На самом деле, подобная закономерность касается не только убийств. Любой механизм расчеловечивания запускается очень легко, но обратный процесс требует долгих лет упорного труда, и далеко не всегда заканчивается успешно. Помню, мне приходилось как-то проводить беседы в реабилитационном центре для наркозависимых. И я очень хорошо помню девушек – молодых, полных надежд, светящихся искренней радостью обретения новой жизни. Я не думаю, что они лгали, с восторгом описывая, как счастливы вырваться из того ада, в который превратилась их жизнь от дозы к дозе. Они вдыхали воздух обретенной свободы с искренним желанием не терять ее никогда – но недели через две я вполне могла узнать, что некоторые из них снова сорвались.
Но даже человек, избавившийся от наркотиков и не срывавшийся после этого ни разу, уже никогда не станет прежним. Он всегда будет знать, что риск новой дозы для него в тысячу раз сильнее, чем для того, кто еще ни разу не пробовал смертоносного зелья. Он будет помнить все свои преступления, совершенные в период ломки, будет бояться каждого нового стресса как наиболее сильного искушения для срыва, перед ним в критических ситуациях всегда будет подниматься из глубины памяти картина пережитого ада.
Но дело, опять же, не в наркотиках. Никто из нас не бывает таким, как раньше. Подростками мы любили порой вызывать в себе искусственный катарсис: нам нравилось рыдать над «Титаником» или читать тяжелые и грустные стихи, проникаясь чужой, еще неведомой нам печалью. Но те из нас, кто пережил затем реальные страдания, не просто не стремятся нагружать себя вымышленными, но и пытаются избежать их. Мы уже знаем последствия стрессов и переутомлений, мы прошли через ад бессонных ночей, мы поняли, что здоровье не вечно, и, чем старше становимся, тем больше научаемся себя оберегать.
Я на всю жизнь запомнила фразу, услышанную мною как-то от православных монахов: все, что попадает в душу человека, запечатлевается в ней навсегда. Это не значит, что покаяние невозможно, это значит лишь то, что мы уже не будем прежними. Вина с годами уходит, а для того, чтобы смыть с души оставшиеся на ней следы, необходима порой целая жизнь. И в непонимании этого процесса заключается фундаментальная ошибка российских властей.
Кремль привык относиться к своему народу как к послушному, лишенному воли стаду. Успех нынешней пропаганды показал, что из целого народа можно агрессивную управляемую массу, просто сыграв на его низменных инстинктах и обильно удобряя их ложью. Управляемость эта так вскружила голову кремлевским пропагандистам, что они решили, видимо, что в любой момент смогут отыграть назад, и повернуть сознание людей в нужную им сторону, забыв один из главных законов психологии – есть вещи, которые в принципе очень трудно повернуть назад.
Я не буду поднимать неблагодарную тему о том, лучше или хуже российский народ других народов. Почти все народы переживали в своей истории грандиозные падения и взлеты. Нелогичность и непрактичность «русской души» при надлежащем к ней отношении, в сочетании с добротой и самоиронией, может быть не только «милым недостатком», но даже ярким и самобытным достоинством. Но сейчас, на данный момент, факт остается фактом: у основной массы народа «снесли резьбу», сняв базовые нравственные и смысловые табу, и запустив необратимый процесс расчеловечивания, который практически невозможно будет повернуть вспять, и уж тем более нереально будет сделать это быстро и без потерь.
Россиян приучили ненавидеть. Приучали долго, годами создавая образ врага: «либералов», «пятой колонны», США и Запада в целом, а вот теперь и братского народа – украинцев. Народ приучили к тому, что неугодных можно вначале клеймить, затем – садить по надуманным обвинениям, а теперь и вовсе убивать. Сначала россияне привыкли, что Кремль может делать что угодно на территории их родной страны, потом – на территории любых других стран. Для критической массы российских граждан больше не осталось запретов. Нет границ, международных договоров, нет самого права на существование другого государства, нет места никакой иной, отличной от их правды, не осталось даже родственных связей в братской некогда стране.
