Когда говорят об успехах повстанцев в Ливии, упускают из виду главный вопрос: через сколько лет придётся снова бомбить эту землю, чтобы свергнуть очередного диктатора?
Согласен – такая степень пессимизма непозволительна в современном мире. Television в наши дни так rules the nation, что человеку как-то даже и неприлично оценивать события без демократического энтузиазма, без фанатичной уверенности, что у восставших светлое будущее. Ну, всё равно что во времена товарища Сталина вслух допустить, будто «Кубанские казаки» лживы в своей радостности.
Каждая новая «революция» описывается в медиа, словно «сферический конь в вакууме», – мол, ну вот, наконец, достигнуты свобода и суверенитет народа. Люди не хотят замечать, что все нынешние «революции», все восстания масс за свободу и равенство происходят ровно для того, чтобы смести на свалку истории достигнутое предыдущими «революциями», предыдущими восстаниями против «зла на земле».
Вот, к примеру, в Иране очень показательно: свергли шаха и получили аятолл, и теперь пытаются свергнуть аятолл, а получат...
Ну, вряд ли некий режим, способный уважать свободу личности. Ведь «Аллах акбар» кричат «революционеры», а не что-нибудь брюссельское, толерантное и секулярное.
Кстати, об этом есть превосходный фильм «Персеполис»:
В Украине в 2004 году было не иначе – суть массового протеста заключалась в неудовольствии жизнью, устроенной в результате массового протеста в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Да и тогда восстание произошло потому, что массы – утрирую, конечно, – в гробу увидали результаты восстания масс за свободу и равенство и против вселенского зла, случившееся в 1917 году.
А сейчас отчего у масс в Украине протестный настрой? Не оттого ли, что они недовольны, по сути, результатами приложения к жизни своего собственного недовольства в 2004 году?
В общем, ливийские – и вообще арабские – события 2011 года наследуют тому странному порядку, какой уже давно водит многие нации по замкнутому кругу. А именно: «революция» сметает то или иное «самодержавие», порождает новое «самодержавие», и его сметает новая «революция», а затем...
Эта зацикленность, казалось бы, ставит перед нами вопрос: зачем, собственно, вмешиваться – тем более военными средствами – в «круговорот диктатур в природе» слабых наций? Я имею в виду, демократически слабых. Всё-таки смена самодержца всегда вызывает жертв и трат больше, чем пожизненное правление самодержца.
Возможно, лучше самодержца принуждать к человечности, чем надеяться на вменяемое демократические развитие нации?
Не этим ли вопросом задавался Джордж Буш-старший, когда говорил в 1991 году в Киеве: «Свобода не то же самое, что независимость. Американцы не станут поддерживать тех, кто ищет независимость для того, чтобы заменить отвергнутую тиранию местным деспотизмом»? Не такую ли мотивацию выражает ныне Германия, когда отказывается участвовать в ливийской войне или до конца изолировать режим Асада в Сирии?
Конечно, подход в духе «realpolitik» к чаяниям масс соблазнителен. Однако не стоит забывать, что он извращает идейную основу Запада, а значит, и актуального глобального порядка. То есть он «убивает» утопию.
Ведь именно утопией следует считать ту стройную систему иллюзий, которая позволяет думать, будто хорошо живут там, где боролись за свободу и равенство, за верховенство права и честные выборы. Будто хорошая жизнь и есть следствие этой самой борьбы.
Кто знает, вдруг великое благосостояние и беспрецедентная индивидуальная свобода, достигнутые на Западе в 20-м веке, являются вовсе не закономерным следствием демократических устремлений народов Запада, а исторической случайностью? Вдруг просто вот так сложились обстоятельства в ходе и в результате войн в 20-м веке – горячих и Холодной? А если бы не эти войны, то...
Кто знает, вдруг нынешний кризис – идеологический, социальный, экономический – является следствием того, что изо всех дыр на свете лезет случайность достигнутого в 20-м веке, его неукоренённость в причинно-следственных связях? Пока было противостояние систем, каждая из них боролась за души и умы теми средствами, какие были ей доступны. А сейчас нет противостояния систем – и нет у них потребности сохранять все те линии обороны – социальное государство и систему защиты прав трудящихся, свободу слова и свободу личности, свободу предпринимательства и систему просвещения масс, – которые были созданы в странах Запада и в странах Восточного блока.
