Программа "Диктофон" — программа об интересных людях из Крыма, которые чем-то увлечены и которые готовы поделиться опытом с миром. Все выпуски программы слушайте на сайте dictaphone.org.ua в разделе "Подкасты", на SoundCloud, MixCloud, PodFM, в Facebook и ВКонтакте. Вы также можете получать программу по почте, если оставите свой электронный адрес в специальной форме. А также на YouTube.
Как судьба привела вас в кинематограф?
В кинематограф, на самом деле, я пришел слишком рано - в 16 лет. Я приехал учиться сразу после школы, это была такая себе авантюра, потому что в этом возрасте ты не понимаешь, что такое режиссура, вообще не понимаешь, с чем ты будешь связан по жизни. Просто ты думаешь, что это будет как в сказке - и зачастую молодых людей там просто ломает. Это вообще проблема украинского образования, что у нас в 16 лет можно поступить на режиссуру. Если мои коллеги со всего мира, с которыми я знакомлюсь, только в 25 лет начинают обучение, то у нас в 21 год ты уже с высшим образованием и это не всегда благоприятно для твоего карьерного роста.
Но так получилось, что мне повезло, у меня были хорошие наставники. Ведь в 16 ты думаешь, что ты Тарантино и хочешь снимать, как Тарантино. Хочешь снимать то, о чем ты не знаешь, то, чего ты не чувствовал, то, что ты вообще не понимаешь. И лишь постепенно с помощью проб и ошибок, начинаешь понимать, что тебе близко и что ты реально можешь рассказать.
Что может рассказать в своих лентах Нариман Алиев?
Мне сейчас только 23 и опыт жизни у меня достаточно небольшой, а ведь вся режиссура строится на опыте, поэтому я исхожу из того, что у меня есть, а это семья. Именно семья это то, что меня поддерживает, что дает мне вдохновение дальше двигаться. И все мои ленты – о семейных отношениях, достаточно простых и жизненных, которые могут происходить не только с крымскими татарами. Я стараюсь в своих лентах показывать современный быт, стараюсь сосредоточиться на том, с чем мы сегодня сталкиваемся и том, как мы сегодня себя ведем.
При этом в ваших лентах всегда есть главный действующий персонаж – это полуостров.
Естественно, да. Крым как объект моего повествования всегда играет роль определенного героя, потому что именно он дает возможность передать нужную атмосферу. И у меня сейчас большая проблема - как снимать кино на материковой Украине, и как снимать кино в таком большом городе, как Киев. Потому что это другая специфика, это имеет совершенно другой контекст и текстуру. И это то, чему я сейчас учусь.
При этом вы режиссер украинский, одновременно крымский, крымскотатарский. Как вот эта линейка ваших идентичностей сегодня выстраивается?
Я считаю, что мое кино, в первую очередь, крымскотатарское. При этом я украинский режиссер крымскотатарского происхождения. У украинского кинематографа есть будущее, у него даже количественно достаточно большой человеческий потенциал. У крымскотатарского народа он меньше и здесь куда меньше возможностей у молодых людей выйти на кинематографическую стезю. Поэтому мне хочется подавать пример, что это реально, что крымский татарин как герой может быть интересен, он может быть узнаваемым и он может быть кинематографичным. Но в любом случае я всегда представляю Украину и уже потом рассказываю, что я крымский татарин.
Какие вопросы тебе чаще всего задают после просмотра твоих лент?
В принципе, вопросы одни и те же.
Первая из снятых мною историй – это «Вернуться с рассветом»: сын уезжает из дома и отец не хочет этого. И для украинской семьи это не проблема: многие желают своим сыновьям и дочерям уехать куда-то в большой город и там себя найти. Но для крымскотатарских семей все иначе: мы стараемся сохранить свои корни, мы стараемся сделать своим домом Крым или даже какое-то небольшое крымское село, откуда какая-то семья может быть родом. Чтобы его поднимать и возрождать.
