«Политическая журналистика перестала быть такой же эффективной, как раньше, и я в ней перестал быть таким же эффективным»
Соня Кошкина: Новость о намерении Сергея Рахманина баллотироваться по списку партии «Голос» произвела эффект разорвавшейся бомбы. Вспомнились слова Юлии Мостовой пятилетней давности, о том, что «ложа прессы обвалилась в зал заседаний». Но здесь все-таки не тот случай. Хотелось бы услышать твою аргументацию, почему ты решил уйти в политику. Как принял решение?
Ответ получится длиннее, чем хотелось бы. Если бы мне сказали пять лет назад, что я стану баллотироваться в парламент, я бы, наверное, сильно удивился и улыбнулся. Хотя тогда мне это предлагали четыре политсилы. Особо не размышляя, я всем отказал. В 2014 году я был абсолютно убежден, что в журналистике могу и должен сделать больше, чем мог бы сделать в политике. Но за пять лет жизнь изменилась гораздо сильнее и быстрее, чем я мог себе представить.
Журналистика, которой я учился, которую исповедовал, которой жил, которую даже в какой-то степени пропагандировал, уже не является тем фактором, который влияет на политику. Хотя бы опосредованно.
Сегодня политики первого эшелона общаются со своими избирателями, фактически минуя посредников, которыми до недавнего времени являлись политические сообщества, партии и фракции, СМИ. При помощи медиатехнологий и социальных сетей, они получают прямой доступ к людям. Не скажу, что СМИ обнулились как средства объяснения, как средство привлечения внимания, но влияние свое утратили серьезно.
Журналистика меняется очень сильно. Буквально на глазах. За последние пять лет процесс этот ускорился. Политическая журналистика перестала быть такой же эффективной, как раньше, и я в ней перестал быть таким же эффективным. Думаю, она находится в стадии становления запроса на новые правила.
Если раньше у меня была четкая уверенность: то, что я делаю, опосредованно влияет на принятие решений, то сейчас эта связь существенно ослабла. Круг людей, которые читают таких, как я, и влияют на тех, кто принимает решения, сузился. А круга людей, которые принимают решения и прислушиваются к тем, кто читает таких, как я, практически уже нет. Поэтому я перестал получать удовлетворение от работы.
Я старею как журналист, как человек, который в журналистику пришел тридцать лет назад, который воспитан в определенных правилах и привык доносить свои мысли при помощи определенных механизмов, приемов, которые сейчас уже не работают. Я не получаю удовлетворения, не понимаю до конца, насколько я убедителен и эффективен.
Мысль, что мне пора что-то менять в своей жизни, возникла пару лет назад. Даже раньше. Это значительно сэкономило время на принятие решения, когда поступило соответствующее предложение (от партии «Голос», – LB.ua). Можно по-разному относиться к парламенту образца 2014-2019 годов, но он стал более прозрачным, более демократичным, если хотите, более народным. Начал ломать представление о законодательном органе, о политике. Я не говорю о его эффективности или заангажированности, но он точно другой относительно предыдущих созывов законодательных органов. А мне есть с чем сравнивать: все парламенты прошли у меня перед глазами. Одним словом, политика становится более доступной для людей извне. А законодательная власть становится менее кастовой.
С.К.: Сакрализованной.
Совершенно верно. У общества есть запрос на политиков нового качества. Это показали, в том числе, последние выборы. Этот запрос еще не является осмысленным. Избиратель, как по мне, не до конца понимает, какого качества людей он хочет видеть во власти, но то, что он не хочет видеть тех людей, которые по традиции почти всегда в нее приходили, это уже абсолютно очевидно. И поэтому мой выбор был в пользу политики.
Считаю, у меня есть достаточный набор знаний о ней. Я не являюсь знатоком политики в классическом понимании этого слова, поскольку политиком никогда не был, но я хорошо представляю, что менять внутри политики, потому что знаю, что в ней работает не так. В этом смысле, мне кажется, я мог бы быть востребованным. Это, во-первых.
