Фильм "В Манчестере шел дождь"
Марина Степанская: “В Манчестере шел дождь” всегда был самым успешным в блоках украинского короткого метра, потому что зритель чувствовал облегчение: наконец-то можно смеяться. Фильм отличный, но самое прекрасное, что тебе 25 лет и ты, как ты говоришь, если будет здоровье, сделаешь скоро свой полнометражный дебют. Расскажи о нем. Или о здоровье.
Фильм частично тоже о здоровье – он начинается со сцены в стоматологии. Герою нужно заработать себе на новые зубы и поэтому он ввязывается в авантюру.
Для меня кино – это всегда исследование какого-то парадокса. Мой фильм –о неверующем человеке, который соприкасается с очень библейской историей о поиске животных.
А ты сам верующий или нет?
Верующий, потому что это интересно, но без какой-то определенной конфессии. Я крещенный в православной церкви, но хожу в католическую, потому что там можно сидеть. Она меня отсылает к фильму “Один дома”, где они все сидели в церкви, и я сразу чувствую себя очень уютно. А в православной церкви начинаю вспоминать про фильмы Тарковского и сразу тревожно становится.
То, что ты делаешь, я для себя определила как “комедия с серьезным лицом”. Как ты бы сам определил типа комедии, который тебе интересен и с которым ты работаешь?
Мне нравится фраза “стык жанров”: она про что-то, находящееся в промежутке между комедией и драмой, балансирует между смешным и серьезным. Я понял, что самое интересное в жизни происходит посередине.
Комедия с серьезным лицом – это хорошее определение. В свое время Данелия назвал свое кино “лирической комедией” – до него так никто не делал. Мне это определение тоже нравится.
Мне кажется, что в Украине сейчас большой запрос на комедию – все круглые столы, все пиарщики и продюсеры говорят, что нам срочно нужны комедии, а драмы – нет, спасибо, до свиданья.
К сожалению, да, я тоже чувствую этот спрос. Когда я учился в университете, его еще не было.
Когда-то Иржи Менцель приезжал в Одессу с мастер-классом, который назывался “Снимать комедию – это вам не шутки”. И он пытался убедить всех в том, что комедии снимают люди очень меланхоличные и грустные. Я для себя тоже отметил, что драме тяготеют прирожденные оптимисты, а к комедии – пессимисты, которые здраво смотрят на жизнь. Довлатов, например, который для меня – эталон слова и взгляда на мир.
Я бы не сказала, что это комедия. Это сатира, ирония – то, что на самом деле, не очень заходит нашему зрителю.
Может быть, да. Я просто говорю о том, что все делают то, чего им не хватает. Я, как человек пессимистичный, грустный и занудный, хочу снимать веселые фильмы. А люди, которые по сути – улыбчивые оптимисты, тяготеют к драмам и снимают поэтические фильмы.
А есть фильмы, которые вообще непонятно, кто снял. Это, наверное, самое плохое: когда ты не можешь почувствовать, какой взгляд стоит за фильмом.
Какое поле вопросов или тем тебя интересует? Ты вообще думал о том, какая тема твоя?
Наверное, человек и его исследование в ситуациях, для которых сложно найти логичное решение.
Сценарий моего полнометражного фильма изначально назывался “Хлопок одной ладонью” и отсылал к знаменитой японской притче о поиске звука этого хлопка. Этого звука нет, но поиск – это попытка дать человеку психологический импульс к просветлению. Если говорить о поле, которое меня интересует, то это поиск этих импульсов.
А как сейчас фильм называется?
Сейчас я столкнулся с проблемой непереводимости названия: на украинском языке оно звучит как “Плескання однієї долоні”, а это уже не о притче, а о чем-то другом. Я понял, что надо его менять и экстренно назвал проект “Мої думки тихі” – как целительную аффирмацию, которая будет в фильме. Иногда классно брать название из того, что звучит в фильме.
То есть, это то, что герой сам себе повторяет в голове?
