Известность
Джордан Питерсон прославился в 2016 году, когда публично выступил против законопроекта Канадского парламента Билль C-16, в котором граждан Канады обязывали использовать особые местоимения по отношению к лицам трансгендерной идентичности. И хотя формальная юридическая сторона этого закона была истолкована Питерсоном превратно, настоящая причина его протеста лежала глубже, чем боязнь криминализации ответственности за несоблюдение норм вынужденной речи (compelled speech).
“Я никогда не буду использовать слова, которые ненавижу, такие как модные и искусственно сконструированные слова «zhe» и «zher» (местоимения третьего лица, производные от “он” и “она”, не имеющие аналогов в русском - ком. автора). Эти слова находятся в авангарде постмодернистской леворадикальной идеологии, к которой я питаю отвращение, и которая, по моему профессиональному мнению, пугающе похожа на марксистские доктрины, убившие по меньшей мере 100 миллионов человек в ХХ веке”, – так Питерсон в самых общих чертах сформулировал свое отношение к вопросу в колонке для National Post.
И хотя в Украине люди только привыкают к мысли, что у трансгендеров могут быть какие-то права, в Канаде такая позиция встретила шквал критики от представителей властных институций и академического истеблишмента. Эта полемика с противниками принесла вынесла Питерсона на первую волну популярности.
Постмодерный неомарксизм in a nutshell
Пожалуй, наиболее критикуемым тезисом Джордана Питерсона стало утверждение о существовании постмодерного неомарксизма — идеологического течения левого толка, захватившего, по его мнению, власть в университетах и государственных институтах западного мира.
Традиционный марксизм отстаивает права рабочего класса и необходимость его борьбы против буржуазных угнетателей. Постмодернизм — философское течение, утверждающее бесконечное число равнозначных интерпретаций мира и идентичностей, порожденных этими интерпретациями. Выпускнику философского факультета тяжело сразу представить себе соединение первого и второго. Ведь постмодернизм отрицает возможность существования универсального нарратива, интерпретирующего человеческую жизнь и историю, а марксизм именно его и предлагает.
По мнению Питерсона, представители леворадикальных течений берут основной мотив марксизма — борьбу угнетенных против угнетателей, и подменяют борьбу рабочих против капиталистов борьбой религиозных, расовых, половых и сексуальных идентичностей против дискриминации другими группами. Постмодернизм обеспечивает необходимый онтологический фон для этой борьбы, провозглашая относительность и искусственность традиционных ценностей, моральных принципов и социальных иерархий. В мире всеобщего конструктивизма и относительности люди, исповедующие политику идентичности, формируют исключительные политические альянсы, отличающиеся от традиционной многопартийной системы.
И хотя Питерсон связывает в один концепт течения, традиционно имеющие мало общего, кажется, что канадский профессор ловко и своевременно схватывает сущностные черты леворадикальной идеологии.
Толерантность, политика идентичности и разнообразия
Пытаясь обеспечивать равенство прав угнетенных групп, политика идентичности включает в поле рассмотрения сферу эмоционального. Так появляются нормы, защищающие чувства той или иной группы (чувства верующих, например), а также регулирующие речь. Преследуя в общем-то благородную цель защиты группы от т.н. ненавистнических высказываний (hate speech), мы не замечаем, что не можем четко определить само “ненавистническое”. Является ли отказ Джордана Питерсона называть трансгендеров выбранными ими местоимениями поводом к обвинению в потакании ненавистнической речи? Леворадикальные представители студенческого кампуса университета Торонто уверенно отвечают: да. Питерсон называет это борьбой за свободу слова.
Ярким примером позиции канадского профессора является его ответ на вопрос журналистки Кэти Ньюман “Почему ваше право на свободу слова должно превосходить право трансгендеров не быть обиженными?”. “Потому что для того, чтобы иметь возможность свободно думать, вы должны рискнуть быть оскорбительным”, – отвечает он.
Провозглашая толерантность базовой добродетелью либерального общества, леворадикалы превращают её в мощное оружие в борьбе за политическую власть. Обвинение в нетолерантности для западного общества сегодня является, пожалуй, самым токсичным из всех возможных. Таким образом обиженные и угнетенные превращаются в тех, против кого борются, — в проводников тоталитарных тенденций.
