Фильм "Вернуться с рассветом"
Интервью с Нариманом Алиевым
Дарья Бадьёр: “Вернуться с рассветом” – это твой первый фильм?
Это дипломная работа за 4-й курс. Я тогда учился в Институте экранных искусств, которого уже не существует. До этого снял еще несколько курсовых работ, которые нигде не показывались. Когда я доделал свой первый фильм, я заплакал, скажу честно. А второй фильм даже не монтировал – снял за 5 дней, с 15 людьми в кадре и за 8 тысяч гривен. Хорошо учиться на собственных ошибках – особенно, когда их никто не видит.
О чем были ранние фильмы?
О любви. Я пытался копировать “На последнем дыхании” Годара – хотел сделать монолог в диалоге. Это было ужасно.
Как ты пришел к идее “Вернуться с рассветом”?
Она долго росла внутри меня, потому что я знаю много таких историй – в Крыму, в частности. Многие мои друзья и родственники пережили болезненное расставание с семьей. Но у меня такого не было, кстати. Родители со спокойной душой отпустили меня учиться далеко. Потом я задал им вопрос: почему они так легко меня отпустили из дому, ведь никаких предпосылок к тому, что я буду заниматься чем-то полезным, не было. Они ответили: если бы мы тебя не отпустили, ты бы всю жизнь нас винил в том, что не получил возможностей.
“Вернуться с рассветом” – фильм именно о том, чтобы давать человеку возможности найти себя вдалеке от дома.
Кроме того, это фильм еще и о разнице поколений – у меня часто проявляются эти поколенческие сюжеты. Семейные отношения - самое дорогое, что у меня есть, поэтому я так часто об этом говорю.
Мы знаем, что в фильме снялись непрофессиональные актеры. Расскажи, пожалуйста, о них, кто они, как ты их выбрал и доволен ли результатом?
В “Вернуться с рассветом” снялись два моих двоюродных дяди – Нариман Белялов и Ильяс Белялов. Вообще они двоюродные братья, но поскольку у них большая разница в возрасте, они сыграли отца и сына. Ильяс – очень активный и душевный парень. Наримана я снимал в фильме на третьем курсе – это был первый раз, когда я снимал в Крыму. Это был полудокументальный фильм. И еще тогда он мне понравился: Нариман – очень искренний и открытый, очень творческий человек.
Вообще “Вернуться с рассветом” я хотел делать в Киеве, с народными артистами Украины. Хорошо, что ничего не вышло. Когда все планы сорвались, я просто собрал вещи и 1 марта уехал в Крым, где начал подготовку к съемкам.
Мои родственники мне нравятся тем, что они мне доверяют и им интересно сниматься. Они не думают о том, как они выглядят в кадре - это самое главное. Кроме того, у них есть какая-то связь между собой и это очень помогает фильму.
Нариман, мой старший дядя, умер через 2 месяца после съемок фильма. Во время съемок у него была последняя стадия рака легких. Три дня мы снимали, но он ни разу не пожаловался, делал все, о чем я его просил, хотя физически процесс был довольно тяжелым. За два дня до его смерти я успел приехать к нему и показать фильм.
Расскажи, пожалуйста, про музыку в твоих фильмах. В первых двух у тебя звучит закадровая музыка, а в третьем, “Без тебя”, ты уже от нее отказался. Почему так получилось и как ты вообще видишь для себя музыку в фильме?
Единственный профессиональный человек на всех моих фильмах – это Алексей Алтухов, звукорежиссер и композитор.
В “Вернуться с рассветом” музыка нужна была, чтобы скрыть некоторые моменты, которые, как по мне, проседали. С музыкой тут мне очень помог Армен Константян, он играл на дудуке.
В первых двух фильмах трилогии музыке есть, где развиться, она вызывает эмоцию. А в третьем фильме хватило одной внутрикадровой песни, которую исполняет один из героев фильма. И хоть Леша настаивал на закадровой музыке, мы отказались от этой идеи.