А еще есть незакрытая дискуссия о смешанных браках – когда кто-то хочет жениться или выйти замуж за представителя другой национальности. И я, например, не знаю решения этой проблемы - каждая сторона в какой-то степени права. Но эти конфликты есть и о них нужно говорить.
Ты с 2009 года живешь в пространстве украинской культуры. Как менялось украинское восприятие Крыма и крымских татар, как оно отличалось в 2013 и 2016 году?
Изначально в том же Киеве совершенно не знали, кто такие крымские татары. И когда я приезжал поступать и говорил, что я крымский татарин, мне говорили: ой, а ты не похож. Все думали, что мы выглядим как-то иначе. Более того – многие не понимали нашу этническую составляющую и нашу историю, думали, что наша родина – Татарстан. Те стереотипы, которые создавались в Советском Союзе, они до сих пор еще здесь живы. Но так как сейчас вопрос нашей идентичности стоит намного острее, то уже намного легче находить какой-то общий язык. Но все равно многие вопросы остаются проблемными и когда появляется политическая дискуссия о будущем Крыма, то нас иногда кто-то воспринимает как некий потенциально сепаратистский анклав.
Вдобавок, для нас очень важна наша идентичность. Ведь в депортации, которая длилась более 40 лет, нас не просто вывезли на другую территорию, а преследовалась наша культура, язык, традиции. Делалась ставка на то, чтобы мы ассимилировались с узбекским народом, чтобы мы забыли свои корни. Но мы это выдержали, вернулись обратно и постепенно начали все это восстанавливать. Однако даже теперь, когда на каком-нибудь фестивале я заполняю форму и там есть пункт о национальности режиссера, то там нет варианта «крымский татарин».
А ты помнишь свои эмоции февраля-марта 2014 года, начиная с бегства Януковича и до того момента, когда Россия захватила Крым?
Конечно помню. Это было очень странное время, потому что 25 февраля я уезжал из Крыма в Киев - я заканчивал снимать свою вторую короткометражку, и было какое-то ощущение победы, какого-то светлого будущего. И я помню, когда мой отец меня в Крыму провожал на поезд он сказал, что меджлис собирает завтра всех у крымского парламента. Я сказал тогда отцу, что все будет нормально, что уже ничего не может произойти.
И вот я приезжаю 26 февраля в Киев и вся лента пестрит новостями о том, что происходит в Крыму под зданием парламента, и затем наступает 27 февраля (день, когда российский спецназ захватил органы власти в Крыму – прим ЛБ), все рушится, и появляется ощущение, что придется вернуться в совершенно другой Крым – не тот, из которого я уезжал.
Ты бы мог работать в Крыму после аннексии полуострова? Снимать о чем-то, о чем-то говорить, о чем-то рассказывать?
Последний фильм я снял уже после аннексии, это было полтора года назад. Но я понимал, что это последний промежуток времени, в который я смогу реально что-то сделать в Крыму, и я хотел посвятить свой фильм брату. Для меня было принципиально снять это на полуострове, потому что ни в какой другой ситуации я не мог это сделать. И я просто поехал и специально снимал в пустынных местах, с небольшим числом героев, чтобы это все ни у кого не вызывало никаких вопросов. Но в любой истории самое важное для режиссера - это передать свою мысль. Не всегда так уж важно, сколько будет людей в кадре, или как это будет снято. А главное, чтобы люди почувствовали то, о чем ты хотел сказать. Поэтому я для себя принял решение совершенно минимальными средствами сказать то, что мне хотелось. И я это сделал.
А вообще возможно развивать крымскотатарскую культуру сегодня в реальности аннексированного полуострова?
Это необходимо. Почему мои деды и бабушки выжили в Узбекистане? Потому что они сохраняли свою культуру, сохраняли свой язык и традиции. Если только они исчезнут, то вне зависимости от численности крымских татар мы как народ исчезнем. Так же происходило в России с другими народностями, которые оказались русифицированы. У них есть корни, они их прекрасно знают, но они совершенно к ним не расположены. В подобной ситуации можно говорить о том, что такой нации уже нет.
