Г-н Поклитару, как часто обновляется репертуар театра «Киев Модерн-Балет»?
Первоначально я хотел выпустить премьеру двух одноактных спектаклей по мотивам пьес американских драматургов. В первом случае - «Двое на качелях» Уильяма Гибсона, во втором - «Долгий рождественский обед» Торнтона Уайлдера. С «Обедом» на музыку «Времен года» Антонио Вивальди дела пока обстоят неважно. Он задуман для всей труппы, и в нынешнее время найти средства для такого проекта непросто. Спектакль мы делаем, но еще он не одет и не обут. Это работа в ящик.
Сейчас уже не модно говорить о кризисе - часто психоз, с ним связанный, намного сильнее последствий самого кризиса. Скажу без лишней скромности, что на данном этапе театр «Киев Модерн-Балет» является достойной визитной карточкой современного искусства Украины. И, к сожалению, никому до этого нет дела. Все заняты выборами. Кода мы представляем Украину в Москве на открытии фестиваля «Золотая маска», здесь это воспринимают на ура, а когда возвращаемся, то выживаем всеми возможными способами.
Да, мы - частный театр. Но это не аксиома! В 2000 году театр гениального российского хореографа Евгения Панфилова (первый частный балет в Советском Союзе!) Министерство культуры РФ полностью взяло на свое содержание. И если бы перед названием театра «Киев Модерн-Балет» появилась приставка «Национальный» или «Государственный», это принесло бы пользу не только нам, но и стране в целом.
В данный момент мы просим помощи у разных структур. Ждем ответа. Мы благодарны нашему меценату Владимиру Филиппову, который поддерживает театр на плаву. Слава богу, репертуар «Киев Модерн-Балета» достаточно большой. Пока выживаем за счет восьми спектаклей, поставленных у нас за два с половиной года.
Что касается получасового балета «Двое на качелях», он относится к разряду недорогих - там занято всего два человека. Танцевать будут три состава, и, соответственно, получится три абсолютно разных спектакля - ведь от психофизики актеров зависит очень многое. Музыкальную основу составляет «Чакона» Иоганна Себастьяна Баха из Партиты №2 для скрипки соло. А обрамляют спектакль песни в исполнении Чавелы Варгас.
По каким критериям вы отбираете музыкальный материал для своих балетов?
Не знаю, будет ли понятно мое субъективное ощущение, но музыка для меня, в первую очередь, должна быть «костистой», иметь понятную структуру. В этом плане идеал для меня - «Болеро» Мориса Равеля. Там абсолютно понятно, как это сделано. Расплывчатый музыкальный материал или чересчур примитивный по своему строению для моей хореографии использован быть не может. Я очень редко применяю электронную музыку, никогда не берусь за попсу.
Часто бывает, что сама музыка отбирает меня. Так, например, произошло со Скрипичным концертом Петериса Васкса, который лег в основу моего спектакля Underground. Когда я его услышал, сразу понял - мне деваться некуда. Поразительно, что в наш циничный, постмодернистский век, когда обо всем говорят в лучшем случае с улыбкой, а чаще всего с ухмылкой, когда везде ищут двойной подтекст, а искренним быть немодно, существует музыка Васкса. Это искусство, в котором автор открывается полностью, нисколько не стыдясь быть лириком, трагиком, по-настоящему сопереживать. Кого из композиторов я могу сравнить с Васксом по субъективности - так это Петра Ильича Чайковского. Та же степень открытости и отсутствие игр в какие бы то ни было «-измы».
Существует расхожая фраза - «Литература унижает балет». Тем не менее, большинство ваших спектаклей имеют литературную первооснову...
К сожалению, подавляющее большинство хореографов на Западе думают, что балет - самодостаточная материя, и всякая помощь смежных видов искусства - будь то литература, музыка, декорации, пошив костюмов - это вспомогательные костыли, которые Его Величество Балет унижают. Однако, помнится, все виды театрального искусства, присутствующие нынче в обиходе, растут из одного корня - театра Древней Греции. А древнегреческий театр сюжетен по своему определению. И вся наша культура - оттуда, хотим мы этого или нет. Да и такого понятия, как катарсис, кажется, никто не отменял. И стремление к нему - смысл существования любого театрального искусства. По крайней мере, мне так еще кажется.
Фото: PHL
Кстати, в той же Древней Греции спектакли нередко занимали целый день. В интервью вы констатируете, что нынешней публике выдержать полнометражный спектакль крайне сложно...
Каждой эпохе присуще свое ощущение театрального времени и полнометражности. У балетной публики XIX века была особая культура. Люди пили чаи, открывали шампанское, флиртовали с дамами, заходили посмотреть на вариации любимых танцовщиц, махали им руками из ложи. И для них было совершенно привычным делом высидеть три акта с прологом «Спящей красавицы» Чайковского. Более того, в Европе того времени нередко было принято совмещать полноценные оперные и балетные спектакли.
Вещи, которые я делаю, почти всегда получаются сжатыми, лаконичными. Для людей XVIII-XIX столетий это такой себе придаток к большому действию. Но для современного зрителя, который привык к спрессованности эмоций и событий, это полноценный балет. Я не знаю, что будет дальше, но, мне кажется, я в чем-то верно чувствую сегодняшнее время...
В чем принципиальное различие между работой балетмейстера в своей труппе и с чужими коллективами?
