После окончания в 1956 г. курса П.В. Масальского в Школе-студии МХАТа (вместе с ним учились Евгений Евстигнеев, Михаил Козаков, Татьяна Доронина…), Олег Басилашвили получил распределение в ленинградский театр им. Ленинского комсомола.
В 1959-м он, вместе с Татьяной Дорониной, был приглашён в труппу БДТ им. Горького, где главным режиссером работал Георгий Товстоногов. Играл в легендарных товстоноговских спектаклях "Варвары", "Горе от ума", "История Лошади", "Дядя Ваня", "Пиквикский клуб", "На дне" и др.
Всесоюзную известность и всенародную любовь Басилашвили получил, снимаясь в кинофильмах Эльдара Рязанова "Служебный роман", "О бедном гусаре замолвите слово", "Вокзал для двоих", "Небеса обетованные" и, конечно, "Осенний марафон" Георгия Данелии.
В 1990 году О. Басилашвили был избран народным депутатом РСФСР. Входил в парламентскую фракцию "Радикальные демократы".
Народный артист СССР и РСФСР, лауреат Госпремии СССР, премии "Золотой софит" и Международной премии им. Станиславского. Награждён орденами Дружбы и «За заслуги перед Отечеством». Живёт и работает в Санкт-Петербурге.
Олег Валерьянович…
Да!
Я тут с некоторыми людьми, которые когда-то работали в Большом драматическом театре, разговаривал. И хотел некоторые вещи у вас выяснить. Георгий Александрович Товстоногов. Мне сказали, что у вас в театре он был царь. Да?
(Долго раскуривает папиросу). Ну, назвать его царём, в общем-то, очень трудно! Просто у нас в театре была, так называемая, «добровольная диктатура». Добровольная, осознанная. Мы не на общем собрании, а как-то постепенно пришли к выводу, что последнее слово всегда принадлежит Товстоногову. И он наше отношение, в общем-то, оправдывал. Человек, обладающий большой волей, апологет системы Станиславского, Мейерхольда, Вахтангова, Лобанова и так далее. Человек, который умел заставить артиста сделать то, что ему нужно.
Фото: www.film.ru
Убедить или заставить?
Ну, заставить, в основном. Вот. Он обладал всеми теми правами, которыми должен обладать в настоящем театре подлинный лидер.
Лидер, он же диктатор.
Да, диктатор. Потому что, повторяю, последнее слово всегда было за ним. Очень редко он менял своё решение.
Олег Валерьянович, а вам не сложно было работать при такой системе режиссёрской диктатуры в театре?
Сложно. Сложно, очень сложно… Ну, мы привыкли. (Глубокий вдох). Сложно, конечно.
А ведь потом вам, вероятно, стало ещё хуже, уже без Георгия Александровича?
Конечно! У него были свои отрицательные качества, как у режиссёра!.. У любого человека это есть. Нетерпеливость, например. Но мы прекрасно понимали, что Товстоногов – крупный лидер. Хотя, мы не знали, что он великий режиссёр, – только сейчас приходим к этому выводу. Для нас он был крупнейший лидер, с внутренним ощущением сегодняшнего дня, с пониманием того, к чему надо стремиться – и в построении театра вообще, и в репертуарном деле.
Но получается, что при таком диктаторском – остановимся на этом слове – режиме работы, актёр после ухода диктатора остаётся как бы в пустоте. Он уже не в состоянии самостоятельно ничего сделать?..
(Тихо). Да.
Самостоятельно мыслить, самостоятельно принимать решения…
Да.
Он уже не может работать в другой системе.
Нет, но мы же не были послушными марионетками! Это не так, вы не так меня поняли! Мы не были послушными марионетками, тупо выполняющими чужую волю. Не-ет!.. Мы были союзниками. Только мы ему целиком доверяли.
А чего вы сейчас ждёте в театре?
Ничего не ждём, мы работаем!..
Нет ли у вас тяжести в работе от понимания того, что в ближайшее время там ничего не произойдёт?