Теперь россиянам позволено все: врываться с оружием в руках на территорию другой страны, захватывать города, поднимать свой флаг над захваченными территориями, расстреливать местных жителей без суда и следствия, похищать людей, вымогать деньги, подставлять под пули невинных женщин и детей. Во имя идей «русского мира» можно все. Человеческая жизнь не только в глазах политиков, но и простых людей окончательно перестала быть не то, что ценностью, а тем последним рубежом, который еще мог их остановить. Рубеж пройден и смыт кровью. Границ вседозволенности и жестокости уже не осталось.
И это касается не только тех, кто поехал воевать на Донбасс, но и их сторонников, оставшихся в России: тех, кто призывает «мочить укров», кто твердит о необходимости уничтожить украинское государство. И даже те, кто не призывает и не стреляет, а всего лишь постит информацию об убитых украинских солдатах с радостным комментарием «наши побеждают» – и те равно переступили ту же грань отношения к убийству как к убийству. Те, кто радуется чужим смертям, заведомо стали принимать смерть как норму. Ментально они уже ощутили вкус чужой крови – и как теперь убедить их вновь, что смерть ненормальна сама по себе?
Расчеловечивание – это не только когда боевик в маске стреляет из чужих жилых кварталов. Это милые девушки, собирающие средства «в поддержку ополчения», которые не могут при этом не понимать, что финансируют продолжение войны, а значит, смерти и горя на чужой земле. Это пафосные тетеньки в платках, в патриотическом угаре рассказывающие, «как Путин поставил Запад на место» – а значит, признающие, что такое «поставление на место» возможно ценой любой невинной крови. Это те «утонченные» «эксперты», которые любят порассуждать о русской культуре, а на утверждение о том, что Россия разжигает пламя чужой гражданской войны цинично отвечают: «Но ведь война не на нашей территории». Даже для них в случившемся нет ни трагедии, ни катастрофы, словно развязывать войны – это такая мелочь, на которую не стоит обращать внимания, словно это чужая, а не их проблема. Ну и вообще – «война войной, а обед по расписанию», а критиковать свою страну – и вовсе не конструктивно.
Да, поразительно, как быстро общество довели до такого состояния – но крайне наивно думать, что в случае, если Кремлю будет выгодно «снизить градус», все вновь станет таким, как раньше. Все перечисленные люди, может быть, каждый по отдельности все еще умеют быть добрыми и милыми – но они уже не будут прежними. Как и однажды убивший – он, в сущности, такой же, как мы, он отличается от нас лишь одним – что нам убивать очень трудно, а ему – уже легко. И для них тоже легко попрать границы и принципы, ценности жизни и ценность правды, попрать все – даже не потому, что им лично это принесет выгоду, а потому, что им комфортнее так жить. Они уже так живут, у них есть опыт такой жизни, как у девочек-наркоманок есть опыт употребления героина. Они уже приучились оправдывать то, чему нет оправдания, и не замечать того, что нельзя не заметить. И это умение или как минимум его след останется в их душе навсегда.
Не случайно поэтому Дмитрий Быков в своем «Покаянном» стихотворении пишет о грядущем крахе России, как об уже свершившемся факте. Даже если простые люди еще не уловили серьезных изменений, даже если не читать аналитиков, пишущих о новых настроениях российских элит, поэт Быков, как настоящий российский интеллигент, не может не чувствовать катастрофу, уже произошедшую в умах и сердцах народа.
Создается впечатление, что для кремлевских технологов люди давно перестали быть живыми людьми. Если верить их пропаганде, все, что не нравится власти, объясняется лишь самыми низменными мотивами. Если кто-то не любит современную Россию – значит, он фашист, и ни к чему разбираться, почему именно он их не любит, в результате чего появилось такое отношение и как давно оно длится, есть ли для него объективные основания и так далее. Если кто-то вышел протестовать, значит, ему заплатили. Все принижается, опошляется в их сознании. Эти люди не верят в искренность как таковую, в саму возможность такой искренности. И в то, что психологические законы могут развиваться независимо от их желаний, они тоже не верят.
