“Два года я живу с ожиданием, что в какой-то из дней будет проходить обыск”
Насколько для вас было неожиданным то, что произошло 30 мая?
Это вообще не было неожиданностью. Как минимум 2 года я уже живу с ожиданием, что в какой-то из дней в моем доме будет проходить обыск, или следственные мероприятия, или в отношении меня будет возбуждено административное или уголовное дело. Любой активист в Крыму понимает, с чем сопряжена его деятельность и что это не может не вызывать внимания силовых структур. Люди пытаются выстраивать свою работу в рамках действующего на территории Крыма “законодательства”. Но даже в таких условиях находятся какие-то формальные поводы, по которым активисты привлекаются к ответственности.
К вам следователь приходил раньше в ваше заведение?
В январе 2016 года в детском центре, где я работаю и руководителем которого являюсь, была комплексная проверка правоохранителей совместно с ФСБ. Они изъяли около 2 десятков экземпляров книг - различной литературы на крымскотатарском, турецком языках. Это была методическая литература, связанная с воспитанием детей. Я по образованию педагог. Позже были уже аресты и обыски в домах других крымских татар. Я присоединилась к общественному движению “Крымская солидарность” для того, чтобы оказывать помощь людям, которые в такой стрессовой ситуации абсолютно не знают своих прав, не знают, как себя вести и как реагировать на эти обыски. Потому что сама оказалась в аналогичной ситуации, когда впервые столкнулась с обыском в своем детском центре.
Почему к вам в 2016 году пришли с обыском? Тогда еще не было “Крымской солидарности”, вы не были активисткой.
Думаю, из-за моей религиозной идентичности. Я ношу хиджаб, и детский центр был с крымскотатарским и религиозным уклоном. Мы ставили перед собой цель возродить и национальную, и религиозную идентичность. В центре у нас билингвальный подход, то есть с детьми работают и на крымскотатарском, и на русском языках. Когда силовики пришли в центр с этой комплексной проверкой, то сказали, что им поступил анонимный звонок.
В начале мая в детский центр тоже ведь приходил следователь, пока вас там не было.
Да, приходил участковый. Интересовался тем, как часто и в какое время я бываю на работе; официально ли трудоустроены наемные работники. Это было для меня первым звоночком, что сейчас идут какие-то следственные мероприятия в отношении меня либо поступила разнарядка выяснить какие-то данные.
Что происходило 30 мая?
В этот день я с раннего утра находилась в Джанкое по делам. И когда завершила покупки на рынке, возвращалась домой, нас окружили сотрудники полиции, сотрудники центра “Э” (Главное управление по противодействию экстремизму Министерства внутренних дел РФ, - LB.ua). Сказали, что я обязана сесть в служебную машину и поехать с ними.
Когда муж спросил, есть ли у нас возможность отказаться, они сказали, что нет. Если бы мы отказались, то была бы еще одна статья - неподчинение законным требованиям полиции. Мы решили, что нет смысла еще больше усугублять ситуацию.
Тогда супруг попросил, чтобы я поехала на его машине. Но сотрудники центра “Э” отказали. Один из них показал свое удостоверение. Он же в центре составлял протокол задержания, протокол об административном правонарушении.
Уже в дороге я сказала одному из сотрудников центра по противодействию экстремизму, что это все можно было сделать совершенно другим способом. Не средь бела дня перехватывать женщину, сажать в служебную машину, везти куда-то. Достаточно было бы принести повестку, и я бы явилась в установленном порядке, потому что живу на территории Крыма все эти 5 лет.
Меня отвезли в Симферополь, а не в джанкойскую полицию, отделение которой находилось рядом. Силовики объяснили, что якобы факт правонарушения был установлен на территории Симферополя одним из сотрудников центра по противодействию экстремизму, поэтому туда и отвезли.
Силовики как с вами вообще обращались?
Я бы не сказала, что переходили какие-то границы или позволяли себе силовые методы давления. Но они нарушали законодательство, когда не допускали ко мне адвоката во время составления протокола и изъяли телефон. Сказали, что на проходной никого не было.