Питерсон часто приводит пример одной из таких атак воинствующих угнетенных. Для современного Запада типична ситуация, когда белый мужчина испытывает вину и стыд за то, что он: а) мужчина и б) белый. Эти чувства возникают не в последнюю очередь благодаря тому, что группы активистов вроде радикальных феминисток выстроили свою идентичность вокруг борьбы против исторически сложившейся дискриминации женщин белыми мужчинами. Eсли белый мужчина заявляет, что он не имеет к этому никакого отношения, его тут же обвиняют в тех грехах, которые он за собой не признает. Не является ли такая риторика расистской? – спрашивает Питерсон.
Политика разнообразия (diversity policy) — ещё один политический концепт, успешно внедряемый в западных обществах уже пару десятков лет. Учитывая необходимость обеспечить всем идентичностям равные права, в любые организации должны входить представители разных религиозных, национальных, расовых и сексуальных групп. К примеру, в вашей компании должны работать небелые, мусульмане, женщины и транссексуалы, даже если каждый из них в отдельности профессионально проигрывает кандидатам из числа белых мужчин. Иначе вашу организацию могут обвинить в нетолерантности и нарушении прав человека.
Проблема в том, что не существует адекватного механизма определения эталонного разнообразия в организации. Предположим, в вашей компании работает 50% процентов женщин, сколько из них чернокожих? А сколько из этих женщин эмигранты? А сколько из них матери? Идентифицируя работника через определенную группу (эмигрант, чернокожая, мать и т.д.), вы никогда не сможете достичь полного разнообразия, потому что всегда найдется кто-то, кого вы не учли и кто заявит о дискриминации своих прав на основе расовой, религиозной, половой, семейной (какой угодно ещё) принадлежности.
Пытаясь нивелировать превосходство одних людей над другими, леворадикалы не замечают, что люди всегда не равны по массе абсолютно разных признаков — кто-то умнее, кто-то красивее, кто-то образованнее, кто-то родился в США, а не в Украине. В такой ситуации мы не знаем, где остановиться в попытке регулировать общественные отношения, учитывая все возможные неравные обстоятельства. В противном случае возникает тенденция, характерная для тоталитарного государства, – потребность юридического урегулирования абсолютно любого аспекта человеческих отношений, которых, очевидно, бесконечное количество.
Тиранический патриархат vs. иерархии компетентностей
В своих многочисленных интервью и лекциях Джордан Питерсон утверждает одинаковую опасность как ультралевого, так и ультраправого сентиментов. В сущности, критика автором леворадикальной идеологии построена на утверждении, что она может приводить к тем же результатам, что и праворадикальная идеология. Это не мешает западным либеральным СМИ систематически относить Питерсона к правым.
Одним из поводов для этого стало отрицание канадским профессором существования тиранического патриархата — социального уклада, который, по мнению левых, обеспечивал господство мужчин над женщинами большую часть истории цивилизации.
Питерсон же утверждает, что в основе иерархий традиционного общества лежит не принцип распространения власти (тирания), а принцип компетенций. Основанная на компетентности иерархия предполагает, что на ее вершине оказываются наиболее компетентные и подготовленные для эффективной деятельности в определенных условиях люди. Основания этого принципа лежат в живой природе, а их преемственность обеспечена самой эволюцией.
Одна из самых известных иллюстраций этой мысли — нашумевший пример с лобстерами, которые, существуя на ограниченной территории с ограниченными ресурсами, вынуждены выстраивать жесткую иерархию, на вершине которой находятся самцы-победители. Самки лобстеров при этом отдают предпочтение в спаривании именно таким альфа-самцам. По аналогии с лобстерами нам объясняют некоторые явления в человеческих обществах, например, почему успешные люди будут вероятнее всего успешны в дальнейшем, а неудачники, скорее всего, продолжат терпеть неудачи. На таких примерах Питерсон показывает, что иерархии доминирования самцов — это механизм селекции, выработанный самками. Миллионы лет самцы соревновались между собой, чтобы занять лидирующие позиции в своей иерархии, а самки участвовали в этом отборе, предпочитая сильнейших самцов. Вряд ли здесь можно заподозрить дискриминацию — это просто биология.