Да, в лечебных целях. Я не уверен, что фильм будет именно так называться, меня это название даже раздражает – оно ничего не говорит ни обо мне, ни о фильме.
Расскажи, как тебе пришла в голову идея подаваться на питчинг в Госкино. Мне казалось, что СУК – это что-то вроде альтернативной тусовки.
Еще до моей подачи несколько ребят из СУК сняли свои фильмы за деньги Госкино, поэтому не могу сказать, что мы альтернативные. И мы, и Госкино находимся в общем контексте.
Переформулирую: когда ты решил подаваться, были ли у тебя мысли, что эта история – неформат, или что под нее не дадут финансирование?
Понимаешь, с Госкино такая ситуация: когда ты подаешься, ты ничего не теряешь. Нужны определенные усилия, чтобы подготовить проект, но это лишний раз утвердит тебя в твоем видении, тезисах, которые ты хочешь озвучить и прочее.
Если бы мы не прошли, ничего бы не поменялось, наверное: продолжались бы какие-то поиски. Или я бы пошел снимать документальный фильм, потому что легче серьезное высказывание о настоящем проще сформулировать этим способом. Особенно сейчас. Настоящее время требует обработки документальным кино, а прошлое – игровым.
Но ты же будешь снимать настоящее в игровом.
Это будет не совсем настоящее. Не ретро, но и не сегодняшний день.
Дарья Бадьёр: Действие будет происходить в какое время?
Действие проходит на Закарпатье – там всегда свое время. По ощущениям, каждый раз, когда я туда приезжаю, переношусь в детство, в 90-ые годы. И я хочу это ощущение передать. Потому что это место застыло вне времени, а проблемы остались те же. То, что человек переживает внутри, актуально всегда. Все проходит, человек остается. Это я и пытаюсь исследовать.
М.С.: То есть, тебе пока неинтересно исследовать актуальные вопросы, связанные с Украиной – АТО, Восточная Украина, социальные проблемы?
Социальные проблемы – наверное, не тот путь, по которому мне было бы интересно идти в кино. Но герой в моем современный, он узнаваемый, как мне кажется, сейчас. Это самое главное. Многие зрители могут узнать в нем себя.
Можно ли сказать, что твоя комедия ближе к абсурду, чем к другим жанрам?
Может быть, но к абсурду не в чистом виде. Вообще в игровом кино мне нравится снимать и показывать то, чего я не могу снять документальным способом. Когда я учился, то, скорее, мыслил себя режиссером документального кино, а потом плавно перешел к тому, что начал снимать игровые фильмы. Переходным этапом был фильм-мокьюментари (“Кто подставил Кима Кузина” – прим.). Для себя я вывел такую формулу: буду показывать в игровом кино все, куда не смогу попасть с документальной камерой.
Давай вернемся к “Манчестеру”. Какая у него предыстория?
Я хотел рассказать честную историю о том, как складывается моя жизнь в Киеве.
Но ты же не двухметровый человек.
Да, но двухметровый человек – это мой внутренний голос. Потому что когда я пишу сценарий, слышу голос Андрея Лидаговского. Я пытался это побороть, пытался работать с другими актерами, но Андрей рано или поздно до меня достукивается.
Его высокий рост дал нам ключ к показыванию, помог персонифицировать камеру и понять, кто на эту историю смотрит, и с какой точки зрения. Но часто он нам и мешал. В некоторых сценах мы просто забывали о его росте.
А разве не зерно этого образа было в том, что он неприкаянный какой-то?
Это зерно не его образа как героя, это зерно самого Андрея. Он, как человек, и думает и переживает о том, что не вписывается ни в одни рамки. Не вписывание в рамки и было ключом к рассказыванию этой истории визуально.
Много ли будет от Андрея в новом фильме, куда ты тоже взял его сниматься?
Я думаю, что да. Там другая история, но герой в чем-то похож на героя из “Манчестера”. Андрей – непрофессиональный актер, от него сложно добиться чего-то, чем он на самом деле не является.
