесь, это не так. То, что стимулирует этическое общение - это общение, в котором человек, сидящий рядом с вами, чувствует, что его или её действительно уважают, независимо от того, в чем его могут подозревать. То, как мы проводим наши интервью сегодня, подразумевает, что мы уделяем большое внимание межличностному общению, основанному на этических вопросах, которые и стимулируют общение.
В этой ситуации нет места скрытой информации и манипуляциям. Мы привыкли изображать из себя лучшего друга подозреваемого, выводить его из тюрьмы прямо перед тем, как там будут подавать обед, чтобы подать его самим и тому подобное. Вы притворяетесь, что заботитесь о нем или о ней, это инструментальные манипуляционные методы, и это не то, о чём я сейчас говорю. Я говорю о принципах личной коммуникации, которые применяются в повседневной жизни. Они одинаково важны в интервью, как с подозреваемым, так и в таком, которое сейчас проводим мы. Вы уважаете меня, потому что Вы меня слушаете, Вы позволяете мне говорить. Итак, это основной принцип - общение.
Что ещё нужно в первую очередь сделать в комнате для проведения интервью? Обстановка, в которой мы находимся. У нас одинаковые стулья, мы сидим не слишком близко и не слишком далеко, это очень напоминает то, как мы организовываем наши комнаты для проведения интервью. То есть существует и физические приготовления. Но в первую очередь это умственная подготовка, основанная на принципах прав человека.
Итак, первое, с чего мы сегодня начинаем, это рассказываем, как мы будем проводить интервью, мы даем дорожную карту. Люди нервничают, когда их вызывают в полицию. Да что там, я и сам нервничаю, если за моей спиной едет полицейский автомобиль! Люди особенно нервничают в тяжелых ситуациях. А нервные люди - они плохо общаются, они плохо вспоминают. Всё, что мы получаем, вся информация от свидетелей, подозреваемых и жертв основана на их воспоминаниях, поэтому мы должны стимулировать их способность фактически предоставлять точную информацию посредством общения. И одна из первых вещей, которые мы делаем - это рассказываем им об их правах, о правилах интервью. И тогда же мы говорим, что они не обязаны говорить с нами, что, если они хотят, на интервью может присутствовать адвокат и так далее.
И всё это - не пустые слова. Если я сообщу вам об этих основных правах человека, то шансы на то, что у вас возникнет профессиональное доверие ко мне будут выше. Исследования показывают, что если подозреваемый в целом доверяет человеку, сидящему рядом с ним, то сущесвует вероятность, что он будет говорить больше. Это более эффективно, чем пытки, если ваша цель состоит в том, чтобы собрать точную и надежную информацию.
Ещё один принцип состоит в том, что мы называем первым свободным воспоминанием. После того, как мы объяснили основополагающие правила и установили связь, я, как детектив, сообщу свидетелю или подозреваемому, что теперь у него есть возможность рассказать его историю с его собственной точки зрения без вопросов с моей стороны, в его собственном темпе, что у нас много времени и я не буду прерывать его, и что мне интересно узнать его историю. И то, как мы подводим человека к свободному воспоминанию - мы готовимся к этому, это не так уж и просто. Затем наступает черёд очень интересной части современного процессуального интервью. Это слушание. Мы должны научить нашу полицию слушать.
В Великобритании и США проводились независимые исследования, показавшие, что полицейские прерывали собеседников каждые 7,5 секунды, так как они были недовольны ответом, либо хотели услышать что-то другое, либо хотели начать с другой точки зрения, либо что-то ещё. А прерывания не способствуют общению и работе памяти.
Помню, когда я впервые приехал в Норвегию, рассказывая о проведении интервью, в классе сидел один коллега. Это немного стереотипно, но он был грубым полицейским, такого можно себе представить. Он поднялся со своего места после того, как услышал, как я говорю об этических ценностях и правах человека, общении и слушании - обо всех эти "мягких навыках", и сказал: "Ну, Вы знаете, нам всё еще нужно быть полицейскими". "Да, конечно. Что Вы подразумеваете под этим?" - спросил я. "Ну, нужно действовать тактично", - ответил он. "Да, здорово, но что Вы имеете в виду? Тут есть молодые люди, у которых такой же опыт, как и у Вас. Не могли бы Вы рассказать им, что вы имеете в виду?" - сказал я. "Да, нужно правильно разыграть свои карты", - пояснил он. "Да, я думаю, я соглашусь, но можете ли Вы сказать им, как это сделать? То, о чём Вы уже сказали, никак не помогло им", - парировал я.
