Я не ведьма (I Am Not a Witch)
«Ну что, ты решила кем ты хочешь быть: ведьмой или козой?», - спрашивает местный представитель власти у девятилетней девочки, запертой на ночь в дощатой будке в лагере ведьм. К её спине прикреплена лента, которая заканчивается огромной катушкой с намотанными десятками метров этой ленты. Если она перережет её, то она не ведьма, но тогда превратится в козу. Выбор невелик.
Рунгано Ниони уехала из Замбии в Уэльс с родителями в возрасте девяти лет. Может быть, поэтому в её режиссёрском дебюте главная героиня такого же возраста. Однажды в в деревне появляется безмянная, ничейная девочка. Скоро её обвинят в колдовстве местные жители. Далее последует привод в полицию, вызов округлого местного политика, который проведёт «верификацию» колдуньи и отправит её в лагерь ведьм. Там ей дадут имя Шула. Теперь она ведьма. Официально.
Лагеря ведьм как культурный феномен наиболее изучены в северной Гане, где они известны ещё в доколониальные времена. По сути, это был социальный механизм выбрасывания ненужных и бесполезных членов общества, но практически всегда женщин, в особое гетто. Все исследователи отмечали, что практически всё население таких лагерей – это пожилые женщины, у большинства которых имеются те или иные психические расстройства. Но главная причина их помещения туда заключалась в том, что они являлись обузой для их семей, прекратив приносить социальную пользу. Двести лет назад этот регуляционный механизм можно было назвать даже полезным – он давал возможность не убивать этих женщин, а эта практика остаётся очень распространённой в Африке и сегодня.
Уже в конце XX века, когда в социальной антропологии появился очень сильный гендерный дискурс, феномен лагерей начали рассматривать и с этой точки зрения. Роль женщин увеличилась и они стали принимать активное участие в переходе в этих странах из чисто товарно-бартерных отношений к денежным. Если раньше ведьмы похищали мясо, то сейчас они колдовским способом изымают деньги по нынешним поверьям. То есть, сегодня лагеря ведьм уже рассматриваются как репрессивный механизм ответа на возросшую самостоятельность женщин.
«Я не ведьма» имеет отчётливый европейский слой. Сначала этот фильм выглядит почти смешным гротеском, описывающим обычай заключать ведьм в особые лагеря-гетто, который уже давно прекратил быть хоть сколько-нибудь разумным обычаем, но все продолжают делать вид, что так и надо. Так, местный представитель власти возит с собой Шулу, чтобы она, используя свою «колдовскую» силу определила преступников – ведь ведьмы могут это сделать, просто посмотрев на подозреваемых. Эти сцены, где нам показывают достаточно циничную эксплуатацию ещё живучих поверий, ещё очень смешны, но перестают быть абсурдными. А потом и смешными. Фильм Ниони выглядит африканским в своём сердце, просто отполированным европейской системой киноконвенций. Он сохраняет африканскую живость и непосредственность, но его поэтика и тон – совершенно европейские.
Фильм так и не перерастает в агитку, и эта черта особенно в нём хороша. Ведь рассказав горькую притчу, показав механизм этой репрессии и нигде, кроме как в названии и последнем кадре, не озвучив что он хочет сказать, «Я не ведьма» работает лучше и нагляднее, чем просто коньюнктурное кино про несправедливости в Африке. Например, несколько лет назад на фестивале было ещё одно кино из Африки – эфиопский Diffret, который рассказывал про то, что нужно сказать, но был плохим кино. Он был лишён силы высказывания поэтического, которое заставляет поверить в невероятность происходящего. Пожалуй, только у африканских режиссёров получалось сохранить горячую пристрастность агитации и мощь высказывания, как это было, например, в «Мулааде» классика кино Чёрной Африки Усмане Сембене, фильме-манифесте против женского обрезания. «Я не ведьма» выбрал срединный путь.
Ближе к концу фильма чувствуется, что этот достаточно тонкий баланс теряет равновесие, но, в общем, «Я не ведьма» оставляет в целом хорошее впечатление.
Зимние братья (Vinterbrødre)
«Зимние братья» оглушает и ошарашивает сразу, проводя нас по известняковому карьеру с его рабочими где-то то ли в первом кругу ада, то ли где-то в не совсем современной Дании – из шахты, где видны только скачущие светляки фонарей на головах рабочих и искры от ударов киркой по камню, через грохочущую, страшную машинерию, выбеленную, как и все люди здесь, застывшим известняком до комнаты, где все сваливают в кучу рабочие каски и наконец выходят наружу. Это окружение станет одним из основных в фильме и будет черпать из него свою почти сюрреалистическую визуальную часть и индустриальную симфонию поразительных звуков. И этого может хватить. Визуально-звуковые достоинства фильма действительно близки к выдающимся. Например, датским критикам их хватило, которые вручили свою национальную награду Bodil именно этому фильму весной этого года, отметив «Зимних братьев» не только наградой за лучший фильм, но и за операторскую работу Марии фон Хаусфольфф.
Его история тоже по-своему любытна и отталкивается от своего окружения. «Зимние братья» не рассказывает как она получилась. Ситуация перед нами – это данность. В ней существует посёлок рабочих, состоящий даже не из настоящих домов. а из одинаковых вагоноподобных сооружений – поэтому, кстати, иногда сложно понять в чьё именно окно заглядывает камера Марии фон Хаусфольфф – они все выглядят одинаково пока там кто-то не появится. В них живут суровые рабочие, которых утром каждого дня забирает грузовая машина без тента (это чтобы они ещё и помёрзли по дороге). В одном из них, внутри которого ещё страшнее, чем снаружи, живут два брата, Эмиль и Йохан. Второй, кажется, идеально подходит для этого окружения, а вот Эмиль нет. Ещё в начале фильма он забирает за долг у одного из жителей посёлка ружьё, а по ходу развития действия фильма у него возникает всё больше поводов его использовать.
Эмиль – наш протагонист, но его сложно или даже невозможно назвать положительным героем. Он явно выделяется поведенем и поступками. Остальные с ним, скорее, мирятся до первого серьёзного случая. И он наступает, когда один из рабочих отравляется алкоголем, который Эмиль гонит из украденных на складе химикатов и затем продаёт в качестве поддержки во время рабочего дня. И тогда это общество тяжело работающих мужчин объединяется против него.
В этот момент, да и после, пожалуй, возникает мысль о том, что «зимние братья» - это все рабочие. Женщина в посёлке подчёркнуто нагло только одна в фильме и она существует лишь как один из побочных конфликтов фильма. Это история про самосохранение в тяжелейших условиях группы мужчин, которые делают только то, что надо для того чтобы выжить. Но никогда точно неизвестно с какого момента наступает точка невозврата, после которой события срываются с цепи, а все многочисленные ружья стреляют. А фильм их развешивает, раскладывает, смазывает и заряжает большую часть хронометража. И в итоге он выглядит почти амбивалентно циничным и человеколюбивым. Может быть, потому что он недостаточно антропологичен и его героям, особенно главному, не хватает жизни, глубины, истории – короче, чего-то, что делало бы его персонаж менее одномерным.