Для многих людей работа с актерами заканчивается на этапе кастинга. В принципе, все просто: берешь актера, ставишь его в некомфортные обстоятельства, и смотришь, как он оттуда выкручивается. Такой закадровый садизм, что ли.
Д.Б.: Тебе близок такой способ работы с актерами?
Делать людям неудобно? Да. Я и сам люблю такие фильмы. Есть определение “cringe comedy” – в этом направлении работает режиссер сериала “Девочки”, она прямо в культ это возвела. Там много ситуаций, от которых тебе не смешно, а неудобно, но при этом сериал остается комедией.
Мне нравятся такие фильмы, где не переходят в эксплуатация приема. А там, где переходят, фильм граничит с эксгибиоционизмом – и телесным, и души. Туда я залезать не хочу.
М.С.: Мы говорили с Пашей Остриковым про границы комедии, кстати. Есть ли у тебя эти границы, и если да, то где они? Над чем смеяться нельзя?
Мне кажется, смеяться можно над всем, но есть темы, которые принципиально не хочу трогать в силу какой-то малоопытности, или боязни того, что я не смогу быть объективным.
Д.Б.: Например?
Я бы не стал снимать дом престарелых, например, – в документальном кино и в игровом тоже. Это легкий путь, когда ты заведомо в выигрышной ситуации перед зрителем, когда твой фильм в любом случае зацепит зрителя. Есть фильм “Гербарий” Натальи Мещаниновой – поначалу мне было безумно весело смотреть его, но потом я понял, что это весело и для режиссера, которая снимала прыгающих бабушек, но не смогла переступить через это и снять что-то большее.
М.С.: Если тебе завтра скажут, мол, у нас есть сценарий народного хита, снимай, – ты возьмешься?
Нет, точно нет. Я сейчас обеспечил себе комфортное существование в системе подготовки к съемкам авторского фильма, поэтому не стал бы браться ни за чей-то сценарий, ни снимать хиты, ничего такого.
А ну-ка расскажи, как ты обеспечил себе комфортное существование? Это точно все хотят узнать.
Я выработал систему, по которой работаю над сценарием. С утра ничего не ем, пью кофе и мозговой активности хватает до двух часов дня. Потом я ем и можно забыть о том, чтобы что-то писать. Дальше занимаюсь другими заботами.
Д.Б.: Давайте снова вернемся к “Манчестеру” – ты делал его не один, а с Валерией Кальченко. Почему у этого фильма два режиссера и как это работало в вашем случае?
Это был мой замысел изначально, а фильм назывался каким-то пошлым названием, типа “С тоской и тревогой”. Потом я понял, что один этот сценарий не подниму, и наш мастер, Владимир Давыдович Оселедчик, предложил снимать вдвоем с Лерой – так нам было легче его осилить. Фильм получился 30 минут, по 15 минут на человека – как раз для диплома.
М.С.: Ты веришь после этого в авторские дуэты?
Не могу сказать, что прям верю, но ничего плохого в этом не вижу, если это комфортно и люди работают на одной волне. Но есть опасность, что ты потеряешь то, что ты сам хотел сказать, и что твое видение может отойти на второй план.
Тебе хочется отрефлексировать в кино прошлое Украины?
Оно, мне кажется, круто отрефлексировано в документальном фильме Сергея Буковского “Украина. Точка відліку”. Для меня это хороший глубокий фильм, исследование на тему того, с чего началась современная Украина.
Как ты придумываешь шутки? Как рождаются диалоги? Диалог в “Манчестере” в машине, например, как появился?
Шутки – это большой труд. Для того, чтобы их писать, нужно быть скучным и занудным человеком, который потратит два часа на углубленный поиск в интернете, или библиотеке или в хронике, чтобы найти смешные вещи или совпадения. В частности, шутка про жвачку исходила из этого: я долго искал, какой футболист соответствует жвачке сэра Алекса, стоимостью в 600 тыс долларов. На тот момент это был Артем Милевский.