Во-вторых, как ни смешно и ни странно это прозвучит из уст человека, который столько лет ассоциировался с очень демократичной и свободной профессией, меня давно привлекал законодательный процесс как таковой. Я - в качестве добровольного консультанта - принимал участие в разработке целого ряда законопроектов. Я очень много анализировал законодательных и нормативных актов…
С.К.: Ты объективно самый сильный среди тех, кто пишет об этом.
Мне это просто нравится. Знаю людей, которых невозможно заставить сидеть и ковыряться в законах или анализировать законопроект на 800 страниц. Мне же подобное никогда не было в тягость - чувствую силы и желание этим заниматься.
С.К.: Партия «Голос» – единственная, кто предложил тебе место в избирательном списке на этот раз?
Единственная.
Олег Базар: Ты сказал, что в последние пять лет политика начала меняться. И, вправду, новые политические проекты являются партиями весьма условно, они больше похожи фан-клубы звезд инстаграмма и ютуба. В том числе, и партия «Голос» Святослава Вакарчука. Насколько ты, такой олдскульный, будешь адекватен этим новым вызовам?
Я бы с тобой не согласился. Я не буду оценивать другие политические силы, потому что не считаю это корректным. Любая партия – это в любом случае политический проект. Он бывает успешным/неуспешным, ответственным/безответственным, соответствующим/несоответствующим. Но главная цель – прийти к власти.
О.Б.: Все же, минимум две из пяти проходных партий сложно назвать чистыми политическими проектами. Это больше маркетинговые проекты.
Давай возьмем конкретную политическую силу, к которой я решил присоединиться. Возможно, кто-то воспринимает партию «Голос» как секту Вакарчука или фан-клуб «Океана Эльзы», но не я. Для меня важным обстоятельством, в немалой степени повлиявшим на мое решение (идти в парламент, – LB.ua) стал как раз набор людей, которые вошли в команду. И принципы, по которым они отбирались. Это люди, которые обладают определенным набором данных, которые с моей точки зрения, востребованы сейчас больше всего. Они целеустремленные. Самодостаточные. Профессиональные в самых разных сферах. Они, дополняя друг друга, смогут, надеюсь, сформировать коллектив, который будет эффективным законодательным отрядом.
О.Б.: Согласно последним опросам, партия Вакарчука имеет рейтинг 8-9%. Как ты думаешь, вот эти 8-9% потенциальных избирателей голосуют за прекрасную команду, которую ты только что описал, или за популярного певца?
Я не социолог, не психолог, мне трудно судить. Могу только предполагать. С моей точки зрения, личная популярность человека, который возглавляет избирательный список, естественным образом влияет на выбор избирателей. Но я не думаю, что это единственный аргумент. Если мы говорим о Вакарчуке, его преимущество еще и в том, что достаточно большим количеством людей он воспринимается уже не только как фронтмен «Океана Эльзы», но и как общественный деятель. Как человек, который очень много говорил и делал в самых разных гражданских сегментах. Как человек, который готов к политике.
Что касается остальных кандидатов в списке, я думаю, что достаточно большое количество людей все равно будут смотреть, кто идет следом за Вакарчуком. В момент выбора для них будет важным, что это за люди, кто за ними стоит, чем они руководствуются. Я бы этот фактор не сбрасывал со счетов.
О.Б.: Если бы этот фактор был важен, то условные «Демальянс» и «Сила людей» уже бы несколько раз зашли в Раду. Там на каждых выборах собирается некоторое количество порядочных и весьма компетентных людей, но они набирают около 0,3%. Почему? Потому что у них во главе списка никогда не было популярного украинского певца.
Одно не исключает другого. Глупо спорить с тем, что личная популярность Вакарчука, не только как музыканта, но и как человека, как общественного деятеля, добавляет популярности силе, которую он возглавляет. Но я абсолютно убеждён, и не потому, что я присоединился к этой политической силе, что избиратель все-таки обращает внимание на весь список, на команду.
Популярность Вакарчука – важное обстоятельство, но не единственное. Понимаешь, у Вакарчука хватило интуиции, ответственности, здравого смысла собрать людей, которые будут помогать ему выстраивать нормальную политическую силу. А она - помогать стране меняться. Я уверен, что она будет меняться. Медленнее, чем хотелось бы, но уже неотвратимо.
