Государства утратили всю свою мощь внутри собственных границ. В Европе суверенность государств постепенно убавляется с расширением прерогатив Брюсселя, волна потрясений арабской весны, похоже, никак не уймется, и даже государства, которые, как казалось, крепко стояли на ногах (Турция, Бразилия), не остались не задетыми. Конечно, государства оказались уязвимыми не впервые в истории: история пост-колониальной Африки – это долгая череда восстаний, государственных переворотов и гражданских войн, однако эта история касалась в первую очередь слабых государств, некомфортно себя чувствующих в рамках своих новых границ. Недавние революции являются новыми в двух отношениях:
- они охватывают «сильные» государства, иными словами, государства с всемогущим руководством, государства, эффективно контролирующие всю свою территорию;
- революционным агентом выступает гражданское общество – не политические партии, армия или незаконные военные формирования, а именно гражданское общество со своими неправительственными организациями и средним классом, коммуницирующим посредством Facebook и Tweeter.
Не является ли подобное низвержение государства – «самого холодного из всех холодных чудовищ», как говорил Ницше – вещью положительной самой по себе? Не показывает ли нам история, что война и насилие заложены в генетической программе государств? Само по себе развитие международного права, стремящегося ограничивать всемогущество государств внутри собственных границ – доказательство того, что государства склонны к эксцессам «в пределах и за пределами».
Тем не менее, недавние революции показали одновременно несколько лиц гражданского общества, и не все из них миролюбивы. Конечно, у государств есть естественная склонность к насилию, однако это может оказаться наименьшим по сравнению с той энергией, которая может высвободиться в связи с их ослаблением.
Мир в ущерб гражданскому обществу
Умиротворить международные отношения помогли два принципа: принцип невмешательства во внутренние дела государств и осуждение завоевательных войн. Эти два принципа основываются на ключевой концепции суверенности, разработанной в Европе в XVII веке. Есть несколько формулировок этой концепции, но возможно наиболее лаконичной и поясняющей является формулировка, приписываемая французскому юристу XIII века Жану де Блано: «король – император в своем королевстве».
Это значит, что Король (или государство) – единственный источник власти на своей территории, иными словами, он делает у себя то, что пожелает, и никакой внешний авторитет (в то время, Император Священной Римской Империи германской нации и Папа) не может по праву вмешиваться в дела его королевства.
Вопреки широко сложившемуся мнению, для системы Объединенных наций центральным является принцип невмешательства – статья 2 §7 Хартии гласит: «Никакие положения этой Хартии не позволяют Объединенным нациям вмешиваться в дела, которые касаются прежде всего национальной компетенции государства». Конечно, этому принципу предполагается исключение - меры по принуждению, предусмотренные Главой VII Хартии «в случае угрозы миру, нарушения мира и акта агрессии», но эти меры подлежат санкционированию через резолюцию Совета Безопасности. Мы склонны забывать, насколько государства вели себя «по-интервентски» вплоть до первой мировой войны и как они воевали. В течение всего XVII века, французская и испанская монархия – две самые мощные страны Европы – знали только два года мира.
Естественным следствием этой системы является игнорирование гражданского общества: пока государство своими действиями не угрожает миру, у него есть карт-бланш делать у себя дома все, что угодно – оно может убивать, держать в рабстве свое население, и ни у какого другого государства не будет права вмешаться, разве что с предварительного согласия Совета безопасности, что предполагает согласие пяти постоянных членов. А значит, достаточно, чтобы один из этих членов занял «неинтервенционную» позицию по вопросам прав человека и демократии, чтобы суверенность стала серьезным препятствием для попыток вмешательства.
Гуманитарное вмешательство в помощь гражданскому обществу: прогресс или катастрофа
Эта система меняется. Новая ситуация, в которой мировое общественное мнение получает в реальном времени картинки и видео любых совершенных бесчинств заставляет правительства реагировать на призывы о помощи от всех угнетенных на земле. Кстати, именно под давлением неправительственной организации «Врачи без границ» в конце 1980х годов появилась концепция долга вмешательства. Этот долг вмешательства не подорвал систему Хартии объединенных наций – согласно международному праву сами вмешательства по гуманитарным мотивам по-прежнему остаются незаконными, за исключением случаев, когда на то есть резолюция совета безопасности. Тем не менее, не став «легальным», вмешательство стало «легитимным» в глазах международного сообщества.
Эта легитимация долга вмешательства, даже при том, что он редко практикуется, укрепляет гражданские общества и значительно ослабляет власти в государствах, и они уже не являются безраздельными властителями у себя дома. Чудесная новость, не так ли? И да, и нет. Да, если считать, что гражданское общество настроено миролюбиво. Нет, если руководствоваться видением более скептическим. Как исторический опыт, так и недавнее шоу с акциями протеста в арабских странах внушаю пессимизм.
Конечно, секретная полиция президента Мубарака отличалась жестокостью и мало переживала по поводу прав человека, однако площадь Тахрир показала себя не менее жестоко, о чем свидетельствуют неисчислимые свидетельства о насилии, совершаемом в подавляющем своем большинстве манифестантами, а не силами охраны правопорядка.
Если приоткрыть крышку государства, из него покажется не обязательно приятное лицо борющегося за права человека гражданского общества и демократию, коммуницирующего через Twitter, это может быть более тревожное лицо общества, насквозь пропитанного братоубийственными страстями. Жить на территории, где блюдется суверенность государства – это настоящий залог безопасности, и риски, связанные с ослабеванием государств – куда более значительные чем риски, связанные с злоупотреблением этой самой суверенностью. Принцип невмешательства, кстати, появился по окончании Тридцатилетней войны (1618-1648), в которой Германия и регионы Центральной Европы потеряли более 1/3 своего населения. Эта война, в которую были вовлечены все европейские нации, велась, прежде всего, по «гуманитарным» мотивам (помочь католическому или протестантскому гражданскому населению).
Украинские уроки
Значит ли это, что нужно оставить карт-бланш государствам? История Украины в первую очередь заставляет думать, что это неудачная мысль (вспомните Голодомор и другие сталинские репрессии). Однако эти преступления подтверждают скорее те опасности, которыми чревато отсутствие государства – именно тогда, когда у Украины не было собственного государства, были написаны самые кровавые страницы ее истории.