Я знаю, что футбол занимает серьезное место в твоей жизни. Как ты делишь себя между кино и футболом?
Если в момент кино идет футбол, я пойду смотреть футбол.
Если съемка совпадет с матчем? Или с Чемпионатом мира по футболу?
Извернусь, заставлю подключить антенну и транслировать матч на плейбеке. Но летом я не планировал работать. И я не большой поклонник чемпионатов мира, я люблю английскую и итальянскую премьер-лиги. Я люблю изучать составы, центральные линии, тренерские тактики, подогревать интерес перед матчем – кто с кем поругался и так далее.
Д.Б.: За кого болеешь?
Из английских команд мне нравится “Тоттенхэм”: тут кино и футбол совпадают. Мне начала нравиться эта команда, когда я услышал шутку в фильме “Залечь на дно в Брюгге”. Герои Колина Фарелла и Брэндана Глисона рассматривают картину Босха в музее и герой Фарелла размышляет про чистилище: “Туда попадают люди, которые и говном не были никогда, и успехов больших не добивались. Как “Тоттенхэм”. Так я понял, что это моя команда: что-то усредненное между говном и большими успехами. Такие команды всегда оставляют надежду и не знаешь, чего от них ждать.
М.С.:Расскажи чудесную историю про то, на что ты потратил первые деньги, полученные с проката короткометражного фильма в альманахе.
Да, так получилось, что два моих студенческих фильма попали в альманахи и были в прокате. Из-за этого меня, кстати, занесли в какой-то список самых продуктивных режиссеров. Ничего еще не сделал, но уже попал в этот список. После чего в фейсбук посыпались актерские резюме – люди указывали свои параметры и наличие шенгенской визы. Было очень необычно получать такое.
В общем, “Ким Кузин” был в альманахе и я получил за его прокат 1000 с чем-то гривень. Я планировал как-то символично их потратить – первые прокатные деньги все-таки. Но в итоге купил себе три пары трусов по акции, а оставшиеся деньги поставил на то, что Винус Уильямс забьет первую подачу. Проиграл.
В общем, денег с проката хватает только на трусы.
Со второго фильма я тоже получил 1000 грн. Купил себе шапку. Так потихоньку за счет кино смогу одеться полностью.
Д.Б.: Кстати, о “Киме Кузине” – ты бы не хотел вернуться к мокьюментари?
Мокьюментари – такой жанр, который быстро себя исчерпывает. Часто проблемы, которые поднимает мокьюментари, упираются в вопрос, что такое сомневаться. Это просто форма, которую ты натягиваешь на высказывание.
В “Киме Кузине” у меня был замысел рассказать историю человека, который жил не свою жизнь, а придуманную кем-то, когда ты ничего за себя не можешь решить, за тебя все уже решили и нарисовали твое будущее. Под это высказывание идеально подошла форма мокьюментари.
Вернуться не хотел бы. Я для себя исчерпал эту форму, хотя частички мокьюментари есть и в новом фильме тоже.
М.С.: Поскольку нас делят на авторское кино и зрительское на питчингах, спрошу, что ты выбираешь?
Усредненное что-то между тем и тем. Понятно, что все к этому стремятся, – снять многослойный фильм, который будет понятен разным кругам.
А потом получается так, что он не понятен никому.
Да, бывает и так. Главное, чтобы он тебе был понятен. Но это такие банальности, что даже лень их озвучивать. Мне кажется, нужно стремиться к кино, которое насыщено ненавязчивыми решениями. Эталон кино, к которому хочется стремиться, – это Фрэнсис Форд Коппола, который всегда снимал фильмы, понятные многим людям, потому что он работал с ненавязчивыми режиссерскими решениями.