Вы успели кому-то написать, пока ехали?
Когда меня только задержали, я успела позвонить адвокату Эмилю Курбединову и попросить юридическую помощь.
То есть протокол они составляли без адвоката?
Да. Когда уже был составлен протокол, я отказалась его подписывать и попросила внести пометку, что адвокат отсутствовал при составлении протокола. Отказалась отвечать на их вопросы по этой же причине.
“Приходя в суд, мы не питаем никогда иллюзий о том, что судья вынесет справедливое решение”
Давайте немного о самом подозрении. Вам вменяли незаконные посты в соцсети?
Да. В материалах дела присутствует всего три скриншота. Два из них - публикации третьего лица - активиста, который ранее жил на территории Татарстана, потом эмигрировал из-за репрессий. В свое время он проводил массовую кампанию в поддержку политзаключенных мусульман Татарстана, которые в феврале 2014 года подвергались пыткам на территории СИЗО. Он тегнул меня. На моей странице нет фильтров, которые запрещают это делать другим пользователям, соответственно эта публикация появилась. Но, честно говоря, я и не видела необходимости удалять ее, потому что, во-первых, в его действиях не видела ничего противозаконного. Это обычная медийная инициатива, люди таким образом выражали гражданскую позицию. Во-вторых, если посмотреть на размещенные изображения, то там были фотографии людей с плакатами с надписью “Остановите пытки”. На фоне был белый флаг, на котором арабской вязью было написано “Нет Бога, кроме Аллаха”. Это общеисламская символика. Ее нельзя отнести к какой-то конкретной организации или группе, и соответственно трактовать как экстремистскую символику вообще неразумно. Это даже оскорбляет чувства не только меня, как мусульманки, а всех верующих мусульман.
И был еще один репост с сайта в апреле 2014 года. И до сегодняшнего дня організація "Хизб ут-Тахрир Украина" открыто действует на территории Украины. Та публикация, которую опять таки мне вменяют в качестве правонарушения, была размещена владельцем этого сайта, то есть третьим лицом. Мой репост не подпадает под действие статьи, которая вменялась.
Если анализировать с юридической точки зрения, то судья должна была закрыть это дело в тот же день за неимением в достаточном объеме материалов, подтверждающих факт моего правонарушения. Этого не произошло, потому что в Крыму органы госвласти превратились в такой конгломерат. Суды, полиция, прокуратура, ФСБ - это органы, которые по сути вроде бы собой представляют абсолютно разные структуры, но при необходимости фабрикации политически мотивированных уголовных дел против активистов из числа крымских татар и других национальностей взаимодействуют друг с другом. И когда дело, собранное сотрудниками ФСБ или сотрудниками центра “Э”, попадает в суд, это всегда обвинительный приговор. Приходя в суд, мы не питаем никогда иллюзий о том, что судья вдруг возьмет и вынесет справедливое решение. В таком случае, ему придется пожертвовать чем-то, чтобы отстоять справедливость. К сожалению, сейчас в Крыму мало кто к этому готов.
Фактически вас привлекли к ответственности за посты пятилетней давности.
Да. Найти пост 5-летней давности можно только если целенаправленно сидеть и искать. В суде представитель центра “Э” объяснял, что случайно его обнаружил. На самом деле, я уверена, что шел целенаправленный поиск из-за моей деятельности в Крыму. Я вообще это расцениваю как некое предупреждение со стороны силовых структур. У нас многие активисты уже через такой алгоритм прошли. Сначала возбуждается административное дело. Человеку дают понять, что, если он будет продолжать теми же темпами заниматься правозащитной деятельностью в Крыму, то завтра может быть более серьезная мера - уголовное производство. Ряд наших гражданских, журналистов, правозащитников уже находятся в СИЗО по уголовным делам как раз по такому сценарию.
“Крымские татары готовы защищать друг друга при любых обстоятельствах и в любую минуту”
Как проходило судебное заседание? Было ли там что-то из ряда вон выходящее?
