Начало у картины многообещающее, как на любителя жанра (его можно попробовать определить как трагикомический трэш, но вряд ли это будет исчерпывающе): 1937 год, война франкистов с республиканцами, последние, в частности, врываются в местный цирк и призывают тамошних клоунов и прочих участников представления на баррикады. Небольшая пламенная речь, немного горького юмора и нашему взору предстает картина, достойная живописания Гойи: несущийся по полю сражения клоун, наряженный в дамский наряд и кромсающий всех недругов с помощью мачете.
Клоуна не убивают, а оставляют в лагере, работать на стройке помпезного мемориала, чем обрекают его на безумие, а его сына, Хавьера, – на судьбу мягкотелого неудачника, взвалившего на себя тяжкое бремя Грустного Клоуна, потому, по завету отца, смешить детей Хавьер не сможет, слишком многое ему довелось повидать в своей жизни, но вот отомстить за все – еще как. Спустя многие годы, в 1973 году, Хавьер устраивается на работу Грустным Клоуном в цирк, в котором негласно заправляет Смешной Клоун Серхио, который хоть и любит веселить детей, но в реальной жизни является алкоголиком и садистом и шутит сальные шуточки.
У Серхио есть девушка – красивая акробатка Наталья, в которую Хавьер тоже влюбляется, и за которую начинается борьба не на жизнь, а на смерть. И дальше куда кривая испанской фантазии вырулит – травмированный Хавьер слетает с катушек начинает одновременно мстить за отца и отвоевывать девушку у своего соперника, уродует его лицо, убегает в лес, затем уродует свое лицо, кусает генералиссимуса Франко, обматывается пулеметными лентами и так далее. Если вы подумали, что это были спойлеры – не бойтесь, в фильме предостаточно других не менее интересных событий, которые невозможно перечислить (да и не очень хочется, если честно).
В определенном смысле ярлык «это кино понравилось Тарантино» соответствует тому, что происходит в «Печальной балладе для трубы». Это довольно ровный, пафосный, кровавый и предельно натуралистичный фильм, который, с одной стороны, отмечает границу дозволенного в подобном жанре (куда уж дальше), с другой – несет высказывание на очень важную для режиссера тему.
По словам де ла Иглесиа, этот фильм стал способом изгнать боль из его души, боль за родную страну, пережившую ужасы противостояния режима Франко и республиканцев, разворачивающегося в заданных фильмом временных рамках. И своей задачей он считал показать весь ужас и абсурдность этого противостояния – психопаты и головорезы были по обе стороны баррикад, и ни к чему хорошему это не привело.
Мачизм превращается в садизм, желание отомстить превращается в одержимость, которая выливается в обыкновенное насилие, не говоря уже о метафоре религиозной жестокости – в конце концов, Хавьер надевает некое подобие костюма католического служителя, и берет в руки пулеметы. Если вспомнить, что инквизиция была отменена в Испании лишь в XIX веке и отличалась особой жестокостью, можно представить, откуда берутся такие крышесносящие метафоры.
Если вспомнить также, что Испания подарила миру искусство Франсиско Гойи, то воплощение переживаний режиссера де ла Иглесиа оказывается вполне логичным. Жестокость, надрывность, упивание многочисленными болезненными деталями во имя высокой цели – это все то, к чему нужно быть готовым на показе «Печальной баллады для трубы».
Другое дело, что весь этот цирк жестокости попросту забивает все нужные для восприятия изначального режиссерского посыла сенсоры. Как за деревьями не видно леса, так за мельтешащими конечностями и фонтанами крови не разглядеть возвышенного крика испанской души, утомленной ужасами войны. Ужас весьма отчетливо чувствуется на физиологическом уровне – да и то, наверняка, потому что за кадром практически ничего не остается: все то, чего мы не хотели бы увидеть (хруст костей, развороченное лицо Смешного Клоуна с теперь уже вечной улыбкой, сцена с перевоплощением Хавьера при помощи химических реакций), обильно насыщает чуть ли не каждый кадр «Печальной баллады».
Конечно, один из вернейших способов высказаться на предмет бессмысленности насилия – это сконструировать утрированный донельзя сатирический сюжет с элементами абсурда. Вопрос только в том, что сатира – это, в общем-то, когда бывает иногда и смешно, а не только страшно, жутко и отвратно. Может быть, поэтому Тарантино так понравился фильм: он бы и сам не прочь такое снимать, только стесняется, да и чувством юмора пока у него все в порядке.
Хочется верить, что хотя бы на одного человека этот фильм произведет терапевтический эффект. Возможно, этим человеком станет только режиссер Алекс де ла Иглесиа. Потому что в противном случае эта картина окажется лишь звеном из замкнутой цепи жестокости, которая никуда не девается, а лишь аккумулируется где-то в хтонических слоях, время от времени выплескиваясь в такие вот психопатические «Баллады».
Тем не менее, «Печальная баллада для трубы» – зрелище хрестоматийное и в какой-то мере обязательное для тех, кто хочет встряхнуть свои закостеневшие органы восприятия прекрасного. Тот факт, что подобное кино вообще достигло украинских кинотеатров, можно, без преувеличения, называть прорывом и одним из важных событий этого года.