Пользуясь собственной популярностью, можно завести абсолютно разное количество людей по их «качеству». Велико искушение завести исключительно своих. Но это не про Вакарчука.
С.К. Ты в партию уже вступил?
Да, я написал заявление в партию «Голос». Я никогда не имел отношения ни к каким политическим партиям. Для меня это был осознанный и серьезный выбор.
«Вакарчук образца 2005 года и 2019 – два разных человека»
С.К.: Как твое решение восприняла Юлия Владимировна (Мостовая, главред «Зеркала недели»– LB.ua)?
С Юлией Владимировной мы поговорили не просто как коллеги. Мы близкие друзья и дружим уже почти 33 года. Я очень признателен ей и газете, работа в «Зеркале» - самый важный этап в моей журналистской жизни. Мостовая – в какой-то степени мой учитель, хотя мы и ровесники. Мы с Юлей могли себе позволить такую роскошь - избежать лишних слов при сложном разговоре. Я не считаю необходимым воспроизводить наш разговор в деталях. Если коротко, меня поблагодарили за то, что я сделал, и пожелали успехов. То есть это было понято и принято. Для меня это было очень важно.
С.К. Ты говоришь о появлении несистемных, непрофессиональных политиков как о положительном явлении. Скажи, как они могут что-то менять, не понимая, куда пришли? И сможет ли такой парламент продержаться пять лет?
Это сложный вопрос, на который нет однозначного ответа. Судить о продолжительности жизни этого парламента можно будет только после того, как он поработает хотя бы полгода. Тогда уже можно будет сделать вывод, насколько он эффективный, жизнеспособный.
Что касается несистемных политиков. При всем моем критическом отношении к очень многим людям, которые заходили в парламент 2014 года - достаточно большое количество из них не имели опыта законодательной работы, но реализовались как эффективные законодатели. Удивительно, но факт. Чем сложна и одновременно прекрасна работа парламентария? Если есть какие-то внутренне навыки или склонности, парламент дает возможность реализоваться потенциальному политику гораздо успешнее, чем, например, исполнительная власть или даже органы местного самоуправления.
Чтобы говорить об этом предметно, нужно видеть, кто именно зашёл в ВР. Как эти люди будут уживаться, коммуницировать, сосуществовать друг с другом. Пока что все вилами по воде. Но в списке «Голоса» есть люди с опытом и законодательной, и исполнительной работы. Люди, которые работали в Минэкономики, Минобразования, в Минздраве, заместителем руководителя аппарата в ВР, советником премьер-министра. То есть с необходимыми навыками.
О.Б.: Тем не менее есть большой риск, что в новом парламенте «Голос» может оказаться в позиции нынешней «Самопомощи», где есть умные и порядочные люди, но они на что не влияют и просто рассказывают другим, что хорошо, а что плохо.
И так, и не так. Та же «Самопомощь» инициировала ряд законопроектов и помогала их провести. Более того, всегда есть целый ряд законов, которые приходится принимать в интересах государства, независимо от того, кто формирует коалицию, кто находится в большинстве. Как, например, было с законом «Про національну безпеку» или как будет в следующем парламенте с реформой СБУ. Всегда должны быть люди, которые в состоянии проконтролировать процесс, внести изменения, если надо, переубедить, настоять на своих правках.
Я знаю миллион примеров, в парламентах каждого созыва, когда наличие умных, рациональных, прагматичных, вменяемых переговорщиков помогло изменить ситуацию в лучшую сторону. Когда законы на выходе были лучше, чем до.
О.Б.: Но в ВР никогда не было монополии одной партии. Если в Раде сформируется монобольшинство, им не придется особо ни с кем коммуницировать.
Во-первых, давайте дождемся результата выборов. Сегодня такой риск действительно существует. Во-вторых, давайте исходить из опыта предыдущих парламентов: в разное время, в разных ситуациях у нас не было ни одной фракции, в том числе правящей, которая сохранялась незыблемой и нерушимой. Из которой не начинали откалываться, уходить депутаты. Я сейчас не берусь анализировать список «Слуги народа», это не моя задача, не моя обязанность, но там достаточно людей со своим мнением, со своей позицией и точкой зрения, которые либо будут пытаться, в случае появления негативных тенденций, менять ситуацию изнутри к лучшему, либо начнут выходить из партии.