Суд длился целых девять часов. Для обычного административного дела это несоизмеримые временные промежутки. Судья находилась в совещательной комнате порядка пяти часов. Но когда вышла, то прочитала постановление на трех или четырех листах. Не думаю, что вот эти несколько листов можно было печатать пять часов.
И, вероятней всего, уже какие-то заготовки решения были.
Тем более, что по аналогичной статье в тот же день была задержана другая женщина, Мумине Салиева - активистка “Крымской солидарности” и жена политзаключенного. По ее делу суд прошел очень быстро. Мы тоже ожидали быстрого решения.
Мы затягивание связываем с тем, что возле здания суда собралось большое количество людей, пришедших поддержать нас. Учитывая, что был Рамадан, время разговения приходилось примерно на 20:00. Суд закончился в 11:30. Они могли выжидать, чтобы люди разошлись по домам, и тогда уже не было бы такой поддержки при выходе адвоката из здания суда.
Люди разошлись?
Нет. Это было очень трогательно, потому что они стояли возле суда с 9 утра под жутким солнцепеком без воды, без пищи. И уже даже когда пришло время разговляться, они не ушли. Там были очень пожилые люди, женщины с грудными детьми. В тот день я поняла, что у нас люди готовы защищать друг друга и быть рядом при любых обстоятельствах и в любую минуту.
Ночь с 30 на 31 вы были в СИЗО или вас отпустили?
Меня отпустили домой. После того, как были составлены протокол о задержании и протокол об административном правонарушении, меня вывезли на медосвидетельствование. Это тоже отдельная история, которая заслуживает внимания. Во-первых, если правонарушение совершалось 5 лет назад, то факт наличия в крови наркотиков или алкоголя нужно было устанавливать тогда. Сейчас это смешно. Во-вторых, был месяц Рамадана, когда мусульмане соблюдают пост - целый день не пьют воду, не принимают пищу. О каких наркотиках и алкоголе в принципе может идти речь, если я их не употребляю априори, и тем более в тот день был пост? Это просто унижение человеческого достоинства.
Зачем вы подали апелляцию? Вы же понимаете, что это не имеет смысла по сути?
Это промежуточный шаг для того, чтобы обратиться в ЕСПЧ. Для того, чтобы подать документы в Европейский суд по правам человека, необходимо пройти все инстанции на уровне Крыма. Это необходимость, а не поиск справедливости. Я и вправду думаю, что апелляционная жалоба останется без удовлетворения.
“Опыт мирного ненасильственного протеста в моей жизни появился благодаря отцу”
Как вы считаете, все эти события - оккупация и многочисленные аресты - сплотили крымских татар? Или такая поддержка и раньше была?
Мусульманским народам вообще свойственен дух коллектива. Мы далеки от индивидуализма в принципе. У нас и горе, и радость делят всегда вместе. Это было и до 2014 года. Но события 2014 года еще больше это обострили. У людей в памяти возродились события времен Советского Союза, когда крымские татары возвращались в Крым и точно также вынуждены были отстаивать свои права, добиваться прописки. Когда выезжали в Москву с пикетами и там требовали, чтобы для них была открыта дорога в Крым. Все эти события сплотили народ еще больше.
Ваша семья тоже была депортирована?
Мои дедушка и бабушка были депортированы из Бахчисарайского района. По возвращению отец не смог купить тот дом, в котором жил дедушка. Крымские татары, несмотря на то, что у них отняли имущество насильственным образом, когда вернулись в Крым, не отвечали тем же. Они понимали, что в этих домах уже живут другие семьи, и там тоже есть дети, есть семейный очаг, и разрушать его нельзя. Многие пытались выкупить дома, но получалось в очень редких случаях. Большинство строилось либо на новом месте, либо приобретало другой дом в совершенно другом месте.
Вы сами родились в Узбекистане?