Раньше мы не могли объяснить, что такое стратегически правильно проведённое интервью. Иногда нам удавалось провести хорошее интервью стратегически, но мы точно не знали, почему. У нас не было такого образа мышления, у нас не было методики. Сегодня они у нас есть. Мы идентифицируем потенциальные доказательства против подозреваемого. Это включено в фазу планирования, ещё до того, как начнется интервью. Нужно определить свои потенциальные доказательства. Что это? Почему вы арестовали подозреваемого? Скажем, речь идёт об отпечатке пальца на месте преступления. Перед началом работы нужно определить все возможные альтернативные объяснения этого отпечатка пальца. Если подозреваемый невиновен, как этот отпечаток оказался на месте преступления? Потому что, если он невиновен, должно быть альтернативное объяснение, что он не преступник. Поэтому перед началом интервью мы идентифицируем все возможные альтернативные объяснения. А когда интервью начинается, мы пытаемся проверить эти альтернативные объяснения.
Существует ли вероятность, что подозреваемый манипулирует вашим мнением? Он лжет, потому что, конечно же, хочет оставаться на свободе, и он никогда не признает, что совершил какое-либо злодеяние.
Конечно, иногда мы сталкиваемся с этим. Но необходимо подчеркнуть, что если мы подходим к подозреваемым с искренним уважением, независимо то того, в чем они обвиняются, то мы увеличиваем вероятность того, что они будут честны с нами. Однако не все люди приходят к такому же выводу. Напротив, иногда мы наблюдаем, как виновные подозреваемые пытаются уйти от ответственности.
Однако давайте вернёмся к образу мышления и методике. Если у меня есть отпечаток пальца с места преступления, я могу удерживать это доказательство в течение определенного периода времени, пока расследование продолжается. Разумеется, нам нужно раскрыть материалы дела, но на начальных этапах расследования полиция может удерживать критическую информацию. Это должно быть разрешено. Я вернусь к этому позже.
А сейчас поговорим о стратегических интервью. Как быть умными детективами и что происходит, если вы не стратегичны в своем подходе. Итак, мы начинаем интервью и я врываюсь с доказательствами - ориентированный на признание метод, которому до сих пор учат агентов ФБР. Они начинают так: "Эй, у нас есть отпечатки пальцев на месте преступления, колись. ФБР знает, что ты врёшь". Это немедленное раскрытие доказательств направлено на то, чтобы заставить подозреваемого немедленно признаться. Это не очень умно. Потому что виновный подозреваемый может тогда сказать: "Оу, у вас есть отпечаток пальца на месте убийства. Ну, чёрт, вы же знаете, что я наркоман, и меня много раз арестовывали за хранение героина, вы знаете, что я зарабатываю на свою зависимость с помощью краж со взломом, вы обо всём этом знаете. Вы ловили меня несколько раз. Где произошло это убийство? В центре Киева? Так это же тот район, где я совершал кражи, так что я, должно быть, когда-то ограбил ту квартиру. Я признаю это. Что ещё вы хотите знать?".
Таким образом, если не подходить к этому с умом, мы можем просто уничтожить потенциальные доказательства. Так что нам нужно, как я уже сказал, подготовиться к интервью стратегически. Позвольте мне привести пример того, как это можно сделать. Допустим, вас подозревают в убийстве, и свидетель сказал полиции, что человек, который запихнул женщину в машину, похож на вас, и даже эта машина похожа на вашу машину. Исходя из этого мы арестовываем вас. И мы обыскиваем вашу машину. И, скажем, находим две пряди волос жертвы в багажнике. С ее ДНК. Как же подойти к этому в интервью? Просто следовать методике.
Перед интервью определите все возможные объяснения того, как эти пряди волос оказались в этом автомобиле. Поэтому я начинаю интервью, удерживая найденную информацию. Затем я спрашиваю вас: вы одалживали свою машину кому-то? Сколько ключей есть к этой машине? Вы где-то потеряли ваши ключи? Был ли украден ваш автомобиль, а вы не сообщили об этом? Перевозили ли вы какие-либо товары для кого-либо? Это мог быть ваш друг или футбольный тренер, который сказал: "Эй, а ты не мог бы вывезти этот мусор?". Знаете, он может быть убийцей. Вы можете быть невиновными! И тогда мы пытаемся определить, виновен ли человек. Но абсолютно другое дело, если вы скажете: "Нет, это моя машина, никто её не водит, в последнее время я не подбирал автостопщиков, я не перевозил никакие товары, у меня есть два набора ключей" и так далее.