В чужом театре ты гость. Можно капризничать, обвинять, ругаться, что все сделано неправильно и рабочий процесс построен из рук вон плохо. С тобой носятся, о тебе заботятся. Здесь же ты сам себе хозяин, и если что-то не так, виноват ты сам. И все же, я неоднократно приходил к выводу, что спектакли, сделанные в «Киев Модерн-Балет», живут дольше. За ними есть постоянный авторский уход и надзор. Спектакли, поставленные на стороне, часто находятся в состоянии, в котором мне бы не хотелось их видеть. Они кардинально отличаются от классического репертуара трупп, и там просто нет педагогов, которые могли бы поддерживать их жизнеспособность.
Можно ли говорить о последствиях для московской культурной среды вашей скандальной постановки «Ромео и Джульетты» Прокофьева на сцене Большого театра в 2003 году?
О последствиях, скорее, не моей «Ромео и Джульетты», а четырех лет руководства труппой Большого театра Алексея Ратманского. Это человек западного образа мышления, по-настоящему современный хореограф, умница, эрудит. Благодаря ему в Большом произошел ментальный сдвиг, и словосочетание «современный балет» перестало быть чем-то вроде сибирской язвы. Сейчас там выросло целое поколение замечательных солистов, которые легко танцуют как классику, так и модерн. «Ромео и Джульетта» была предтечей, тараном. Когда Алексей занял свой пост, ему было не то что легче... Просто самое ужасное, что можно было сделать, мы сделали до того. И его замечательное творчество московскими балетоманами было воспринято с облегчением, как спасение от этого ужаса.
Недавно вас можно было заметить на киевской премьере «Ромео и Джульетты» Романа Виктюка. О Романе Григорьевиче в кругах театральных критиков бытует мнение, что это режиссер конкретного времени, точнее, «на время»...
Ко всему, что делает Виктюк, я отношусь с огромным интересом. Что касается вашего вопроса, любой автор в театре - на время. И все, что относится к исполнительскому искусству, - на время. Гениальные спектакли прошлого века сейчас бы не произвели никакого резонанса. Точно так же для нас было бы непонятно искусство XXII века.
Для балетомана нет ничего смешнее, чем посмотреть записи великих танцовщиков 1920-30 годов. А это были имена, величины! Анна Павлова, символ эпохи - можно просто обхохотаться. Теперь остается только с грустью вспоминать, какое впечатление производила в 1950-х революционная «Весна священная» Мориса Бежара. То же самое в музыке: записи знаменитого скрипача Яши Хейфеца слушать просто невыносимо. Это касается и драматического театра. Я большой поклонник Георгия Товстоногова, его труды, воспоминания о нем - мои настольные книги. И все-таки, даже если бы такой его великий спектакль, как «История одной лошади», был поставлен сегодня, возможно, он не произвел бы такого эффекта, как в 1980-е.
Со своими постановками вы в каких отношениях?
Года три выдерживаю. Потом эти спектакли начинают меня раздражать. От балетов пятилетней давности уже появляется сыпь. Хотя, думаю, есть люди, у которых они вызывают отторжение еще на премьере.
Вас не коробит, что французские коллеги разглядели в ваших постановках неоклассицизм?
Давайте сразу определимся, что любые термины и ярлыки не имеют никакой ценности. Они условны, как все в нашей жизни. Я могу сказать, что находящееся в этой комнате пианино, с одной стороны, - музыкальный инструмент, на котором можно играть божественную музыку Моцарта. С другой - предмет полутора метров в высоту и двух в ширину, сделанный из дерева черного цвета. И в том, и другом случае, согласитесь, - правильно, но сущности никак не выражает. Поэтому то, что я делаю, для Киева - современный танец, для Кишинева - XXII век. А для Франции и Германии, которые идут своим путем (они уверены, что путем правильным, а все остальные ошибаются), - возможно, действительно неоклассика, «вчерашний» день.
Вы можете дать определение своему стилю?
Конечно, нет! На прошедшем «Гоголь-фесте» меня повергла в ужас просьба организаторов дать мастер-класс. Ведь мастер-класс - это попытка поделиться с кем-то своей системой. Или системой чужой, тобою крепко выученной. У меня такой нет. Каждый раз, когда прихожу в зал и берусь за новый материал, я чувствую себя абсолютным неучем и бездарем. Чувствую, что ничего не знаю. Правила каждый раз придумываются заново. А то, что в итоге видят люди... Это как про критиков - доброго и злого. Злой критик напишет: «У этого хореографа видны штампы». Добрый скажет: «У него уже есть свой почерк».
Что стимулирует ваше творчество? Какие темы вас больше всего привлекают?
Мне еще в детстве сказали, что человеческое существо отличается от животного в первую очередь пониманием того, что оно конечно. И этот ничтожный отрезок времени впереди мне хочется вопреки своей лени и всем мировым кризисам максимально насытить тем, для чего я создан - созданием второй, театральной реальности. В ней меня больше всего интересует сопоставление личности и общества. Эта тема безумно хореографична. Это один и много. Это всегда работает.
Вы себя ощущаете белой вороной?
Нет, я довольно компанейский товарищ. И чаще всего общаюсь нормальным языком, а не так как с вами. Знаете, что такое интервью? Попытка всеми силами показаться умнее, чем ты есть на самом деле.