О.Б.: Не забывай, что выход из партии (фракции) чреват лишением мандата.
У нас есть примеры, когда мандата лишали и тех, кто из фракции не выходил.
На самом деле, польза этих выборов и состоит в возможности политических сил набрать достаточное количество голосов за оставшееся время. И у меня на первом месте среди таких политсил – «Голос».
С.К.: Ты знаешь Вячеслава Вакарчука 15 лет. Помнишь его депутатство и чем оно закончилось. Помнишь неоднозначную ситуацию с не/выдвижением на президентские выборы. Почему ты ему сейчас поверил? Что в нем принципиально изменилось? Возраст? Западное образование? В чем различие Вакарчука 2005-го и 2019-го годов?
Я действительно знаю Святослава в течение 15-ти лет. И в течение последних 9 лет, где-то с 2010 года, после победы Януковича на президентских выборах, мы стали общаться чаще. Наверное, на почве сходного ощущения, что все развивается более скверно, чем могло.
Вакарчук образца 2005 года и Вакарчук образца 2019 – это два разных человека. За эти годы он существенно помудрел. Абсолютно объективно, без какой-либо лести.
Что меня в этом человеке привлекает, объективно, – редко мною встречаемое в людях желание учиться. Это действительно редкая штука, особенно для более-менее самодостаточных личностей. Я практически не знаю тех, у которых все хорошо в жизни и которые считают необходимым «дотачивать» себя еще какими-то дополнительными знаниями.
То, что Вакарчуку вменяют как нерешительность, является щепетильным, деликатным отношением к любому сделанному шагу. Он взвешивает за и против. Если мы воспринимаем решительность как авантюризм – эта штука очень полезная в шоу-бизнесе, предпринимательстве. Но если человек идет на госслужбу, он должен взвешивать свои возможности, способности и обстоятельства, в которых он живет.
У Вакарчука присутствует критическое мышление. В том числе, и критическое отношение к себе. Он всегда говорил о том, что для того, чтобы баллотироваться в президенты, необходимо обладать неким набором потенциальных качеств, и пока он не считает, что этим набором обладает. Это, собственно, ответ на вопрос, почему он не пошел в президенты. Более того, он никому никогда не говорил, что туда идет.
О.Б.: Не говорил, но об этом свидетельствовали его действия.
Это всегда чья-то интерпретация.
«Святослав просто спросил, готов ли я рассмотреть возможность участия в парламентских выборах от партии «Голос»
О.Б.: Слава искренне считает, что недостаточно подготовлен и уступил дорогу более подготовленному Зеленскому?
Вот в этом и отличие, с моей точки зрения, Зеленского и Вакарчука. Зеленский поступил более авантюрно, Вакарчук – ответственно, когда не стал принимать участия в президентских выборах. Есть еще один момент. Зеленский выиграл выборы, опираясь, в основном, на узкий круг людей, которым доверял. А перед парламентскими начал наполнять свой политический проект людьми, которые до этого у него в команде не фигурировали. В итоге собрал самых разных персонажей, которых, на самом деле, пока трудно представить в одной команде. В «Голосе», например, такого нет. Со многими, кто попал в предвыборный список, переговоры велись еще с зимы прошлого года.
О.Б.: Кто формировал список людей, с которыми велись переговоры?
Я не был вовлечен в процесс формирования списка. Знаю, что инициатором приглашения части людей был лично Вакарчук. Потом люди, которые сформировали круг будущего политического командования, со своей стороны тоже рекомендовали кого-то. Происходил отсев. Была создана специальная структура – номинационный комитет из нескольких человек, которые определяли: соответствует ли человек определенным критериям. Параллельно были два «сита». Первое – добровольная декларация. То есть человек, который соглашался идти от партии «Голос» (по мажоритарному округу или по списку, все равно), брал на себя добровольное обязательство соответствовать определенным критериям. Он не должен был противодействовать Революции Достоинства, сотрудничать с политическими силами, связанными с государством-агрессором, у него нет коррупционных рисков, он разделяет принципы, которые отображены в партийной программе, признает красные линии, которые существуют. Информация, которую он обнародует в отношении себя, должна соответствовать действительности. Затем эти данные проверялись.