Затем, когда я определю и проверю все возможные объяснения, приходит время для того, чтобы спросить вас, а не противостоять вам: "Ладно, не могли бы вы объяснить мне, почему мы нашли две пряди волос жертвы в вашей машине?". Теперь, если вы виновны, вам очень сложно объяснить это, если мы провели правильное стратегическое интервью. Конечно, могут быть некоторые альтернативные объяснения, о которых полиция не думала.
Таким образом, такой образ мышления не менее эффективен, он более эффективен. Он помогает полицейским думать об альтернативных объяснениях. Он стимулирует открытость. А если вы виноваты и хотите попытаться избежать наказания, то это очень сложно.
Но остаётся ли вероятность того, что виновный подозреваемый все равно избежит наказания?
Конечно. Виновные или не виновные, каждый человек, каждый подозреваемый имеет основополагающее право не предоставлять какую-либо информацию полиции. Мы не можем заставить кого-либо брать на себя вину. Это право человека. По историческим причинам сложилось, что это хороший принцип для развития демократического общества. Я не говорю, конечно, что процессуальное интервью является панацеей для всего, это не так, но это способ воплощения ценностей, которые мы считаем важными.
Модель процессуального интервью, которую вы создали - K.R.E.A.T.I.V. - вы переняли её у Великобритании. Она действует в Норвегии уже 20 лет. Сколько стран приняли её после вас?
Великобритания была первой страной, построившей более сильные отношения между полицией и учеными. Норвегия последовала за ней через 10 лет. Через пять лет после этого - в другой части мира - Новая Зеландия стала третьей страной, которая официально обязалась перейти к модели процессуального расследования. Австралия, безусловно, движется в этом же направлении. Также Нидерланды и Канада, хотя последняя из них по-прежнему сильно зависит от методов, которые используются в Северной Америке (в частности, манипулирование), которые безусловно, движутся к процессуальному интервьюированию.
Я читал лекции в разных частях Азии: во Вьетнаме, в Индонезии, а недавно - в Китае. И мы может наблюдать, как их полицейские академии понимают, что это то направление, в котором они хотят двигаться. Нельзя сказать, что процессуальное интервьюирование доминирует во всех интеракциях между азиатской полицией и гражданами, нет, это абсолютно не так. Но теперь в азиатской полиции начинают понимать, что должны измениться.
Другие страны, в частности все скандинавские страны и европейские страны, безусловно, приняли многие идеи, но на международных конференциях, посвящённых процессуальным расследованиям, многие из моих коллег говорят, что проводят процессуальные интервью. Однако, когда я смотрю на их методику, я вижу, что они начинают с процессуального интервью, потом переходят к допросу, затем возвращаются к процессуальному интервью. Но это не процессуальное интервью, это не изменение образа мышления, о котором мы говорим. Они играют в хорошего и плохого полицейских, но их образ мышления остается неизменным и состоит в том, чтобы заставить человека признаться в содеянном. Они просто используют более манипулятивные, более тонкие способы, чтобы получить это признание.
Я только что закончил писать главу книги, которая выйдет в совместном авторстве с бывшим британским полицейским, теперь кандидатом наук Энди Гриффитсом, в которой я рассказываю об опасности когнитивных предубеждений, таких как предвзятость в поиске подтверждения, эффекте первого впечатления, групповом мышлении - всех этих когнитивных предубеждений, которые есть у всех людей и которые являются проблемой.
Когда у нас формируется мнение, мы начинаем искать информацию, которая подтверждает наши взгляды на мир. Даже нейтральная информация, информация, которая на самом деле ничего не говорит о проблеме - вы принимаете её во внимание в качестве подтверждения. Но самая страшная функция этих бессознательных механизмов - психологических механизмов, которые есть у всех людей - заключается в том, что, когда мы пришли к какому-то заключению, у человеческого разума есть склонность объяснять или в худшем случае игнорировать информацию, указывающую в другом направлении. Это не испорченность человека, не злая воля, это то, как работает человеческий разум. И эти бессознательные психологические механизмы сильнее, и они влияют на нас сильнее, чем мы думаем. Гораздо сильнее.