Да, я родилась уже в месте депортации, в Узбекистане. Но каждый день папа рассказывал и о самой депортации, и о том, как вообще национальное движение крымских татар формировалось, как работал крымскотатарский самиздат. Опыт мирного ненасильственного протеста в моей жизни появился благодаря отцу и его рассказам. Когда стали происходить события 2014 года, папа часто говорил, что у него чувство, будто мы снова возвращаемся в то время.
Сколько вам лет было, когда вы в Крым вернулись?
8 лет. Когда мы вернулись в Крым, я пошла во второй класс.
Чем вы занимались до оккупации?
В свое время, еще до 2014 года, я пыталась заниматься правозащитной деятельностью тоже, но немного в другом контексте. В Крыму мы нередко сталкивались с тем, что женщин в хиджабе не брали на работу, были сложности с учебой.
Чем это мотивировали?
Мне кажется, где-то это было продиктовано исламофобскими настроениями, где-то непониманием. Частенько возникали такие ситуации, когда, даже имея образование и опыт работы, женщины-мусульманки не могли трудоустроиться в Крыму. И мы тогда пытались заниматься правозащитной деятельностью. Мы юридически консультировали женщин в хиджабе, чтобы путем переписки с украинскими органами государственной власти отстоять право этих женщин на работу, на образование и на социализацию. Директор школы требовала снять платок, мотивируя это тем, что в светское учебное заведение никто не имеет права приходить с покрытой головой. В таких случаях мы подавали жалобу в Минобразования. В конце концов это завершалось тем, что уже из министерства обязывали директора школы прекратить давление, потому что у каждого человека есть право на свободу вероисповедания.
Свою правозащитную деятельность я совмещала с семейной жизнью. У меня родилось четверо детей. После рождения первого сына я начала учиться на педагога. После того, как в 2014 году родился четвертый ребенок, вместе с супругом мы открыли детский центр, который по сей день работает. Пока мне удается совмещать и мою правозащитную, и педагогическую деятельность. Но если придется выбирать, то я выберу правозащитный вектор, потому что от этого зависят жизни многих людей.
“Роль женщины в обществе во многих аспектах даже важнее, чем роль мужчины”
Вы говорили о правах женщин. У меня есть ваше раннее высказывание: “Многим кажется несовместима жизнь мусульманки и общественного защитника. Крымские события - это хорошая возможность разрушать подобные стереотипы”. Когда вы стали заниматься правозащитной деятельностью, сталкивались с предубеждениями?
Нет, здесь больше речь о внешних оценках. Есть такой устоявшийся внешний стереотип, что мусульманка - это женщина, чей круг интересов ограничен бытом и что якобы мужчины порицают ее за ее активность. Это стереотип на самом деле. Потому что в Коране говорится о том, что мужчина и женщина идентичны в возможностях участвовать в жизни общества, в политических и социальных процессах. У женщины есть электоральное право, право на образование, трудоустройство. Есть конечно сферы, где она ограничена религиозными законами, касающимися ее материнской или супружеской роли. Но не в общественных процессах. Почему я говорила, что крымские события это хорошая возможность разрушить эти стереотипы? Потому что в данном случае мы боремся с несправедливостью в независимости от полового признака или гендерных различий.
Оккупация стимулировала мусульманских женщин быть более активными в политической жизни?
Крымские татарки всегда играли активную роль - и в период первой аннексии, и в условиях Советского Союза. Пример тому Айше Сейтмуратова (диссидентка, журналистка, ветеранка крымскотатарского национального движения, была дважды арестована по политическим мотивам, - LB.ua). Роль женщины в обществе во многих аспектах даже важнее, чем роль мужчины. Потому что помимо функции материнства, она выполняет еще и общественную роль, когда наряду с мужчиной отвечает за будущее своего народа.
Вы считаете себя феминисткой?
Нет. Я во многом не разделяю идеи сторонников феминизма. Если говорить обо мне лично или о мусульманках, то мы делаем это не в силу того, что разделяем феминистические идеи, а в силу канонических норм, которые, может быть, кому-то кажутся близкими к феминизму.