Как и во всех остальных театрах.
И это вас утешает, что в остальных театрах тоже ничего не происходит?
Нет! Это не утешает. Это не утешает. Сейчас у нас идёт процесс самопонимания. И у меня, тоже.
Знаете, вот та диктатура, о которой я вам говорил, она, с одной стороны, благотворно на нас сказалась, а с другой стороны, всё-таки сдерживала внутреннее развитие. Всё-таки, все мы были «под плитой». Хотя, вот эта диктатура превратила обычных артистов - в Стржельчика, в Копеляна, в Доронину, в Смоктуновского, в Борисова, в Луспекаева… Это всё Товстоногов. Вот эта диктатура сделала их вот такими людьми. Я назвал только одну сотую, десятую долю имён. Да? А с другой стороны, всё-таки, прорыва к собственной индивидуальности – вот я захотел - и я сделал! – всё-таки такого не было при этой диктатуре.
Вот когда Георгий Александрович ушёл, у нас появилась возможность реализовать собственный потенциал, и стать самому не учеником, а личностью. И этот момент, мы в нашем театре упускаем. Мы всё время ждём, что откроется дверь и войдёт Георгий Александрович. И что Гога в результате скажет, как надо играть, как надо ставить, и так далее. По привычке. Правда, уже много лет прошло, и постепенно мы освобождаемся от этого ожидания. Но это, конечно, сыграло свою роковую роль, особенно в первые годы после его смерти.
(Басилашвили лезет в карман пиджака, вытаскивает пачку «Беломора»).
Что вас в кино-то потянуло?
(Смачно затягивается). Очень хотелось!
Фото: timeout.ru
Известность увеличить?
Да! Известность увеличить, конечно!.. И чтоб все знали, чтоб узнавали.
Вы серьёзно говорите, да?
Абсолютно серьёзно!
Без иронии?
Без иронии. Абсолютно!
Потому что мало кто ссылается на это.
Нет, ну это так и есть!.. И все стремились сниматься в кино именно по этой причине. Редкий гений, там, я не знаю, ну, может Шукшин, с другими какими-то посылками шёл. А так, обычные артисты – ну конечно! Прославиться, тебя узнают, а ты сыграл, вот (шёпотом) – «Это он!.. Это он!..». Тем более, когда кино у нас играло такую гигантскую роль в жизни тогда. Конечно!.. Потом только начинаешь уже пользоваться кинематографом для того, чтобы что-то сделать. И делаешь что-то. А поначалу, в мальчишестве, конечно хотелось. Ещё какой-то орден получить (улыбается и гордо поднимает голову), там, лауреата!..
Как быстро вы насытились киношной славой?
Должен вам сказать, что довольно быстро. Потому что сейчас, при развитии видеотехники, это чувство ужаса и омерзения, которое испытываешь, глядя на себя на экране, оно как-то притупилось. Но вот раньше…
Человек ведь о себе всегда более высокого мнения, чем он есть на самом деле. И в зеркале ты видишь не себя, а какое-то обратное изображение. А вот когда ты видишь себя на экране, видишь свою аморфность, свою омерзительную харю, становится так стыдно!.. Поэтому - «Ах, как я сыграл!» - этого не было. Думаешь - «Боже мой, какой ужас! Какой ужас!.. И они мне за это ещё деньги платят?..». Это первая мысль, которая возникла у меня при просмотре первых моих фильмов.
А когда вы себе понравились?
Никогда!.. Хотя, меня иногда многие уверяли, что я, там, или там, хорошо играю ту или иную роль.
Конечно, это наивный вопрос, с моей стороны, я понимаю разницу между персонажем и актёром, но невольно поддаёшься этой магии и связываешь актёра с тем или иным персонажем, им в кино сыгранным. Мне, почему-то, всегда казалось, что вы наиболее близки к себе самому в «Осеннем марафоне».