Конечно, Питерсона можно критиковать за то, что он произвольно выбирает животные иерархии, выискивая удобные для себя примеры. Можно утверждать, что человек слишком отличается от примитивных лобстеров, поэтому нельзя сравнивать поведение этих видов напрямую. Пускай эти возражения верны, смысл примера с лобстерами совсем не в этом. Апеллируя к механизмам живой природы, Питерсон показывает, что иерархии доминирования в мире людей не являются плодом тиранического патриархального сознания, а имеют множественные основания в мире природы, из которого мы вышли. Говорит ли это о том, что в человеческом мире не существует примеров тиранической власти мужчин над женщинами (или наоборот)? Конечно, нет. Нужно ли нам закрывать на это глаза? Ответ отрицательный. Но если кто-то хочет обобщить всю историю человечества, представив её в виде несправедливой (заметьте, тут уже появляется этическая оценка!) тирании мужчин над женщинами, ему также придется обвинить в несправедливости и Господа Бога, создавшего определенные механизмы сосуществования полов в живой природе.
А что, разве Бог не плохой белый парень?
Критикуя тиранические структуры патриархального общества, невозможно не упомянуть подпитывающее их влияние религии. Борцам за социальную справедливость очевидно, что основы тирании в западноевропейском обществе произрастают из иудео-христианского нарратива. Почитайте Библию — собрание историй про тиранического Бога, страдания людей и мужское доминирование. Так? Нет, говорит Джордан Питерсон.
В его представлении, религии являются отражением эволюции человеческого сознания на пути от животного мира к нынешнему состоянию. Например, идея будущего и возможности изменить его появляется у человека одновременно с мыслью о том, что с Богом можно договариваться. Договор с Богом дает возможность планировать будущее. Или представление о жертве: человек прожил 20 тысяч лет, считая, что жертва – это что-то абсолютно конкретное, прежде чем пришел к тому, что жертвовать можно абстрактно. Все эти постепенные изменения людского сознания зафиксированы в библейских историях.
В представлении Питерсона, мифы и религия – это рецепция и рефлексия над теми стратегиями, которые позволяли людям доминировать и двигать потолок естественно существующих иерархий на протяжении десятков тысяч лет. Религия фиксирует то, что уже было сделано кем-то когда-то и стало источником успеха и движения вперед для всего человечества. Так появляются герои. Когда ты живешь на дереве, самый большой герой – тот, кто может убить змею (дракона).
“Я действую так, как если бы Бог существовал, а теперь сами попытайтесь понять, является ли это верой”, — говорит Питерсон, описывая свою религиозность. Профессор психологии, чьим любимым автором является Достоевский, подчеркивает традиционную роль религии как источника смысла. Смысла, который позволяет организовать порядок культуры и ценностей из мира возможностей и хаоса элементов.
Вместо вывода
Сегодня Джордан Питерсон собирает полные залы, рассуждая об идеях, введение в которые он представил в своей “12 правилах для жизни”. 19 апреля состоятся его публичные дебаты со Славоем Жижеком, популярным философом и одиозным критиком капитализма. В чём же секрет огромной популярности автора “12 правил для жизни”?
Один из самых распространенных комментариев, сопровождающих видео Питерсона на ютюбе выглядит так: “Спасибо, что выразили в словах то, что я всегда чувствовал, но не мог сформулировать”. Аудитория Питерсона — это зачастую растерянные люди, не находящие себя в современной либеральной идеологии. Оказавшись в обществе, отрицающем традиционные смыслы, демонизирующем человеческое прошлое, ощущая неизбежность самоцензуры и беззащитность перед властью угнетенных меньшинств, эти люди узнают себя в словах канадского психолога.
Что касается восприятия идей Джордана Питерсона украинским обществом, нельзя не согласиться с мыслью высказанной украинским философом Андреем Баумейстером. Украина ещё далека от той точки, когда проблемы, актуальные для Запада, станут актуальными для нас. В стране, где власть заигрывает с правой идеологией, а праворадикальные группы ведут борьбу за политическое влияние, разговор о Джордане Питерсоне может показаться преждевременным. Тем не менее, у нас появилась редкая возможность оценить, куда движется наше общество и задаться вопросом: “В какой степени мы хотим повторить подобный опыт?”