Сейчас я вздрагиваю, читая отрывки из показаний свидетелей на суде по убийству Оксаны. В новостях мелькают подробности ее распутного образа жизни — с кем она жила, за что брала деньги, как относилась к мужчинам. Рассказывают об этом люди, представляющиеся ее друзьями. Еще одна «сочувствующая» - директор школы-интерната, в которой училась Оксана, — поведала миру, что покойная была замечена в воровстве. Преподаватель той же школы Светлана Ракша — что у девушки была легкая степень умственной отсталости. Подробности, согласитесь, важнейшие — судят троих мужчин, изнасиловавших и пытавшихся задушить и сжечь девушку. От ее IQ наверняка зависит мера их вины и тяжесть наказания.
Из этих обрывков фраз, сказанных на якобы закрытых заседаниях, можно сделать вывод, что выбрана такая линия защиты Краснощека, Погосяна и Присяжнюка: превратить Оксану из героини, которой сопереживает вся страна, в жалкую тупую пьянчужку, которая — как любят у нас эту фразу! - «сама виновата». Тогда можно и с судьей пытаться договориться — уверившись в том, что особого общественного резонанса мягкий приговор не вызовет.
В криминалистике есть такое понятие «виктимность», обозначающее склонность субъекта к поведению, повышающему шансы на совершение преступления в отношении него. Поведение Оксаны Макар, судя по информации, которую распространили СМИ, типично виктимное: она одна выпивает в баре, сама подсаживается к незнакомым мужчинам, принимает приглашение поехать к ним домой.
— Анонимный оперативник, интервью LB.ua
Расчет, что самое печальное, оказался верным. Впрочем, это как раз не удивительно, удивительно другое — почему эта непрошибаемая позиция «сама виновата» проявилась не сразу, а лишь когда заговорили об образе жизни Оксаны.
Сейчас я процитирую мать девочки, которая была изнасилована в Москве «певцом» Константином Крестовым — это история получила широкую известность: «Параллельно с сюжетами в интернете прокатилась волна обсуждений, где были высказаны всеобычные несвежие мысли, что «девки сами напросились», «решили денег подзаработать», «кто они и кто он-пусть радуются, что он не побрезговал с ними переспать».
А вот — цитата из письма адвотката жертвы изнасилования в Винницкой области: «Мама с девочкой готовы общаться с журналистами. Они живут в Киеве. А вот готовы ли общаться жители села, в т.ч. и свидетели похабного поведения С. большой вопрос... даже те редкие, которые как бы их поддерживают (большинство считают, что "Сучка не захочет - кобель не вскочит...", "18 лет - уже пора..." и т.д. ) боятся проблем, огласки и т.д.». (Жители Москвы и села Винницкой области не так уж отличаются друг от друга, не правда ли?)
Можно понять, что человек думает каким-то краешком сознания: «Ее изнасиловали и зверски убили, но она вела разгульный образ жизни. Я не веду разгульный образ жизни, потому меня не изнасилуют и не сожгут заживо». (Помните — о «нелинейном отклике»?) Нужно ведь как-то успокаивать себя, как-то справляться с тем шоком, который вызвали новости об Оксане и жуткие фотографии ее забинтованного тела. Справились? Отлично. Настращали детей? Окей, может, это и правильная воспитательная тактика. Но зачем же произносить такое вслух, на людях, писать это в комментариях и в своих блогах?
Ведь когда это случится с вами, с вашими близкими или даже детьми, отклик будет не таким уж и нелинейным.