Сама идея феминизма во многом построена на борьбе женщин за свои права. Ислам изначально предусмотрел такую систему взаимоотношений между мужчиной и женщиной, устройства общества, где им нет нужды отстаивать свои права. Есть сферы, в которых они работают как соратники - образование, работа, выборы. Есть сферы, где они в зависимости от своих физиологических отличий имеют разную нагрузку. Например, женщина в связи со своей репродуктивной функцией выполняет материнскую роль, а мужчина в большей степени отвечает за безопасность семьи, за обеспечение всем необходимым. Когда люди руководствуются этими нормами, предусмотренными Кораном, то необходимость в конкуренции между мужчинами и женщинами отпадает.
По этой причине я не разделяю идеи феминизма. Мне кажется, достичь абсолютного равенства невозможно. Да и я не вижу в этом необходимости в силу природных различий.
“У меня есть слово”
Как вы пришли в “Крымскую солидарность” и стали гражданской защитницей?
Это произошло в 2016 году. Во многом было продиктовано тем, что среди арестованных крымских татар оказались те семьи, которые я знала лично. В 2016 году мне в шесть утра позвонила очень близкая подруга из Ялты и рассказала, что прямо сейчас в ее доме происходит обыск, что силовики разбили окна, сломали дверь. Дети очень сильно испугались. Эти события сыграли ключевую роль.
Потом папа оказался под административным арестом из-за того, что пришел для поддержки к дому одного из активистов, которого тоже обыскивали. Отца на три дня посадили в изолятор. Это тоже стало импульсом для того, чтобы заниматься правозащитной деятельностью.
Я стала понимать, что если сейчас не присоединюсь и не буду этим заниматься, то позже себе не прощу. Я видела, что происходит несправедливость, и понимала, что с этим нужно что-то делать. Если бы я просто молчала и наблюдала, то это было бы неправильно.
Я руководствуюсь во многом в жизни религиозными постулатами. У нас есть такое изречение пророка: если ты видишь зло, должен попытаться остановить его рукой; если не можешь остановить рукой, должен попытаться остановить его словом; если не можешь остановить словом, попытайся остановить сердцем, и это будет самая слабая степень веры. То есть человек, который видит зло, должен реагировать на него в меру имеющихся сил, пытаться как-то изменить ситуацию. Рукой, то есть каким-то образом физически, остановить это зло в Крыму я сейчас не могу. Но у меня есть слово, есть возможность через аккаунт в соцсети обращаться к людям и рассказывать. И мне кажется это, чем я приношу пользу и чем могу помочь сегодня своему народу.
Как вы видите свою дальнейшую жизнь, деятельность? Как вы можете себя уберечь, оставаясь в Крыму?
Во-первых, я не считаю, что занимаюсь чем-то противозаконным. Даже если это раздражает силовые структуры, даже если им не нравится слушать альтернативную точку зрения, в моих действиях нет правонарушений. Это право любого человека - давать субъективную оценку процессам в обществе, в том числе и политическим.
Я не считаю правонарушением то, что сейчас реагирую на массовые аресты крымских татар и пытаюсь выражать протест, публикую рассказы об этих людях, пытаюсь размышлять на эту тему в своем аккаунте в социальной сети.
Во-вторых, когда в принципе человек для себя решает заниматься правозащитной деятельностью, он понимает, что рано или поздно столкнется с подобным давлением и с тем, что эту деятельность будут пытаться прекратить. К этому готовишься практически с первого дня, готовишься сам, готовишь членов своей семьи, проговариваешь меры безопасности, как себя вести во время обыска или как будут какие-то долгосрочные семейные планы строиться.
Сегодня у меня поезд в Крым. Я возвращаюсь домой и планирую и дальше заниматься тем, чем занималась, в надежде, что у сотрудников силовых структур хватит здравого смысла до конца оценить всю эту ситуацию и понять, что чем больше преследуют активистов из числа крымских татар, тем больше резонанса и реакции в самом крымскотатарском обществе. Раздражающим и провоцирующим фактором выступают не сами активисты, а силовые структуры, которые по непонятной нам логике продолжают это делать в течении длительного времени.