Поведение политзаключенных в СССР было разнообразным. Далеко не все активно участвовали в акциях сопротивления. Некоторые предпочитали сопротивлению сохранять свое соматическое здоровье, не участвуя в голодовках протеста, не желая подвергать себя внутрилагерным репрессиям.
Мы все были очень разные. Наличие или отсутствие высшего образования было наименее значительным фактором отличия. Среди нас были инженеры, филологи, историки, учителя, офицеры, рабочие. Одетые в серые зэковские костюмы, мы отличались только одним – фамилией на пришитой нагрудной полоске черного дермантина, исполненной белой краской.
Внешне наша лагерная жизнь была строго регламентирована. Но поскольку мы не были послушным стадом овец, мы позволяли себе и иную жизнь, внутреннюю, детерминируемую желанием сохранить человеческое достоинство. С наличием которого у каждого из нас боролись и КГБ, и МВД. Воспоминания о лагерном существовании, достаточно многочисленные, как правило, скрывают детали наших внутренних противоречий, существующих в любой малой социальной группе, в любом коллективе.
Полагаю, сегодня об этом пора говорить вслух. Романтическое описание прошлого – плохой аргумент для построения будущего.
Так, в 1973 году один из наших лагерных товарищей имел личное свидание с женой, приехавшей к нему из Киева. Это было его первое свидание после ареста и суда. Он, П. попросил свою жену сообщить в Москве, через которую она должна была вернуться в Киев, знакомым диссидентам о том, что спустя несколько месяцев (он назвал конкретную дату) группа заключенных в лагере ВС 389-35 намерена объявить голодовку протеста в память жертв голодомора в Украине. Нас П. ни о чем не предупредил, ни с кем из нас эту идею не обсуждал.
Спустя несколько месяцев накануне назначенной им же даты он сообщил об этом Ивану Алексеевичу Свитлычному. С тем, чтобы Иван подготовил всех нас к объявлению голодовки протеста.
Был тихий скандал, возмущенный Свитлычный жестко сказал П., что тот – безответственный авантюрист. И категорически отказался организовывать эту акцию протеста, несмотря на «железный» аргумент П. о том, что мировая общественность завтра узнает о нашей голодовке протеста.
На следующий день Иван рассказал об этом неприятном инциденте Валере Марченко, Игорю Калинцу и мне, пояснив свою позицию: «Мы не имеем права сами инициировать против себя репрессии. Наша задача – информировать мир о жизни в нашей зоне, о нарушении наших прав лагерным начальством. Реакция власти на нашу акцию по голодомору была бы мгновенной. Всех нас отправили бы во Владимирскую тюрьму. И наше лагерное сопротивление немедленно прекратилось бы. Мы же знаем нашего тихушника П., авантюриста… Поверьте мне, проведя такую акцию, мы бы помогли местным чекистам надолго ликвидировать очаг сопротивления в зоне. Некому будет передавать информацию, некому будет писать интервью с нашими стариками-двадцатипятилетниками. Подумайте об этом!» Мы осознали правоту нашего мудрого Ивана Алексеевича, совсем не слабого, не боязливого человека.
Спустя какое-то время кто-то из наших коллег (кажется, Володя Буковский), находясь в заключении во Владимирской тюрьме предложил провести такую акцию: все узники совести СССР переходят на международный Статус политического заключенного. А именно: срывают нагрудный знак со своей фамилией, отказываются от принудительного труда и требуют от власти соблюдать все параграфы этого международного документа. Советским Союзом не подписанного, поскольку в СССР политических узников нет!
Многие наши коллеги в других политических зонах решились на участие в этой отчаянной акции. Мы также обсуждали ее, но решили в ней не участвовать. Иван Алексеевич Свитлычный убедил нас не идти на такой шаг с необратимыми последствиями. Он сказал: «Мы не должны помогать Андропову и Брежневу! У нас есть здесь очень важная работа, кроме нас, ее некому выполнять. Уверен, что каждый из нас и без этого будет направлен в крытую тюрьму во Владимир. КГБ не будет бесконечно терпеть наше сопротивление, пересылку информации на волю. Не следует торопить события, каждый из нас сегодня нужен здесь!»
На следующий день ко мне подошел наш лагерный «Казак Мамай» Васыль Пидгородецкий, он тогда отбывал срок в 31 год (25 лет за участие в УПА плюс добавка за участие в лагерном восстании) и жестко произнес: «Славку, ви не маєте йти на цей статус. Ви повинні продовжувати свій спротив тут, у таборі. Хто крім вас буде писати про нас, старих табірників? Прошу тебе, забудь про це глупство!»
Это был самый серьезный аргумент. Все наши сомнения растворились в ежедневной трудной и опасной работе.
Слабость? Ошибка?