Да, вы не ошиблись! Наверное, да. А что значит «к себе самому»? Потому, что там наиболее… Это же Володин Александр Моисеевич написал. Там наиболее точно выражена ментальность советского человека, мужчины. Такого интеллигентного, из прослойки.
Ведь Бузыкин вобрал в себя все качества русского интеллигента того времени. Конформизм, компромисс, неумение сказать «нет», сострадание к окружающим, и отсюда – невозможность что-либо сделать. Ибо один хочет одного, другой хочет другого, а как себя вести – неизвестно. Беда российской интеллигенции, которая не могла сказать ни «нет», ни «да». Вот это Бузыкин. И в каждом из нас это сидит. В каждом из нас!.. Поэтому фильм и имел такой широкий резонанс.
Фото: obozrevatel.com
Фильм и сейчас смотрится замечательно, хотя за эти последние годы люди здорово изменились? Взять, хотя бы тех, кто сейчас ходит в ваш театр. Правда?..
Вы правы!.. У меня ощущение, что сейчас пришёл совершенно новый зритель, не подготовленный к восприятию театрального искусства. Не обогащённый традициями своих предков, которые были зрителями и которые передавали эту традицию. Понимаете?
То есть, не окультуренный, да? Если так можно сказать.
Да! Да-да-да-да!.. Нет, конечно, это в среднем! Есть люди, которые прекрасно знают театр, любят его. Но в основном масса вот такая.
А вот я очень часто слышал, и с годами всё чаще, от людей, которые побывали на Западе, поработали там и вернулись по каким-то причинам назад, что… Вот, их разговоры об Америке, что Америка – это, конечно, суперцивилизация. Но там нет культуры. Мне в этом отношении интересно знать ваше мнение - а в России культура есть?
(Медленный глубокий вдох).
Потому что они говорят, что в России с цивилизацией-то не очень хорошо, «но зато у нас есть культура».
Ну, я вам так скажу. (Снова пауза). Вот, у нас город Санкт-Петербург, почему-то, вдруг, неожиданно, объявлен «культурной столицей» России. Ну, вот, идёшь по Марсову полю – прекрасный вид: слева – Казармы, Зимний вдалеке, Нева, Троицкий мост, Летний сад!.. Шикарно!.. Открываешь парадную, идёшь в гости к Лёше Герману, замечательному режиссёру. Первое, что ты видишь в этой парадной – сидит человек и какает. Ну, вот, как это назвать?.. Мы, духовная нация, и мы культурны?..
В Америке я этого не видел. Правда я видел людей, лежащих, чуть ли не во вшах, на решётке метро, греющихся. Они выбрали себе такой путь, живут в картонных коробках, и им больше ничего не надо. Бомжи, такие вот, своеобразные.
Но я не могу назвать Америку некультурной страной, потому что эта «некультурная» страна создала великие произведения литературы, театрального искусства, киноискусства. Мало того, архитектура! Американская архитектура – это же передовое наследие! И не просто наследие – оно живое, развивающееся! Это тоже ветвь американской культуры. Когда идёшь по этим самым улицам – Downtown на Манхеттене, тебя ничто не давит – эти стоэтажные и выше небоскрёбы. Подряд стоящие, и все разные. У тебя ощущение, что ты, как гордый сын великого народа, идёшь по этим чисто вымытым мылом улицам и над тобой какие-то бриллианты!.. Стоят, отражают облака и друг друга. И чрезвычайно торжественное ощущение тебя охватывает. Тебя поднимают ввысь эти небоскрёбы! А ничуть не давят. Алексей Максимович Горький, мягко говоря, был несколько субъективен, когда писал, что это как гнилые зубы, торчащие из какого-то там рта. Это далеко не так! Это очень красиво!.. И замечательно!.. Это только один аспект американской культуры – архитектура.