А есть ли вообще на твой взгляд такое понятие, как крымскотатарский и чуть шире – крымский – кинематограф, у которого есть свой собственный узнаваемый язык и набор методов?
Нет, его сейчас нет, как нет и украинского кинематографа. Я считаю, что, в первую очередь, нужно создавать украинского героя, который был бы узнаваем, в котором бы люди смогли увидеть себя. И это основополагающий вопрос – который, возможно, важнее бюджетов. Как только люди смогут олицетворять себя с героем, он сразу появится в кинематографе, его станет много, он станет насыщенным, он будет разного качества, но он будет украинским.
Так, кстати, произошло, например, с румынским кино. Буквально 15 лет назад появилось такое понятие как румынская новая волна. Причем оно очень похоже на украинские реалии, но при этом румыны имеют свой почерк, свои сильные и слабые стороны, и ты не можешь от него оторваться. Это не блокбастеры, это простые жизненные истории, которые раскладывают для тебя по полочкам румынскую самобытность. И нам к этому тоже нужно стремиться.
Тяжело ли быть послом крымскотатарской культуры, если у тебя нет возможности жить на полуострове?
Тут есть еще одна проблема. К примеру, когда мой последний фильм попал в Берлин, у него появилась какая-то судьба, причем достаточно успешная для фильма, который был сделан за 500 долларов. А в Украине появилось мнение, что это все случилось оттого, что я крымский татарин и потому что это кино о крымских татарах. Но это совершенно не так. В том же Берлине, когда я познакомился с директором фестиваля, он начал хвалить мой фильм и в этот момент выяснилось, что он понятия не имеет, кто такие крымские татары. Он понятия не имел, что это Крым, они смотрели на кино просто как на кино.
И сложно в этом смысле быть «послом» не потому, что я не живу в Крыму даже, а потому, что приходится быть послом национальности, о которой мало кто знает и тебе приходится быть ходячей азбукой, рассказывающей о том, кто мы такие.
События 2014 года и все, что последовало за этим, подарили нам огромное количество сюжетов. Какой из этих сюжетов тебе было бы интересно перенести в кино?
В таких очень важных исторических событиях главное не спешить и не гнаться за коньюнктурой. Очень легко во время Майдана снять фильм о Майдане, просто потому, что о нем говорят все. Но снять настоящий фильм о Майдане, который будет что-то анализировать, очень тяжело, практически невозможно. Нужно какое-то время, чтобы осела эта пыль, этот адреналин, который у всех в крови, чтобы было время понять, что же произошло на самом деле.
Я много думаю об этом, потому что сейчас работаю над своим проектом полного метра. Это история крымскотатарской семьи, в Киеве умирает старший сын и отец вместе с младшим сыном забирают его тело и везут в Крым, потому что им очень важно похоронить его на полуострове. И нужно сделать так, чтобы это передавало все то, что сейчас происходит. Рабочее название «На границе» - и для меня очень важно, чтобы люди в Украине и за рубежом поняли, что есть эта самая граница между материковой Украиной и Крымом. И то, что для крымских татар эта граница на самом деле существует.
Это граница, которая начерчена после аннексии. А граница в сознании между украинцами и крымскими татарами за последние три года, прошедшие с момента оккупации полуострова, она стала тоньше?
Чем дольше ты на территории, подконтрольной какой-то силе, тем больше ты начинаешь чувствовать ее влияние. И самое страшное тут – вопрос детей, потому что спустя 10 лет в Крыму вырастет поколение, которое закончит российскую школу, которое будет изучать историю России, которое будет учить российский гимн. И их ты уже не вернешь. И когда вырастет поколение, забывшее свои корни, многое будет потеряно.
**
Цей матеріал було створено в рамках проекту Інституту висвітлення війни та миру за фінансової підтримки МЗС Королівства Норвегія.