Двум кандидатам в итоге отказано в баллотировании в парламент от партии «Голос». Первый из них скрыл, что принимал активное участие в «Украинском выборе» Медведчука. Второй – что выдвигался кандидатом от «Оппоблока» в 2014-м
С.К.: Когда тебе сделали предложение?
Предварительный разговор был еще до окончания президентских выборов. Вакарчук просто спросил, готов ли я рассмотреть возможность участия в парламентских выборах от партии «Голос». Конкретное предложение Святослав озвучил после того, как побывал у меня на эфире на радио «Новое время».
С.К.: Если бы ты не пошел в политику, ты бы все равно ушел из журналистики?
Да. Для меня это было осознанным, принятым решением. Вопрос был в том, куда уходить, потому что существовали определенные моральные обязательства перед СМИ, с которыми я сотрудничал. Я не мог просто хлопнуть дверью, но я дозрел до этого решения. Я бы все равно ушел. Вопрос был только во времени. Вероятнее всего, ушел бы в политику. В той или иной форме.
С.К.: Многие молодые и, в общем-то, неплохие депутаты, как показывает пример действующего парламента, остаются не у дел с завершением каденции созыва Верховной Рады. Ты не боишься, что через пять лет, а может и через год-два, тебе снова придется менять сферу деятельности?
Естественно я об этом риске думал.
С.К.: И что тогда?
Предпочитаю решать проблемы по мере их поступления, всегда так поступал. Мой жизненный опыт подсказывает, что это самый разумный подход. Я не готов думать о том, что будет через год или два, или пять лет, есть текущие вопросы, которые нужно решать. Кроме того, присутствует твердое ощущение, что так или иначе я буду востребован в политике, независимо от того, как сложится судьба этого парламента.
У политики есть шанс измениться. Мне нравится, что это происходит. Я достаточно критично отношусь к происходящему вокруг. Но сейчас у меня - наверное, впервые за много лет - появилось ощущение, что политика будет меняться, лучше, быстрее и сильнее, чем это происходило ранее. Это не будет стремительно, не произойдет «покращення життя вже завтра», но процессы, которые запустил 2014 год, пройдут точку невозврата. Самая сложная история в том, каким образом, политика будет меняться.
С.К.: И как?
По идее, сейчас будет происходить то, что теоретически могло случиться в 1991, в 2005 и в 2014 годах. Когда должны появиться новые правила игры, по которым политика будет существовать дальше. Сейчас запрос на обновление политики уже формализован, он очевиден. Но еще не детализирован. Какими будут правила, ответ сложный. Мой личный интерес идти в политику связан еще и с желанием лично поучаствовать в формировании этих правил.
О.Б.: Какими они должны быть, эти правила?
Политические решения не должны быть следствием «договорняков». Практически все существенное, что происходило во власти с 1994 года, было, в значительной степени следствием либо консенсуса олигархов, либо компромисса олигархов, либо конкуренции олигархов. Сейчас естественным образом влияние олигархов должно снизиться. Принятие решений, заключение договоренностей – это всегда сложный процесс, в котором принимают участие разные люди, лоббирующие те или иные интересы. Я примерно представляю себе - в силу своего профессионального и жизненного опыта - как это происходит. Я готов приложить усилия, чтобы при заключении тех или иных договоренностей, обсуждении тех или иных решений минимизировать влияние подобных внешних факторов.
О.Б.: Но так происходит во всем мире. Американский сенатор лоббирует те или иные правила игры по нефти, потому что у него за спиной стоит Shell, которая финансировал его избирательную кампанию. Или потому что нефтеперерабатывающий завод Shell находится в его округе и там работают 10 тысяч людей. Интересы крупного бизнеса, или олигархов, так или иначе, учитываются практически везде. В разной форме, но везде.
