На первый взгляд Ступка и Иоселиани - фигуры настолько противоположные, что представить их сотрудничающими довольно трудно. Но это - только на первый. На самом деле оба они - «националисты», один - грузинский, другой - украинский (по определению официальной Москвы эпохи застоя и существования СССР); при этом оба они были - и есть - настолько талантливы, что и всесильная советская власть не смогла с ними справиться...
Правда, с Иоселиани у нее получилось лучше: грузинскому режиссеру пришлось-таки покинуть пределы СССР и поселиться во Франции. То, что он не стал поденщиком на побегушках, жалким эмигрантом, согласным на любую работенку, какая подвернется, а стал принадлежностью международного киноистеблишмента - в этом был элемент и везения, и личной энергии Отара Давидовича. То, что «рука Москвы» не смогла расправиться со Ступкой, - тут тоже, как видно, сыграли свою роль и везение, и выдающийся, яркий, интересный талант, граничащий с гениальностью.
Впрочем, с Параджановым, талантливым, как известно, не менее, справились, отправив в лагеря, последствия которых трагически сказались на его здоровье и довольно ранней смерти.
Так что насчет везения, которое, похоже, сопровождало Ступку всю жизнь, мы, по-видимому, не ошиблись...
Любопытно, кстати, что у обоих - Ступки и Иоселиани - судьбы в чем-то схожие: не защити тогда Шеварднадзе «Грузия-фильм» от разгрома Москвы и критиков в погонах, писавших омерзительные пасквили на грузинские фильмы, грузин постигла бы та же участь, что и поэтическое украинское кино.
В общем, в чем-то повезло Иоселиани (дали-таки уехать, не посадили, хотя снимать как раз таки не давали), в чем-то - Ступке (остался на плаву, несмотря на тяжелейшее положение студии имени Довженко). У Ступки, правда, всегда был театр, до которого, видимо, из Москвы было сложнее добраться: а уж в театре-то, за неимением достойных его ролей в кино, он всегда мог блеснуть в классических пьесах.
Такие вот дела.
И вот, стало быть, теперь они встретились: Иоселиани, назвавший свой фильм «Шантрапа» (видимо, так его и называли на «Грузия-фильме» партийные начальники), решил пригласить Ступку на роль доброго функционера, засланного в стан врагов казачка. Одного из тех, кто исподволь и готовил перестройку...
Этот самый функционер, в душе прогрессивный человек, да и просто человечный, поможет молодому режиссеру, alter ego самого Иоселиани, переместиться на Запад, и будет помогать ему по своим каналам и там.
Ибо на Западе - вопреки нашим тогдашним представлениям о полной свободе творчества в странах буржуазной демократии - начнутся свои игры и свои препятствия. Вместо идеологического прессинга, от которого молодой Иоселиани устал до смерти в родных пенатах, появится прессинг денег, коммерческой составляющей, столь важной в системе западного кинопроизводства.
Словом, не тут и не там: как говорят эмигранты, жить в состоянии подвешенности - без родины, которая, как поет известный русский рокер, «уродина», - тоже не сахар. Тем более что реалии иной жизни, чужой и незнакомой, та почва, которой всегда питаешься, создавая произведения искусства, могут подвести - вплоть до полного оскудения, а то и потери дарования. Кстати, со многими так и произошло - если не со всеми: выдержать прессинг идиотов-продюсеров не смог даже такой «монстр», как Андрей Кончаловский, ужасавшийся дикости и необразованности американских воротил кинобизнеса. В Голливуде не согласился работать и сам Феллини: там, где не дышат почва и судьба, делать абсолютно нечего. Не чувствуя «запаха» страны, нет смысла связываться с ней, полагал мудрый Феллини.
Иоселиани же - и в этом уникальность его судьбы - перехитрил всех и вся: фильмы, снятые им во Франции, совершенно не притворяются французскими, оставаясь такими же грузинскими по сути, как и те, что он снимал на родине. Более того: снимая на деньги французских продюсеров, Иоселиани делал, грубо выражаясь, «антифранцузские» фильмы, обвиняя Францию в буржуазности, пошлости, тупости и равнодушии ко всему на свете, от культуры до человеческих взаимоотношений. Он даже как-то договорился до того, что принародно (в каком-то интервью) назвал своих новых соотечественников «свиньями».
Как ни странно, в этой непримиримости и «неблагодарности» и состоит обаяние Иоселиани - правда, с годами все больше и больше превращающееся в обаяние отрицательное: надо сказать, что при всем своем уме человек он не слишком доброжелательный. Хотя... как сказать. Если судить не с позиций моралиста, то и у него много личных достоинств: говорят, что его вечная мизантропия умеряется щедростью по отношению к друзьям, вплоть до самозабвения. И, разумеется, отточенным, блестящим интеллектом (а уж в этом мне лично удавалось не раз убедиться, беря у него интервью).
Пожалуй, главное его достоинство - умение не повторяться, мыслить при тебе, не крутить заезженную пластинку стереотипов и трюизмов, а всякий раз выдавать что-то существенно новое.
Сыграть такого героя в ретроспекции не так уж трудно: зная, каким Иоселиани стал, можно предположить, каким он был - не слишком уступчивым, чересчур свободным, отстаивающим во что бы то ни стало свое мнение (хотя живые свидетели той поры говорят как раз обратное - что, мол, мог ладить со всеми). Труднее другое: изобразить двойственность его натуры, почти лисью хитрость, без которой обмануть судьбу, начальство, идеологические препоны и прочее было почти невозможно...
Ведь и у Ступки, судя по всему, в этой картине эдакая двусмысленная функция: быть человеком, занимая высокие посты в эпоху развитого застоя, - это еще надо постараться.
Так что, господа, зрелище всем нам предстоит прелюбопытное. Надеюсь, Иоселиани хватит иронии показать самого себя человеком неоднозначным - игроком и тонким политиком.
То, что Ступка сыграет своего «партфункционера» с подтекстом, - в этом я даже и не сомневаюсь.