Что за система ценностей останется у людей, если признать истинным этот или любой подобный подход к оценке действительности?
Вот почему Ливию нельзя было не бомбить, нельзя было не способствовать свержению Каддафи. Дело не в этом человеке конкретно и не в том, что он подавил бы восстание, – вот в Бахрейне протестовавшим таки заткнули рты, и кого это волнует?
В ливийских событиях решается судьба не одного народа и не одной страны – речь идёт о глобальной утопии. О том, что любой народ в борьбе за свободу и демократию получает хорошую, свободную и демократическую жизнь. В конце концов, о том, что нет такого народа, чья судьба была бы предопределена и какому не стоит даже и пытаться отнять власть у диктатора.
Вступление НАТО в борьбу повстанцев против Каддафи было призвано поддержать эту утопию, питать её.
Следует понимать, что на смену этой утопии могут прийти разве что поистине чудовищные в своей кровожадности доктрины. И все они, конечно, тоже – утопии.
Посмотрите, так сказать, «вокруг» Украины: что поднимает голову, когда демократические иллюзии ослабевают?
Россию тошнит «евразийством». Тошнит «совком». Она никак не может извергнуть из себя все эти социалистические, если не сказать фашистские концепции, которые – стоит им лишь обрести поддержку власти, – первым делом создадут потребность государства лишить людей права жить так, как хочется.
Эти концепции имеют разную природу – от националистической и квазихристианской до социал-дарвинистской, замаскированной под рыночность, либерализм и так далее. Но все они одинаково презирают Человека, одинаково стремятся изменять, реформировать Человека.
Кстати, это превосходно выразил ещё Андре Жид в своей работе «Возвращение из СССР»: «Ах, почему я не приехал просто туристом или как натуралист, который с восторгом открывал бы здесь новые растения, обнаружил бы на высокогорном плато «скабиозу кавказскую» из своего сада... Но не за этим прибыл я в СССР. Самое важное для меня здесь – человек, люди, что из них можно сделать и что из них сделали».
Восточная Европа и некоторые страны Южной Европы становятся всё более консервативными. Это не тот консерватизм, что стремится сохранить свободу личности. К чему пришли бы такие страны, если бы их предоставили самим себе? Взгляните хотя бы на Венгрию – если бы её суверенитет не был серьёзно ограничен Брюсселем, то Будапешт уже наверняка начал бы «перевоёвывать» Первую мировую войну.
А Турция? Турция постепенно обнаруживает, что ослабление России в конце 20-го века и, фактически, признание ЕС в собственной неспособности совладать с регионом юго-восточной Европы – означают простую вещь: на пространстве бывшей Османской империи нет и не может быть кого-либо влиятельного, кроме Анкары. Тегеран? Имидж плохой. Эр-Рияд? Методы зверские. Каир? Не после «арабской весны». Тель-Авив? Да, но он всё-таки посторонний для региона. И ведь надо понимать, что османизм – это всё что угодно, только не свобода личности и не политическая свобода.
В других регионах – ситуация не лучше. Например, там, где Красный Китай пытается взять своё.
Недаром Лукашенко или россияне так озабочены тем, чтобы обуздать интернет и всё на свете нелояльное.
Не случайно правительство в Пекине думает, как избежать раздражения масс от социального неравенства и эксплуатации в Китае.
Логично, что даже премьер-министр Азаров обратил своё внимание на социальные сети и теперь вот сообщает о встречах с «блоггерами».
Они понимают, что их благополучие – это не столько пощёчина их собственному народу, сколько удар по актуальной системе ценностей, по глобальной утопии. И что субъекты глобальной политики поэтому не смогут остаться в стороне, когда случится массовый протест, вдохновлённый такой утопией.
Канцлер Меркель вот разве что способна помедлить, но её за это критикуют все, в том числе и бывший канцлер Коль, – редкий случай в политической практике в Берлине.
Так что, возможно, нам, живущим не в Ливии, выгодно, что бомбы и ракеты падают в Ливии, – ибо, если что, нас не оставят один на один с диктатурой?