А что касается бытовой культуры? Ну, если человек бросил из окна автомобиля окурок, он обречён на то, что он заплатит гигантский штраф за загрязнение среды!.. Или закурит в аэропорту, или в ресторане, или где-нибудь в кинотеатре, я не знаю, там, в туалете, - его тут же выводят!.. И штрафуют!.. Курить нельзя в Соединённых Штатах. И они все слушаются!
«Зато мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета
Мы впереди планеты всей!..».
И ещё у нас «Самое лучшее в мире образование!», как говорит господин Зюганов. Ничего подобного! Если бы оно было самое лучшее, мы были бы передовой страной. Потому, что в основном мы лгали всю нашу 70-летнюю историю. А народ привык к рабству!.. Его сделали таким! Я не знаю, как на Украине, я мало просто осведомлён, но вот у нас, например, существует приказ Президента… Ой, не приказ! Указ Президента, разрешающий каждому гражданину России, кем бы он ни был, где бы он ни жил, иметь шестьдесят гектаров земли. А если не дают, то может требовать.
Фото: rferl.org
Ну, так прекрасно!
Конечно, прекрасно. Но вот только таких «требователей» очень мало! Никто не хочет её брать!..
Представьте, где-нибудь в Ираке, я не знаю, там, в Индии или, там, в Испании вы дадите крестьянину кусок земли, вот с эту небольшую комнату. Он будет всю жизнь вам благодарен! Потому, что у него прибавилось земли!.. А наши не хотят. Зачем? Когда значительно проще жить в рабстве и воровать. Воровать!.. И не надо ничего делать!.. Вспахал кое-как там, забросал зерном. Хоть гори оно там!.. Зато сейчас я поеду на этом тракторе – на чужой солярке, на чужом тракторе, это не моё, государственное, – вспашу тётке Маланье огород – она мне бутылку!.. (Бурно жестикулирует). Я – раз! – и в кусты! Рога в землю!.. И всё! Чего мне ещё надо?..
Что значит частная собственность на землю? Это право владения, право распоряжения и право продажи. А их пугают (грозит пальцем): «Вы смотрите только! Вот, землю-то скупят все эти вот, богатые, и заставят вас работать! Да! Не-не-не! Ни в коем случае нельзя частную собственность!». Не хотят люди работать! Отучены.
А почему в России, и опять-таки, чем дальше, тем больше людей… М-м-м… Как бы так помягче сказать… Они не очень одобрительно смотрят на Украину, как на самостоятельное, независимое государство?
Потому, что привыкли к тому, что, дескать, вот… я не хочу ничего обидного сказать!.. Я могу как-то выразиться так, что кого-то может покоробить. Но моя-то позиция другая. Что вот, дескать, «Ну, что!.. А вот, я – русский!.. Вот, мы, вот, Украине покажем!..». Приятно ощущать себя в какой-то степени… Потому, что там (указывает вверх) сидят, вроде, русские, да? Хотя там и украинцы: из Днепропетровска было немало народу, из Киева и откуда угодно. Но!.. Вот, приятно ощущать себя лучше, чем другой. Украинец, там, грузин!.. (Машет рукой). А, армяшка!.. Да? «Чёрные»!.. А это - «косоглазые». Хотя и «косоглазые», и «чёрные», и украинцы подчас в тысячи раз талантливее и умнее, чем русские. Хотя и наоборот бывает, тоже! Люди есть люди! Да? Поэтому, вот о дружбе народов говорить трудно.
Я вспоминаю, как в 1941-м году мы с мамой и бабушкой – отец и брат ушли на фронт добровольцами - эвакуировались в Тбилиси. По железной дороге с Казанского вокзала ехали мимо мирно спящего Сталинграда, ещё не разрушенного, а фронт шёл за нами. И наконец мы пересекли… А мы спали одетые, пояса, тут какие-то деньги, там, знаете, как полагается у беженцев. Вот. И, наконец, мы пересекли границу России и закавказских республик. И первая была остановка ночью – станция Хачмас. Всегда, когда вижу банку с какими-то баклажанами маринованными, там написано «Хачмас», я всегда вздрагиваю. Так вот, Хачмас. Ночью, в абсолютной темноте, представители НКВД Грузии пошли проверять – их много было – пошли проверять по вагонам, кто здесь русские. И всех русских повыбрасывали! Потому, что ждали немцев. С большим нетерпением!