Путин проиграл битву за Украину именно потому, что никогда не учитывал такую вещь, как менталитет народа. После победы Майдана многие «ура-патриоты» пламенно уверяли меня, что эта революция готовилась годами огромной работой западных спецслужб: пропагандой, деньгами и другими методами. Об этом твердили все федеральные каналы, обнародуя все новые и новые «доказательства» длительной «внешней» подготовки Евромайдана. Я слушала их и не могла понять одного: какое значение имеют все эти рассуждения, если стремление украинцев к свободе, чем бы оно ни было вызвано: искренним отторжением советского прошлого или умелой пропагандой – уже осело в их менталитете, стало частью народного духа, выкристаллизовалось в идеи и стало данностью, фактом, реальностью? Какое значение имеют отсылки сторонников «русского мира» к общей истории, если история – это прошлое, а прошлого уже нет? Сейчас, на данный момент есть только настоящее и вероятности будущего, из которых может сбыться лишь одна, нам пока неизвестная. Сейчас есть народ, готовый защищать свою землю и считающий себя в полной мере государством: со своими ценностями и самосознанием. Не считаться с этим – это значит жить в мире опасных иллюзий.
И то, что сегодня происходит с россиянами, точно так же стало частью их менталитета, на изменение которого теперь уйдут годы кропотливой работы. Нет ничего быстрее, чем поставить себе роковой укол шприцом с героином – а сколько лет нужно затем, чтобы избавиться от зависимости? Спустить курок – дело одной секунды, а как после этого вернуть себя прежнего, не имеющего на душе груз убийства? Для того, чтобы сделать бывшее не бывшим, требуется покаяние особенной силы и искренности, а ничего подобного в российском народе пока не наблюдается. А значит, при любом ослаблении государства все то зло, которое породила нынешняя Россия, обернется против нее самой, на долгие годы будучи огромной пороховой бочкой, ожидающей первой искры.
Конечно, законы расчеловечивания касаются всех людей, а не только россиян. Первый брошенный на Майдане «коктейль Молотова» тоже стер определенную грань дозволенного, первый выкрик в порыве бунта «москалей на вилы» стал одной из причин того, что жители Донбасса в массе своей поддержали этой весной не свою армию, а чужих вооруженных людей. За все в этой жизни приходится платить, и никакая стратегия и тактика не поможет избежать расплаты, когда перейдено слишком много нравственных границ. История это не раз доказывала.
Украинцам сегодня тоже приходится убивать – убивать не только иностранных интервентов, но и своих граждан. При этом не секрет, что и их пули попадают порой в мирных людей, к войне не причастных, и этим конкретным убийствам нет оправдания. Но все же остается надежда, что Украина сможет с честью преодолеть последствия вынужденного зла – и искренне попытавшись загладить вину перед семьями погибших, и явив после наступления мира подлинный пример национального примирения и прощения. Есть большая разница между тем, хочет человек стрелять или делает это вынужденно, по необходимости. Есть огромная разница между теми, кто ради своих идей едет убивать кого-то, как захватчик и интервент, и тем, кто защищает свою Родину, боясь, что иначе война перекинется в его родной город или село.
И, тем не менее, при всей этой огромной разнице каждый украинец, который считает сейчас, что для скорейшей победы позволительно пробудить в себе огульную ненависть (неважно, к России или к Донбассу как таковому), должен понимать – он вносит деструктив в первую очередь в психологическое состояние своего, а не чужого народа. Это в своем, а не в чужом народе он оставляет неизгладимый след, который, как бомба замедленного действия, еще может сработать в дальнейшем. Я обращаюсь именно к украинцам – потому что они еще не перешли черту, которую уже перешли россияне, и у них есть шанс не только не повторить российские ошибки, но и исправить собственные. И потому я верю в Украину – что она, выйдя из горнила страданий и переосмыслив этот опыт, сможет стать по-настоящему прекрасной страной. Уже не прежней, не такой, как раньше – но гораздо лучшей.