Я сталкивался с такими случаями в области правосудия в Норвегии и Швеции, в которые сложно поверить. Один мужчина был осуждён за семь отдельных убийств в Швеции и Норвегии. Его звали Томас Квик. Его настоящее имя - Стюр Бергвол, но он действовал под именем Томас Квик. И он стал серийным убийцей. Первым в Скандинавии. Он признался во всех нераскрытых убийствах в Норвегии и Швеции. И детективы поверили ему. И он был осужден за несколько отдельных убийств в результате судебных разбирательств. При этом он не совершил ни одного убийства. Как это возможно?
Это возможно, потому что полиция в значительной степени была предвзята по отношению к нему. Они знали, что он серийный убийца. После того, как он был осужден за первое убийство, все в следственной группе знали, что он серийный убийца. И они искали информацию, подтверждающую это. Информация о том, что он блефует, что это ложные признания, игнорировалась, либо от неё отмахивались. Например, он сказал, что жертва, которую, как он утверждал, он убил, была светловолосой, в то время как на самом деле у нее было очень тёмные волосы. Затем следователи поговорили с психологами, и психологи подтвердили теорию о том, что ему так трудно представить, как выглядела девушка, потому что это стало бы психологической травмой для него, поэтому в его сознании чёрное становится белым и так далее.
Вы не поверите, насколько сильны эти механизмы. Я лично знаком с людьми, которые непосредственно учатсвовали в этом расследовании. Они не плохие люди, они не испорчены, они просто люди. Люди постоянно делают ошибки. Вот почему в нашей науке есть методика для проверки гипотез, чтобы мы не натыкались на эти подводные камни - в частности, предвзятость.
Продолжается ли сейчас развитие методики ведения процессуального интервью?
Мы лишь начинаем создавать сильный мост между полицией, системой правосудия и научным сообществом. Поэтому оно развивается и будет развиваться. Это стратегическое мышление не было частью оригинальной британской концепции PEACE, ей этого не хватало. Когда мы изучали британкую методику, некоторые ученые заявили, что концепция очень хороша, но в ней нет информации о том, как получать информацию от подозреваемых. И этот образ мышления, заключавшийся в стратегическом использовании доказательств, был идеей, основанной на работе шведского учёного. Он провел пять лет, изучая, как Верховный суд Швеции оценивает и проверяет свои доказательства. Он изучал шведскую полицию и всех судей Верховного суда - как они думали, когда рассматривали судебные дела. И он понял, что они проверяют то, что он назвал защитными гипотезами. Они проверяли, может ли подсудимый быть невиновным. На этой основе этот учёный организовал учебную программу для шведской полиции. Сейчас мы видим, что подобный образ мышления стимулирует непредубеждённость, он заставляет полицейских искать альтернативные ответы.
Возвращаясь к удерживанию доказательств. Позвольте мне бросить вызов правозащитникам и правозащитным организациям, которые, изучая действия сотрудников полиции, обнаружили, что у тех есть много возможностей для улучшения методов расследования преступлений, включая обмен информацией и раскрытие доказательств. Некоторые правозащитные организации заявили, что полиция должна делиться информацией с подозреваемым, что это право человека. Да, это так. Но на начальных этапах расследования, как я уже говорил, полиция не должна быть обязана предоставлять подозреваемому информацию о доказательствах его вины, которые у неё есть.
Это объясняется многими причинами. Прежде всего: если вы невиновны, а я говорю вам, что мы обнаружили прядь волос жертвы в вашей машине, а затем вы говорите: "Да, это не странно, потому что я возил много автостопщиков". Или: "Я возил какие-то товары туда-сюда". Или: "мой автомобиль был украден, но я не сообщил об этом полиции". Вы можете дать правдивое объяснение, но тем самым уменьшите свой шанс на то, что вам поверят позже, потому что против вас появятся обвинения со стороны прокуратуры.
Следует сказать, что иногда люди ошибочно признаются в преступлениях, которые они не совершали. Так делает куда больше людей, чем на самом деле можно предположить. Если вы предоставляете детали с места преступления слишком рано, вы помогаете ложным подозреваемым предоставить признания, которые кажутся правдой. Так что это также аргумент, почему полиция на начальных этапах расследования должна сдерживать критическую информацию и проверять её до её раскрытия.
Я хотел бы задать Вам вопрос об Андерсе Брейвике. Я знаю, что Вы допрошивали его более 200 часов. Нападение Брейвика было одной из первых атак последних лет, совершённых так называемым "одиноким волком", так как он был единственным человеком, вовлечённым в атаку. Почему Вы допрашивали его так долго, имея свидетельства его преступления?