Фото: www.sitv.ru
Это в каком году?..
1941-й год. И нас всех из вагона выбросили!.. Причём, с нами ехал в одном купе генерал НКВД. И он с нами подружился, мы ехали 11 дней, долго это всё было. И когда всё это происходило, он говорил им: «Что вы делаете?! Я, как генерал НКВД, приказываю вам выйти немедленно из вагона!». И ему этот лейтенантишка грузинский говорит (копирует акцент): «Ви, я вам не подчиняюсь, да! Я падчиняюсь НКВД Грузии! Всё!». И – раз! – вышвырнули всех. Вот вам дружба народов.
Замечательно!..
На следующее утро я проснулся в вокзальном этом самом… здании. Никого народу!.. Всех отправили куда-то туда, в Россию, не знаю, в Казахстан. Одни мы сидим. А ночью было, чёрт знает что, представляете? Какая-то девочка лежала, вокруг неё шевелился пол от вшей (мелко перебирает пальцами), я помню, вши… Ну, вот. Мама добилась этих билетов, и мы сели в вагон. Обычный вагон, деревянный, коричневой краской покрашен. Фонарь со свечкой – знаете, как раньше было? И там сидел простой народ!.. Курды какие-то, турки, армяне, грузины, осетины, азербайджанцы!.. Через Баку поезд шёл на Тбилиси. И вот, село трое интеллигентных… Ну, мальчик, значит, и две интеллигентных женщины – бабушка и мама. Неприспособленные ни к чему этому. И весь вагон стал носить – кто сырку принёс, кто вина бутылку поставил, кто ковёр расстелил – мальчика положить, кто под голову, там, «хурджим» положил, понимаете? Вот! Вот вам разница.
А у вас нет чувства, ну, не скажу, там, – я сейчас условно говорю – угрызения совести или даже раскаяния, за то, что… Ведь во многом, перестроечное, да и постперестроечное движение – уже во времена Ельцина, связывалось с именами конкретных людей, которых народ знал. Тот же Ельцин. Или вы, человек, любимый и уважаемый в народе. И то, к чему вы людей призывали… У вас нет какого-то чувства вины за то, что люди за вами пошли, а вы…
Нет. У меня нет чувства вины за то, что за мной люди… Ну, вряд ли они за мной пошли. Они пошли за нами, так будем говорить.
Я так витиевато говорил, потому что мне…
Я понимаю, понимаю.
Боюсь обидеть вас!..
Не-ет, вы не бойтесь, не бойтесь!.. Ради бога, не бойтесь, говорите искренне, прямо.
Потому что такой вопрос сложный…
Нет, у меня этого чувства вины не существует. Абсолютно! Я считаю что всё, что было сделано, было сделано правильно. К сожалению, недостаточно продуманно. К сожалению, не до конца. И вот то, что не до конца, вот тут уж нашей вины нет.
Вы-то за это время нажили себе врагов, вероятно, да?
Да-а!.. Да. Я никогда не забуду страшные дни, когда Гайдара пытались первый раз снять. Ох, что там творилось, боже мой!.. Вплоть до мордобоя. Н-да… Я умолял съезд не делать этого, пытаясь привести доводы, которые, как мне казалось, их убедят. Но это бессмысленно, абсолютно, Сократ бы их не убедил ни в чём. Вот. Ну, и защищал Гайдара и его команду от снятия. Кстати, удалось!.. Всё-таки их не сняли тогда. Не одному мне, а всем нам удалось.
