Зрители перечисляют недостатки этого фильма точно так же, как недовольные развитием протестов на Майдане жаловались на беспомощность его лидеров, чрезмерное присутствие ультраправых или обилие «люмпен-пролетариата». Пение гимна во время просмотра точно так же говорит об отсутствии дистанции по отношению к происходящему на экране. Известен случай, когда после просмотра «Броненосца «Потемкин» Сергея Эйзенштейна парижские зрители начали возводить баррикады прямо у выхода из кинотеатра. В нашем случае, усталые от многомесячного строительства баррикад зрители отдают предпочтение национальному ритуалу. Проблема в том, что такое восприятие фильма только отдаляет их от осознания события Майдана. Это осознание все еще является насущной социальной потребностью – и фильм Лозницы, в принципе, может его существенно приблизить. Просто смотреть этот фильм нужно слегка по-другому.
Прежде всего, стоит отказаться от мысли, что «Майдан» Сергея Лозницы – это и есть фильм про Майдан как таковой, фильм, который имеет монополию на всеобъемлющую правду о Майдане (как фильм «Площадь» Джехан Нуджаим претендует на правду о египетской революции, или как «Срок» Костомарова, Пивоварова и Расторгуева получает монополию на образ «болотных протестов»). Как и любой из документальных фильмов Лозницы, «Майдан» - это в первую очередь философское наблюдение, и только во вторую очередь – фильм о Майдане. Точно так же как в своем фильме «Пейзаж» Лозница на протяжении часа показывал происходящее на одной автобусной остановке, теперь он на протяжении двух часов показывает происходящее на одной площади (и в ее окрестностях). Вот только «Пейзаж» - это не фильм про автобусную остановку, а антропологическое исследование постсоветского упадка. Так и «Майдан» - это не фильм про площадь, как кажется многим зрителям, а одна из первых попыток разобраться в том, что, собственно, на этой площади произошло.
Первая сцена – сразу после начального титра «Майдан» - должна задавать восприятие всего фильма. Сквозь вращающиеся двери в здание захваченной киевской мэрии проходят посетители, на входе их – в поисках провокаторов – рутинно обыскивает самооборона. Казалось бы, типичная, скучнейшая бытовуха. Но достаточно понаблюдать за этим процессом несколько выделенных Лозницей минут экранного времени, как эта рутина наполняется революционными смыслами. Эта сцена, как и весь фильм – о (само)провозглашении, установлении и трансформации власти, другими словами – о суверенности, на которую претендуют восставшие люди. Мы не видим, как захватывали мэрию, но мы видим, как оккупировавшие ее активисты устанавливают здесь свою микро-власть.
«Майдан» - это не фильм про площадь, а одна из первых попыток разобраться в том, что, собственно, на этой площади произошло.
В последующих эпизодах это установление власти «снизу вверх» расширяется. Не в последнюю очередь, это происходит при помощи сцены, которая позволяет собравшимся на площади осознать себя в качестве суверенного субъекта, субъекта, способного к провозглашению власти. Не зря из всего потока информации, который несся со сцены Майдана 24 часа в сутки, Лозница выбрал выступление доморощенного «народного поэта», который сочинил удивительно наивное, но точное стихотворение, которое воспевает «власть» и «государство» в качестве сакральных, возвышенных категорий – в противовес той власти и тому государству, которому Майдан противостоит. Естественно, власть, которой брошен вызов, вынуждена реагировать, и начинается схватка двух суверенов.
Как ни странно, «Майдан» Лозницы – это фильм с очень четкой, линейной сюжетной структурой. Только эта структура не остросюжетная, а чисто политическая. Это фильм о становлении восставших масс сувереном, субъектом политики, и его столкновении с государством, которое теряет монополию на насилие и в конце концов – власть. Причем, показывая много раз виданные всеми нами ситуации и сцены, Лозница выходит на такой уровень абстракции, который позволяет рассматривать его фильм и вне непосредственной связи с событием Майдана. Это особенно чувствуется сейчас, в разгар войны на Востоке Украины.
Битва «Беркута» и майдановцев показана таким образом, что трудно не сопоставить ее с теперешней агрессией России, совершаемой в том числе руками местного населения. В обоих случаях бой идет между гражданами (преимущественно) одного государства, которые представляют двух разных суверенов. Один из этих суверенов – режим Януковича тогда, режим Путина сейчас – провоцирует другого на употребление грубой силы, так как ему кажется, что на этом поле он точно выиграет. Этот суверен считает своего противника нелегитимным, но в результате злоупотребления силой сам начинает терять легитимность.
Мы знаем, чем это кончилось для режима Януковича, и скоро узнаем, чем кончится для режима Путина. Но самое интересное – чем это кончится для нового украинского режима, и не станет ли он в результате этой войны похож своего противника так же, как активисты Майдана становятся все менее отличимыми от бойцов «Беркута».