Насколько я поняла, фильмом “Без тебя” ты закрыл Крымскую трилогию и пока что собираешься перейти на другие темы?
На самом деле, у меня большая проблема со съемками в Крыму. Третий фильм я снял, без проблем, но делать более качественные фильмы и давать себе больше возможностей, я сейчас в Крыму не могу.
Я не хочу бросать тему крымских татар, потому что это большая часть моей жизни. Но я пока что думаю, как раскрыть эту тему на материковой Украине. Сейчас я разрабатываю один из сценариев – он основан на биографии моего хорошего друга и раскрывает среду крымских татар вне родины. Пока что не хочется сходить с этого пути, потому что, боюсь, я не смогу быть откровенным в других темах.
Если бы кто-то брался за тему крымских татар в искусстве, на что стоило бы обратить внимание, как тебе кажется?
Я вообще сталкиваюсь с тем, что никто ничего не знает о крымскотатарской культуре. Я тоже знаю мало. А она на самом деле, очень богатая.
Как режиссер, я не касаюсь исторических тем, депортации, других знаковых событий, но они точно должны быть освещены. Пока не мной, потому что я знаю, что не смогу рассказать эти истории так, чтобы они тронули. И без меня найдутся люди, которые смогут их рассказать.
Больше всего мне хочется показывать быт простых людей, которые борются за что-то сокровенное. В таких фильмах, мне кажется, можно намного лучше рассказать об истории, о культуре народа, чем в каких-нибудь научно-популярных фильмах.
Марина Степанская: Как ты думаешь, почему вокруг культуры крымских татар образовался такой информационный вакуум?
Эта культура существует в вакууме в украинских реалиях, не в крымскотатарской.
Вообще, когда стало известно, что мой фильм отобрали в Берлин, многие решили, что это из-за того, что он о крымских татарах и я – крымский татарин. Но фильм же не об этом. Когда мне задают вопрос: мол, твой фильм попал в Берлин, потому что к крымским татарам стали лучше относиться и больше о них говорить, я отвечаю: назовите мне три крымскотатарских музыкальных исполнителя. До сих пор никто не назвал. Вот и все, весь вопрос о знании крымскотатарской культуры, о солидарности с нами и так далее.
То, что культура крымских татар вообще существует, – это уже большая победа.
Депортация продолжалась более 50 лет, это же не просто людей вывезли на другую территорию – отрицалось их существование, их язык, их культура. В школе нельзя было учиться крымскотатарскому языку. Даже в годы независимости, когда я ходил в школу, я учил язык на факультативных нулевом и седьмом уроках. Мне было десять и у моих одноклассников было шесть уроков в день, а у меня восемь. И мне никто не объяснял, почему это важно, в школе эта культура вообще никак не прививалась.
Очень много фольклора исчезло, много традиций исковеркано. Но то, что в конце 80-х в Крым вернулось более 200 тыс человек – это уникальный случай, когда народ вернулся на свою территорию в таком количестве.
За 25 лет независимости у нас появилось поколение, которое родилось в Крыму, которое не знает, что такое Советский Союз, что такое депортация. Это поколение, которое и я представляю, начало само выбирать свой путь – не путь тракториста или фермера, а любой путь.
История так сложилась, что мы снова не можем находиться на своей земле. Из Крыма выехали те, кто не мог не высказывать публично свое политическое мнение. Но те, кто не попал под радары спецслужб, остались. Потому что родина намного дороже.
После Берлина что-то изменилось в тебе, в твоем ощущении себя и того, что ты делаешь?
Нет. После Берлина ничего не изменилось, потому, что и до Берлина я не делал ничего, чтобы измениться. Я снимал кино, которое было мне близко, и оно выстрелило.
Для меня сейчас очень важно остаться откровенным в тех историях, которые я хочу рассказать. Не привирать.
Берлин – это просто стартовая площадка, я за нее не переживал. Для меня намного страшнее было показать фильм в Украине, чем там. Попадание на такое фестиваль – это хороший бонус, но если у тебя плохое кино, тебе ни один Берлин не поможет.