У Сименона был роман «Премьер-министр», где герой рассуждал о том, что политика принуждает идти на любые компромиссы, единственное ограничение – нельзя торговать ее национальными интересами. А у нас решения очень часто принимаются в ущерб национальным интересам. И не потому, что люди сознательно за это голосуют, а потому что они часто этого даже не понимают.
О.Б.: Правда.
Должны быть люди, которые объясняли бы изнутри, что происходит не так, и к каким последствиям это может привести. Не преувеличиваю собственного веса, но в силу длительного внимательного скрупулезного наблюдения за процессами, в том числе и в ВР, у меня есть некоторое видение того, каким образом и как это делается. Помимо законодательной работы, которой мне действительно интересно позаниматься, я хочу попробовать свои силы как своеобразный переговорщик, участник процесса, цель которого – избежать принятия решений, которые могут быть критическими для безопасности государства.
«У Вакарчука нет и не может быть финансовой зависимости от Фридмана»
О.Б.: В контексте влияния олигархов, тебя не смущает тесное и давнее общение твоего партийного лидера с рядом украинских и российских олигархов?
Не смущает. Поскольку у меня нет ни малейших оснований считать, что это общение предполагает зависимость. Было бы странно, если бы Вакарчук не был лично знаком с практически со всеми сильными мира сего.
О.Б.: Быть знакомым и тесно общаться – разные вещи.
Еще раз говорю: я неплохо знаю политическую кухню, не безупречно, но неплохо. Я лично знаю Вакарчука. Исходя из этих двух опций, у меня пока нет ни малейшего основания считать, что каким-то образом можно говорить о зависимости от того или иного персонажа.
О.Б.: Ты слышал историю о том, что Михаил Фридман (совладелец российской ФПГ «Альфа», – LB.ua) давал Петру Алексеевичу Порошенко гарантии того, что Святослав Вакарчук не будет баллотироваться на президентских выборах 2019 года?
Не слышал. Не знаю, мог ли Фридман давать такие гарантии. Но уверен, что такие гарантии не мог давать Фридману Вакарчук. По той простой причине, что у Вакарчука нет, и не может быть финансовой зависимости от Фридмана. Они знакомы, в общем-то, никто и не скрывал факта их знакомства. Предположить ситуацию, при которой Вакарчук давал бы подобные гарантии Фридману, я не могу.
С.К.: Мне кажется, ты все-таки преуменьшаешь свое значение и влияние в украинской журналистике. Ты не думал о том, что зайдя в парламент, станешь, грубо говоря, всего лишь одним из 450 депутатов. А, не будучи связанным партийной дисциплиной, смог бы сделать больше?
Емкий вопрос. Давай его распредметим. Если я попаду в парламент, то в любом случае стану одним из 450. Я не иду туда делать политическую карьеру. Абсолютно искренне. Я вообще человек не тщеславный. Если бы хотел делать политическую карьеру, делал бы ее раньше. Первое предложения пойти в парламент было еще в 1998 году - на уровне зондирования почвы. Первое, четко сформулированное и достаточно привлекательное, я получил в 2002 году. А в 50 лет выходить на старт амбициозной политической карьеры немного смешно.
С.К.: Не согласна, это возрастной стереотип. Свойственный преимущественно пост-советскому пространству.
Чтобы в 50 реализоваться как политику, надо начинать пораньше. Многие, кстати, корят Вакарчука за его поход в политику в 2007-м. Но, на самом деле, он дал ему больше плюсов, чем минусов. Он попробовал и понял, что в той политике, образца 2007 года, не востребован. Возможно, это, в том числе, подвигло его на то, чтобы меняться самому, чему-то учиться и подготовиться серьезно.
Я знаю людей, которые идут в ВР ради тщеславия. Мне это не грозит. Я не люблю повышенного внимания к себе. Я хочу быть рядовым законодателем и принесу здесь больше пользы, чем какая-нибудь публичная персона, которая не слазит с трибуны и провозглашает пламенные речи.
…Что касается журналистики. Я пришел в журналистику в 1989 году. Двадцать лет проработал в одной газете. Это уже сам по себе пусть формальный, но повод подумать, чтобы что-то менять. Это, естественно, не причина, но это повод.