Есть по крайней мере четыре важные причины, по которым нам пришлось так долго интервьюировать его. Но позвольте мне сначала назвать самую важную причину. Да, сегодня мы знаем, что он "одинокий волк". Но 22 июля 2011 года наша столица превратилась в зону военных действий и, к сожалению, террор на этом не закончился. Андерс Брейвик продолжил свои убийства на острове Утоя и убил столько детей и подростков, сколько смог. Да, он был арестован на острове с дымящимся пистолетом - в этом нет сомнений, но Вы, возможно, пропустили тот факт, что уже в первом интервью Брейвик угрожал народу. Тогда он сказал: "То, что здесь сегодня произошло - это не операция, а всего лишь фейерверки перед тем, что произойдёт дальше. Террористические ячейки номер два и три начнут действовать в любую минуту".
Но в конечном итоге других ячеек не оказалось...
Но откуда мы могли об этом знать тогда? Наш город горел. Он планировал эту атаку в течение многих лет. Сегодня мы об этом знаем. Мы вынуждены были серьёзно относиться к нему. Конечно, было трудно поверить, что один человек мог бы сделать всё это сам.
Во время интервью с Брейвиком, которые я курировал, мы постепенно смогли собрать доказательства, и постепенно мы начали понимать или, по крайней мере, подозревать, что сценарий с тикающей бомбой, который он нам представил, может и не быть правдой. Были полицейские и прокуроры, которые, наверное, уже через три недели или месяц после атаки, после трёх или четырёх интервью начали говорить: "Эй, он лжет, он одинокий волк". И тогда мы спросили: "Готовы ли вы сказать об этом нации? Возможно, стоит продолжить расследование?". Это был бы очень опасный вывод, если бы они ошиблись. И мы не спешили. Единственное, с чем мы спешили - это выяснить, правда ли это или нет.
Итак, все интервью и вся информация, которую мы собрали, заключались в том, чтобы проверить, говорил ли он правду об этом или нет. Я думаю, что через три-четыре месяца большинство из нас убедились, что он "одинокий волк". И когда дело было представлено в суде, мы были уверены, что наш вывод верен: он был "одиноким волком". Но на начальных этапах расследования это был главный вопрос: был ли он "одиноким волком" или нет? Кто помог ему финансировать это? Был ли кто-нибудь ещё? А Брейвик соглашался говорить о чем угодно, но не о ячейках номер два и три, и не о так называемой пан-европейской организации "The Knights Templar", которую, как мы сегодня знаем, он пытался создать, чтобы увеличить угрозу, террор и привлечь внимание, и которая, как он, вероятно, надеется, в будущем будет развиваться.
Вы использовали методику процессуального интервью в отношении Брейвика? Была ли она эффективной?
Да, несомненно. Когда мы выбирали интервьюеров для Брейвика, мы выбрали тех детективов, которые, как мы знали, не только обучались проведению интервью, но и усвоили их принцип, и в различных случаях расследования убийств доказали, что они действительно могут проводить профессиональные процессуальные интервью.
Итак, да, в отношении Андерса Брейвика использовалась методика проведения процессуального интервью. Конечно, каждая секунда интервью записывалась на видео. Его адвокат присутствовал всё время. И мы использовали эту методику для сбора как можно более точной и достоверной информации.
Были и другие причины для долгих интервью с Брейвиком. Люди, которые потеряли детей или потеряли людей, которых они любят, хотели знать, что произошло. Эта информация имеет решающее значение. Так что это ещё одна часть того, почему мы так долго его интервьюировали. Мы хотели собрать как можно больше информации.
Другое дело, конечно, что мы хотели узнать как можно больше об этом человеке. Для будущих исследований, для предотвращения таких атак в будущем.
Хочу отметить, что это моё личное мнение. Не как эксперта, а как человека. Я думаю, что сегодня самая страшная часть моего опыта наблюдения за интервью c Брейвиком - это когда я слышу некоторых политиков, читаю в социальных сетях и узнаю их аргументы, я узнаю ненависть, расизм, ограниченное мышление. И эти аргументы, я слышал их где-то раньше, и я точно знаю, от кого я их слышал. Я слышал их от Андерса Брейвика. Для меня это самое страшное.
Даже в моей стране, даже в Норвегии, сейчас есть правые партии, которые получают голоса. Они пугают людей. Они пытаются набирать избирателей, создавая страх в обществе, говоря избирателям, что всё настолько плохо. Но о чём они говорят? Посмотрите на уровень преступности в Норвегии. Он сокращается последние 15 лет.