В Украине сложилась довольно странная ситуация: научными открытиями и культурой у нас гордиться не принято, зато мы воспеваем благозвучие своего языка и чернозем. Как это отразилось на образе Украины, который складывается за рубежом?
Благозвучие языка и чернозем – это довольно существенные ценности. Я бы не стал проводить водораздел между ними и культурой, поскольку понятие культуры произошло, как известно, от латинского слова colere, обозначающего возделывание поля, то есть, фактически, от сельского хозяйства. В Японии, например, когда кто-либо занимается постоянной интенсивной работой, говорят, что он должен ступить на рисовое поле. Но Украина – это ведь не только деревенская культура. Киев кажется модерновым городом с сильной буржуазной традицией – на это отчетливо указывает его архитектура. Как и в других странах, у вас существует разница между селом и городом.
В Украине я в очередной раз обнаружил, что множество открытий свершились в местах, о которых западный мир не имел ни малейшего понятия. Например, режиссер Лесь Курбас и художник Борис Косарев - это люди, которые необыкновенно современны, но на Западе практически неизвестны. Борис Гройс, если я точно помню, когда-то писал, что именно в Восточной Европе сделали множество открытий, которые затем были выданы Западом как свои собственные. Кроме того, в Украине существовала необыкновенная живая еврейская культура, которая была полностью уничтожена национал-социализмом.
Неповторимость Украины, вероятно, кроется как раз в том, что сейчас причиняет вам такое количество политических и культурных проблем: вы расположены между различными мирами. Поэтому когда, к примеру, попадаешь в Андреевскую церковь, тебя сбивает с толку смесь элементов православия с южногерманским католическим барокко. Мне кажется, эта многогранность - очень важное качество для будущего вашей страны, которое требует как раз не знания единственной истины, а вглядывания в самые различные направления.
История украинской культуры – это, фактически, история феноменов, людей, которые сделали себя сами. У нас нет сильной школы, основательной музыкальной традиции, поэтому очень многое совершается интуитивно. Что возможно предпринять в этой ситуации?
Я хотел бы возразить, у меня сложилось другое впечатление: на глубинном уровне в украинской музыке есть сильная традиция, которая, разумеется, не является производной от западной модели. Но в следовании ей нет никакой необходимости. Более того, на мой взгляд, можно только пожелать украинской музыке следовать интуиции.
В минувшем столетии, и это четко можно увидеть в Киеве, культурная традиция была прервана или частично утеряна, но я не думаю, что она полностью исчезла. В Украине, как и в остальных странах бывшего СССР, насаждалась очень академическая, основанная на ориентирах буржуазной музыки XIX столетия, образовательная система. Таким образом создавалось впечатление, что студентам прививают некие “вечные ценности” - как будто развитие культуры остановилось на XIX веке. Достаточно лишь однажды посетить Киевскую консерваторию с ее фасадом, имитирующим греческий храм, чтобы это ощутить.
В области образования, по моему мнению, подкрепленному общением со студентами и учителями в Киеве, нужны бо´льшая маневренность и желание преподавателя помочь своему ученику.
Занятия новой музыкой в Украине убыточны. Можно ли вообще заработать деньги в этой области или это утопия?
Убыточность - это не только украинская проблема. Но это, по-моему, не самый неотложный вопрос искусства, потому что искусство лишь в редких случаях оказывается рентабельным.
Цена искусства измеряется в первую очередь не деньгами, а культурной ценностью, которую оно приносит обществу.
Поскольку искусство является жизненно важным для общества, необходимо найти средства, позволяющие ему существовать. Художники не должны голодать, их работа должна быть оплачена. Так что музыку всегда нужно субсидировать в той или иной форме.
Какую роль государство может играть в решении проблем исполнения новой музыки? Как выглядит идеальное с точки зрения композитора государство?
Идеальное – это, конечно же, то, которое не диктует автору, что и как он должен сочинять, оно доверяет и прислушивается к художнику, даже когда он делает что-то такое, что государству не нравится. Оно должно понимать, что художника нужно поддерживать даже в том случае, если он противостоит режиму.
Как можно заинтересовать людей современной музыкой? Должна ли она выйти из концертных залов и может ли стать частью социальных проектов?
Музыка – это всегда социальный проект, даже когда об этом не говорится напрямую. И «серьезная» и популярная ее составляющие оказывают свое влияние на общество, равно как и друг на друга. Борис Гройс называет эти две составляющие валоризацией и популяризацией. Валоризация – это, скорее, движение ввысь, к высшим достижениям, которые являются элитарными и эксклюзивными (что, несомненно, впечатляет публику). В то же время, популяризация – это, скорее, движение вширь, охват всего общества. Обе области находятся в постоянном взаимообмене и обе, безусловно, важны. Это, условно говоря, храм и базар, которые присутствуют в любом городе.
Новая музыка, происходящая от буржуазной академической музыки, скорее всего, относится к валоризационному искусству. К сожалению, можно неоднократно наблюдать, как появление новой музыки в социальных проектах упрощает ее, утрачивается та составляющая, которая и превращает музыку в искусство. Само собой, я не против включения искусства в социальные проекты, я и сам с огромным удовольствием исполнял пьесу с участием музыкантов-любителей. Однако вместе с тем мне совершенно ясно, что участники таких событий заботятся не столько о музыкальной стороне исполнения, сколько культурно проводят досуг и находятся в поисках искусства как такового.
В Украине сейчас мода на музыкальный минимализм – львиную долю всех фестивалей, популяризирующих современную музыку, составляют именно такие партитуры. Что такая “мода” может сказать об украинцах? Популярен ли минимализм в Германии?
В последние годы минимализм в Германии куда менее важен, чем, вероятно, еще 20 лет назад, когда был популярен прежде всего репетитивный минимализм [то есть, техника, основанная на монотонном повторении коротких блоков, что хорошо слышно, например, в произведениях Ла Монте Янга, Стива Райха и Филипа Гласса – LB.ua].В Украине же основная роль отведена другому типу – сакральному минимализму Арво Пярта или Хенрика Гурецкого.
Мне кажется, это означает желание украинцев найти общие для культуры опорные ценности, что совершенно объяснимо в контексте атмосферы неуверенности последних 20 лет с момента распада Советского союза. Я не думаю, что это связано с недостатком слухового опыта – скорее, с возможностями классифицировать и обращаться с ним. Для этого было бы необходимо продвигать посредническую деятельность в сфере музыки: к примеру, проводить общие мастер-классы для западных и украинских композиторов, музыковедов, теоретиков и журналистов. Следовало бы организовать обмен студентами в обоих направлениях, потому что (это я сужу по своему опыту) в Киеве тоже можно научиться многим новым вещам. Это могло бы дать возможность молодым украинским композиторам и музыкантам больше времени провести за рубежом, а нам на Западе лучше узнать украинскую новую музыку. Искусство и культура ведь никогда не были улицей с односторонним движением.
Как вы прогнозируете будущее новой музыки в Европе? Есть ли поводы для оптимизма?
Для оптимизма всегда найдутся поводы, а негативные вещи и так придут сами по себе. Какое будущее уготовано новой музыке в Европе или где-либо еще – это мне, конечно, неизвестно, но я уверен, что она всегда будет существовать, потому что человечество, к счастью, всегда жадно к новому.