В политической журналистике я с 1992 года. Украина существовала несколько месяцев как независимое государство, когда я пришел в политическую журналистику. Она только формировалась. Я принимал участие в этом формировании. Поэтому мне есть с чем сравнивать, есть о чем говорить.
Более того, я достаточно критичен. И всегда таким был. Критично отношусь к себе и к тому, что делаю. Никогда не задавался целью посчитать, какое количество статей или знаков, за все эти тридцать лет написал. Подозреваю, что много. Но есть до десятка публикаций, которыми я был в достаточной степени удовлетворен.
С.К.: Какой твой текст, по-твоему, лучший? Может, In Re?
Не хочу об этом говорить. Я чаще недоволен тем, что делаю, нежели удовлетворен. Недостаток газетного текста и его же достоинство в том, он живет очень недолго. И хотя в моей работе всегда оставался какой-то червячок неудовлетворения, я чувствовал эффект от неё. Фидбек. Порой неожиданный.
Был, например, случай, когда в зоне проведения АТО, ко мне подошел офицер, который сказал, что в свое время он бы никогда не пошел добровольцем на фронт, если бы не читал мои статьи. Я познакомился с тремя людьми на Майдане, с одним прямо в тот день, когда началась «Груша» (столкновения на Грушевского, – LB.ua). Он мне сказал, что не пришел бы туда, если бы не два моих текста, которые он прочел, и назвал их. И это было не для того, чтобы сделать мне приятно. Я это чувствовал. Как чувствовал, порою, по реакции политиков.
Был еще случай, не стану из этических соображений называть ситуацию и имен. Тогда добрых два десятка людей не голосовали за очень опасный, с моей точки зрения, законодательный акт, после того, как я объяснил каждому из них, что в этом законодательном акте не так, почему может быть опасным для страны.
Но в какой-то момент ты начинаешь понимать, что это работает, а это не работает. Есть эффект или нет. Убедителен ты или не убедителен. У меня четкое ощущение, что с каждым годом мое слово весит все меньше. Я не стал хуже. Возможно, где-то притупилось перо. Но изменилась именно журналистика. Влияние журналистики на процессы. Восприятие ее обществом. Пришло время коротких форм, эмоционального восприятия. Качественная журналистика переживает кризис. Естественный кризис, он касается не только Украины. Просто в странах, где есть более или менее стабильный медийный рынок, в странах, где есть традиция, это происходит менее болезненно.
Уверен: качественная журналистика сохранится, но видоизменится. Будет существовать по другим правилам. Но нынешние правила я не воспринимаю. А вот для политики я человек новый. У меня есть желание на что-то повлиять, что-то изменить. Еще пару месяцев назад я не был уверен, а сегодня убежден: останься я в журналистике, это было бы ошибкой.
С.К.: Люди, которые читают тебя; которые прочтут этот наш разговор, точно не ищут легких форматов и эмоционального восприятия. Таких людей, как и тех, которые принимают решения, всегда было не больше 5%. Ты говоришь о том, что меняется журналистика. Но меняется, по большому счету, форма. Форма, не суть.
Я высказал свое субъективное мнение по этому поводу. Людей, которые принимают решения, их в принципе немного. Людей, которые заточены на чтение качественной журналистики, тоже всегда было немного, ты права. Но у меня четкое ощущение того, что этих людей стало еще меньше. Это - раз.
Второе. Качественная журналистика всегда ориентирована на тех людей, которые потом влияют на тех, кто принимает решения. То есть ее читают и люди, принимающие решения, и те, кто на них влияет, – политики, эксперты в хорошем понимании этого слова. Не те эксперты, которые используются сегодня на каналах, а экспертное сообщество – общественные деятели, журналисты. Но и в этой среде способных и желающих читать качественную журналистику стало меньше. И людей из этой среды, влияющих на тех, кто принимает решение, стало меньше. Звенья стали либо короче, либо вообще начали провисать. Вот в этом проблема. Я не уверен, что так будет долго, но на сегодняшний день происходит именно так. Хотим мы этого или не хотим.