И после этого я вышел из Кремлёвского дворца и направился к гостинице «Россия». А там коммунисты устроили такую улицу – от Спасской башни, фактически прямо до гостиницы «Россия», где мы жили. Стояла милиция, такой коридор, а по обе стороны коридора стояли «разгневанные массы» – с красными флагами, с портретами Сталина, Ленина и так далее. И вот я иду, депутат. Так они меня, когда я шёл по этому коридору, оплевали всего – это был первый их опыт плевков, потом они так плевали в дикторов телевидения. Я пришёл весь мокрый!.. Ну, можете себе представить – несколько тысяч человек в тебя плюют. Мокрый насквозь! От слюны. Плюс к этому, они кричали, значит, «Жидовская морда!» – это очень популярное в России выражение. Хотя я к этой нации не имею никакого отношения. Но почему-то, вот, именно так. Э-э-э… А ещё, у них в руках были мешки с пятикопеечными монетами. То есть, как бы за тридцать сребреников, дескать, продался. Понимаете?.. И вот они пригоршни, вот с такого расстояния, бросали мне в лицо эти монеты! Если бы я шел, не закрыв глаза, мне бы их выбили. А милиция стояла и улыбалась.
Я не думаю, что таково было искреннее волеизъявление всех этих людей. Я думаю, что эта акция была заранее спланирована. Но это было очень неприятно. Очень неприятно!.. И очень стыдно было за депутатов-коммунистов, которые шли рядом, насмешливо на меня глядели и улыбались. Это тяжёлое испытание. Увидеть эти ненавидящие тебя глаза!..
То есть, повторить этот свой путь вы больше не хотите?
Не хочу!.. Но я видел и другие глаза. 19-го августа, во время кризиса Форосского – да? – когда люди встали вокруг Белого дома, и я увидел впервые свободных людей. Российских! Это забыть невозможно!.. Это невозможно забыть так же, как 9-е мая 45-го года, когда я был в Москве, и был День Победы. Вот, 9-го мая 45-го года. Когда «свободные победители»! Вот, они сделали это своими руками!.. Победили!.. И все ждали Иосифа Сталина. Потому, что он должен был выйти и сказать народу: «Ну, братцы, теперь всё будет хорошо!..». Но он этого не понял. И трагедия продолжалась. Вот.
Так и здесь, я видел такие лица. Так что это, понимаете, это политика, это особое дело. Это профессия. Надо бросать профессию актёра и идти в политику. Помочь – да, всегда!.. Вот, мы помогли. И Ковалёв помог, и Молостов помог, и я помог, и Куркова. Но мы не являемся политическими деятелями.
А как вам это, актёру, всесоюзно любимому, вдруг оказаться в роли оплёванного… теми же зрителями, которые вас минуту назад боготворили?
Ну, зрители!.. Зрители, стоя в очереди на автобус, узнают и просят автограф. Я снисходительно улыбаюсь, автограф даю. Потом походит автобус, дверь открывается, все заходят, садятся и делают вид, что меня не видят. А я стою. Зритель – это зритель!.. (Грустно улыбается).
Вот вы сейчас вспомнили о 9 мая, о войне… Сейчас очень широко, особенно среди ветеранов, бытует мнение, что мы тогда победили только благодаря тому, что в стране была советская власть, Сталин и коммунистическая партия?
Вы знаете, может быть, они и правы. Может быть. Потому, что наша советская власть и советский строй приспособлены для военного режима. И такой строй, где абсолютная централизация власти и полное подчинение всех и каждого центру, выигрывает. Всё в одних руках и все силы направлены на это – на победу. Так что ветераны, я думаю, не ошибаются. Да, мы выиграли, это, конечно, благодаря героизму тех же ветеранов и погибших людей, миллионов, миллионов людей. Но и благодаря вот такой централизованной тоталитарной власти. Несомненно.
А что же делать, если, не приведи господь, опять будет какая-то война? Как же мы без...