Я имею в виду даже Берлинале не как ресурс, а как среду, где много фильмов. Например, ты посмотрел какой-то фильм и что-то изменилось.
На фестивале я старался больше обогащаться в плане индустрии, пытался понять, как работает кинорынок, как делать кино с бюджетом и как его продвигать, как делать, чтобы твой фильм заметили. Надо сказать, что индустриальная часть мне дается намного тяжелее, чем непосредственные съемки фильма.
Но для меня самое страшное, если твой фильм никто не увидит. Каким бы ты ни был гениальным режиссером, если твои фильмы никто не видел, ты бездарь. У фильма должен быть зритель, который должен оценивать, для которого это и делается.
У нас разделение на коммерческое и авторское кино очень искусственное – и то, и то примерно одинаково успешно идет в прокате.
Да, потому что нет рынка. Какое-то время я работал в дистрибьюторской компании и видел, как продаются фильмы в кинотеатры, как работают монополисты, захватывающие 90% экранного времени в кинозалах, увидел, что у нас не хватает экранов, чтобы окупалось национальное кино.
Я понял, что даже если мы будем делать свое отличное кино, оно не окупится на одном только украинском рынке, потому что экранов мало.
Поэтому нужно развивать кинорынок, расширять киносеть. В городах до 50 тыс человек нет практически кинотеатров.
Кроме того, у нас никто не умеет заниматься рекламой, продвигать свои фильмы. Есть “95 квартал”, который знает свою аудиторию, и может продать ей свой продукт. В остальном украинский зритель о нас не знает.
Ты веришь в мифическую тему о целевой аудитории?
Она существует.
Что это такое, в твоем конкретном случае?
Целевая аудитория – это люди, которые не пожалеют отдать свои деньги за какой-то продукт.
А что у них общего? Чем твоя ЦА отличается от ЦА 95 квартала?
Если б я это знал, о моих фильмах знало бы больше людей. Я считаю, что мои фильмы, если правильно настроиться, не оставят равнодушными. Людей тронет. Но мне важно знать, как подготовить этого зрителя, чтобы он пришел в кинозал на мой фильм и понимал, что он будет смотреть – что это будет не попкорн, не экшн. Почему наш зритель часто остается разочарованным? Потому что он ожидает не того, что в итоге видит в кинотеатре.
Дарья Бадьёр: Это же не только наша проблема, в Голливуде то же самое. Трейлеры фильмов не отражают суть фильма и зритель уходит из зала в полном смятении.
Это везде, да.
Но в Украине вообще с этим не работают. Нет смысла отдавать огромные бюджеты на производство фильмов, если ни копейки нет на их продвижение. Это деньги в бездну.
Конечно, нужно бороться и за качество фильмов. Но каждому режиссеру нужен фидбэк о его работе, отклик зрителей. А откуда ему взяться, если украинское кино нигде не показывают?
Но если говорить о короткометражных фильмов, то у них практически нет рынка для дистрибуции. Вот вы сейчас с СУК показываете украинские коротышки в кинотеатрах – какие успехи?
За время своего участия в СУК я понял, что спрос на молодое украинское кино есть, что людям это интересно и есть отдача – не такая массовая, но достаточно стабильная. Но показы фильмов – это не основная цель, мы ведь некоммерческая организация.
Основная задача СУК, как мне кажется, – развивать режиссеров, направлять их к зрителю. Чтобы когда режиссер дорос до полного метра, зритель был к нему готов и знал, на что идет.
Сейчас мы вместе с фондом Игоря Янковского сделали каннский проект «Короче, Канны» – 10 молодых режиссеров, участников Short Film Corner, едут на Каннский кинорынок, чтобы показать свои фильмы на кинорынке и понять специфику работы самого крупного кинорынка. У нас есть много режиссеров, которые не понимают, что можно заниматься своим продвижением самостоятельно.
Никакие льготы и бюджеты не помогут, если кинематограф сам себе не поможет и не будет над собой работать.