О.Б.: Ты говоришь о том, что понимаешь, какие вызовы стоят перед страной и перед парламентом, в частности. У нас война. И враг не у ворот, а уже внутри. Перед парламентом, куда ты, скорее всего, попадешь, встанут очень серьезные вызовы касательно Донбасса. Будут очередные попытки принуждения к миру. Будут, скорее всего, попытки вернуть нам Донбасс на каких-то определенных условиях. И мы даже приблизительно понимаем, на каких. Как ваша - относительно небольшая - фракция сможет этому противодействовать?
С.К.: Особенно в случае, если Медведчук станет вице-спикером.
О.Б.: Ты же хорошо помнишь, как «харьковские соглашения» продавливались через парламент, и как беспомощно выглядела оппозиция, особенно в подавляющем меньшинстве. Я не уверен, что «Голос» хочет стать партией капитуляции. Но такой риск есть.
Мы сильно далеко забегаем вперед. Я все-таки сторонник того, повторяю, чтобы решать проблемы по мере их поступления. Но давай поиграем в эту игру.
…Я с 1992 года более-менее активный участник, созерцатель, хроникер огромного количества разных политических процессов, о которых некоторые забыли, а некоторые даже не знают. До 2014 года не было настолько очевидной связи между принятием политических решений и реакцией общества. Реакция общества в политике либо игнорировалось, либо имела крайнюю форму выражения, как Майдан. Но закон об антикоррупционном суде, первое чтение открытых списков, отказ от порочной идеи имплементировать «Минские соглашения» в тело Конституции и многое другое – это все реакция политикума на давление общественности. Политика и политики научились рефлексировать на реакцию граждан.
Если, предположим, в стране возникнет некая капитулянтская история, связанная с Донбассом, я абсолютно уверен, что общество среагирует адекватно. Даже небольшие политические силы, если они честны и последовательны и опираются на поддержку активной части общества, сегодня в состоянии повлиять на политические процессы.
С.К.: «Голос» претендует стать таким себе «санитаром леса» на фоне остальных?
Надеюсь, он будет выполнять свою роль.
Для меня это сложная история. Я бы соврал, если бы сказал, что это решение далось мне легко. То, что я его принял быстро, не означает, что я его принял легко.
На сайте «Голоса» есть программа, и в ней нет ничего, с чем я не был бы согласен. Мое отношение к войне на Донбассе, к «минскому процессу», к конституционной реформе , к системе национальной безопасности, к судебной власти общеизвестно и не поменяется. И то обстоятельство, что под похожими или под тождественными принципами подписались все люди, которые согласились идти в эту партию, меня радует. Даже вдохновляет в какой-то степени. Это означает, что есть возможность повлиять на будущие правила игры. Настолько, насколько это возможно.
К слову, я не уверен, что «Слуга народа» будет монофракцией с точки зрения единообразия голосования. Туда тоже заходят самодостаточные люди, со своей сложившейся системой ценностей. Очень многие из них не чувствуют себя обязанными. Наоборот, считают, что они делают услугу, украшая собой этот список. Поэтому совершенно не факт, что они будут по команде условного Чечетова голосовать так, как кто-то считает нужным. Есть шанс, что там все-таки будет демократия в лучшем понимании этого слова.
О.Б.: Ты много говорил сегодня о новом качестве политики. А ваша партия подменяет смыслы концертами. Точно также, как делал Зеленский в ходе президентской кампании. Сначала выступает Вакарчук, рассказывает о партии «Голос», потом выходит «Океан Эльзы», и они вместе поют. Это норма с твоей точки зрения?
Насколько я понимаю, нарушения закона в этом нет.
О.Б.: Вопрос не в нарушении законодательства. А в том, что партия привлекает избирателя концертом, а не смыслами. Выходит, что твоя партия включилась в процесс подмены смыслов шоу.
Я думаю, речь о подмене смыслов не идёт. «Тур змін» – это не тур «Океана Эльзы». Мы, команда «Голоса» встречаемся с избирателями – разговариваем, спорим, доказываем, объясняем. Это и есть процесс наполнения реальным смыслом.