Чем многие грешат в нашем кино, как мне кажется? Они снимают документальную среду, в которой актеры играют театрально. Говоря об игровом кино, хочется создавать художественную среду, в которой актеры играют документально. То, к чему хочу стремиться я, – создавать свой искусственный мир, где у автомобилей желтые номера, а надписи сделаны специально созданным шрифтом, но чтобы в этом мире актеры играли документально.
На что они тогда реагируют? Документальная реакция актеров ведь на среду происходит. А если среда условная, то как они могут в ней безусловно существовать?
Мне кажется, это исходит от взаимодействия между актерами, конфликта между ними и этой средой. Я не говорю об искусственной среде, я говорю о том, как рассматривать игру в игровом кино. Что мне не нравится: когда мы в игровом фильме фиксируем реальность, и при этом актеры играют, как в театре.
А если это историческая реконструкция? Актеры могут там играть театрально?
Если это соответствует замыслу. Круче, когда они играют правду кино и играют ее подробно.
Что такое “правда кино”?
Это усиленное внимание к деталям и какая-то попытка создать многослойную реальность, а не плоскую, что меня тоже жутко раздражает во многих современных фильмах: когда режиссер видит только передний план, а заднего у него как будто нет. Нет глубины реальности. Многие режиссеры работают только со средним кругом обстоятельств: у них есть сквозное действие, есть проблематика, но никто не дает ближний круг: комфортно ли героям сидится сейчас, давит ли им обувь, хотят ли они кушать? Это всегда добавляет глубины.
Отличное определение. Будешь мастер-классы давать, если позовут? Это я на полном серьезе сейчас, без иронии.
Я уже давал. Был случай, когда нас позвали на кинофестиваль “КиноШот” в Черкассах прочесть мастер-класс о кино. Я подготовился и рассказал, что я думаю. Я от природы хейтер, наверное. И считаю что уметь грамотно хейтить – это отдельное искусство
Д.Б.: Тогда надо было в критики идти.
Да, про критиков у меня есть тоже мысль, кстати.
Мой любимый режиссер Иштван Сабо говорил, почему ему не нравятся критики: мол, раньше критики автору указывали на его ошибки, а зрителю – на достоинства фильма. А сейчас наоборот: критики зрителям указывают об ошибках, а автору – о достоинствах. Эта мысль Сабо мне близка в контексте того, что сейчас читаю о кинематографе: я постоянно вижу, как критик расхваливает автора, и при этом о фильме он не говорит ничего, что могло бы привлечь зрителей в кино. Правильная критика – когда автор знает, что он сделал не так, а зритель знает, почему он должен пойти в кинотеатр.
М.С.: Но критик же не пишет отдельно рецензию для автора и для зрителя. Он все равно общается со зрителем.
Об ошибках нужно указывать так, чтобы все равно хотелось фильм посмотреть. А чаще всего критика, которую я сейчас наблюдаю, она строится на том, чтобы быть в хорошем контакте с автором. Статьи больше пишутся для тех, кто кино создает, чем для тех, кто его смотрит.
Д.Б.: А ты читаешь критику вообще? Западных авторов? Их книги о кино?
Я чаще все-таки режиссерские книги о кино читаю. Опять же – одну из моих любимых книг про Сабо написал Александр Трошин. У меня есть книга Разлогова, есть книга Плахова.
М.С.: А о современных фильмах, которые сейчас выходят, ты читаешь?
Очень редко, если попадается что-то интересное.
Как ты выбираешь, что смотреть?
Иногда системно, иногда бессистемно. Системно нас приучили еще в студенчестве смотреть – блок неореализма, блок “нового Голливуда”, блок французской “новой волны”. Чтобы сконструировать в голове историю того, как складывался мировой кинопроцесс.
Ты согласен с тем, что в Украине есть новая волна кино?
Хочется в это верить, на самом деле. Тут вопрос качества или количества?
В эстетическом смысле.
Мне кажется, эстетика еще не нащупана. Документальное кино по-прежнему намного сильнее в плане серьезности высказывания. В игровом кино я пока серьезных тем не видел. Но это сложный процесс.