А я думаю, надо делать всё, чтобы её не было. Это очень просто. Не лезть в эти чужие конфликты. У нас такое количество собственных проблем. Ну, вот, я смотрю на этих… чуть было не сказал грубое слово… молодых людей, и не очень молодых, которые рвутся добровольцами в Сербию. Так им хочется помочь своим, значит вот, славянам, «братьям по крови». Ну, если тебе так хочется помочь славянам, пойди в соседний дом – там старуха лежит парализованная!.. Вынеси за ней горшок!.. Вымой пол, принеси ей еду. Она тоже славянка!.. Почему тебя несёт в Сербию?!..
Фото: www.1tvrus.com
Олег Валерьянович, а что может у вас вызвать слёзы? В жизни, не на сцене.
(Затягивается папиросой). Вот, вы знаете, многое может вызвать слёзы. Конечно… (Тяжело вздыхает). Слёзы при виде старухи, которая стоит возле булочной и просит милостыню. Которая могла бы, в общем-то, если бы не произошли те события, о которых мы сейчас с вами говорили, жить на свою пенсию и, в общем, плохо, но питаться как-то. Она попала в эту ситуацию. Вот! Ну, кроме всего прочего, такого рода слёзы – это одно.
А есть другого рода слёзы. Такая ситуация была у меня, например, в Мадридском музее Прадо, где я увидел, я когда-то занимался живописью, всех своих любимых художников – Веласкес, Гойя, Эль-Греко и многие другие. Там небольшой музей, но очень хороший, и замечательные картины там висят. И я, помню, посмотрел, посмотрел всё. Потом надо уже уходить. А денег-то нам давали, сколько там, пять долларов в сутки. А гамбургер стоит четыре. Так что… А билет стоит десять, допустим, так что второй раз уже не пойдёшь. Да… Походил я так часа три-четыре по этому музею, а потом думаю – ну, надо уже идти. Подхожу к контролю, сейчас пройду и уже на улице буду. И тут – нет!.. (Хлопает ладонью по подлокотнику кресла). Не могу!.. Ну, не могу я так уйти! Я же понимаю, что я никогда в жизни больше этого не увижу!.. И я вернулся. Я шёл по залу, и у меня слёзы на глазах. И я шептал каждой картине: (очень тихо) «Спасибо… Спасибо… Спасибо… Спасибо!..». За что? Вот, за то, что вы есть!.. Понимаете? Вот, от этого плачу. Да по разным причинам бывает. (Смотрит в пол, покачивает головой).
Помните… «Ниоткуда, с любовью». Это когда он эмигрировал, одно из первых его стихотворений, когда его выбросили за рубеж.
Бродский?
Бродский. Был осуждён, потом выброшен.
«Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и Самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя».
(Коротко рассмеялся). Здорово!..
Вот, Бродский. История России, по-моему, никогда не давала особенно много ярких образцов любви к своим гражданам, и к своему народу.
Ещё «великий вождь революции» Владимир Ильич Ленин сказал: «Россия – страна дураков. Россия – это полигон для мировой революции. И она может быть брошена в топку мировой революции». Наш Ильич!..
Почему интеллигенция не в состоянии объединиться, так, как объединяются другие группы населения?
Этот вопрос задавал ещё Лев Николаевич Толстой.
Тем более!
Я полагаю, что интеллигенция… Откуда она вообще пошла в России? Радищев, один из первых интеллигентов, он сказал: «Я взглянул окрест и душа моя страданиями человеков уязвлена стала». Вот, интеллигент – это тот человек, чья душа может быть уязвлена страданиями другого человека. Вот что такое интеллигенция! Плюс к этому, Лев Николаевич Толстой говорил… Устами Пьера Безухова, в конце романа «Война и мир»: «Я подумал… (Выдержал паузу). Раз что дурные люди могут соединяться вместе и представлять собой силу, значит, хорошие люди должны сделать только то же самое. Ведь как просто!..». (Широко улыбнулся). Это когда сказано!..
Это интервью, одно из сорока трёх записанных автором в 1998-2000 г.г. и вошедших в книгу, которая сейчас готовится к печати в издательстве «Дух і літера».