Каждый, кто знает историю Египта, прекрасно понимает, что речь шла не о личной, а о корпоративной диктатуре. Когда военные свергли королевскую власть, о демократизации страны говорили очень недолго. Ее сторонником вроде бы был – по крайней мере, так следует из его же мемуаров – первый президент Египта генерал Мухаммед Нагиб. Но он был достаточно быстро отстранен от власти самовлюбленным популистом и авантюристом полковником Гамалем Абделем Насером, взявшим курс на построение в Египте корпоративной диктатуры. Насер был венцом этой диктатуры – но он прекрасно понимал, что опирается на армию и поэтому постоянно развязывал войны, в которых Египет терпел унизительные поражения от небольшого, но демократического Израиля. При этом в самом Египте было равнение на Советский Союз, однопартийная система и мечта об арабской империи, воплощенная полковником в виде недолго просуществовавшей федерации с Сирией – Объединенной Арабской Республики.
Преемник Насера Анвар Садат, тоже военный и тоже участник свержения королевской власти, принял страну в настолько ослабленном состоянии, что необходимо было принимать кардинальные решения для спасения корпоративной диктатуры. Но Садат решился на них только после войны Судного дня, Египтом не выигранной... но и не проигранной, что дало Каиру возможность воспринять ее как победу и приступить к мирным переговорам с израильтянами. Эти переговоры не просто позволили изменить геополитическое положение Египта, они открыли и дорогу к многомиллиардной американской помощи, которая шла в основном на военные нужды. Так вместо войн армия получила деньги. Много денег. А египетское общество – важную для сотрудничества с Западом декорацию демократии: псевдомногопартийную систему, постоянно приукрашивавшуюся преемником Садата, авиационным генералом Хосни Мубараком. Мубарак вряд ли был планировавшимся преемником, Садат на момент своей гибели не собирался никому передовать власть и пользовался абсолютным авторитетом у военной элиты – иначе ему никогда не удалось бы совершить такой рискованный шаг, как полет в Израиль. Но гибель Садата позволила Мубараку и военным декорировать демократию совершенно особенным образом – с сохранением военного положения и запретов «Братьев-мусульман», в связях с которыми, между прочим, Гамаль Абдель Насер обвинял еще Мухаммеда Нагиба. Потому что «Братья-мусульмане» всегда были элитой, альтернативной «Свободным офицерам» – элитой мечетей и рынков.
Народные выступление не дали Мубараку сделать шаг, который мог бы стать действительно революционным для Египта - передать власть сыну и таким образом ограничить власть военных. В результате многодневных и многомиллионных протестов на площади Тахрир престарелый президент свергнут, а его семья изгнана. У власти, по сути, те же люди, что и в 1952 году – всем известные отцы отечества, всегда боровшиеся с любым инакомыслием, любыми попытками реформ, всегда защищавшие армию и ее привилигерованное положение в египетском обществе. Что важно – оппозиции не удастся вывести массы людей на улицы бороться с военной хунтой, потому что тех, кто жил в этой стране без армии, в Египте просто нет. Здесь еще есть люди, которые могут вспомнить, как было при Садате – но их в молодом арабском обществе не очень много и совсем немного тех, кто помнит, как было при Насере. А как было до Насера – этого уже никто не знает.
Власть египетской армии – это как власть КПСС в Советском Союзе. КПСС можно запретить, но ее номенклатуру невозможно изгнать из власти. 24 августа 1991 года указ о запрете КПСС подписывал бывший кандидат в члены политбюро ЦК КПСС, находившийся рядом с покидающим партию бывшим генеральным секретарем ЦК КПСС. В это время в Киеве коммунистический парламент, из которого еще за неделю до путча могли вывести за сине-желтый значок (и не просто какого-нибудь посетителя, а народного депутата СССР, да-да-да) принимал Акт о независимости Украины и распевал «Червону калину». И точно также, как нельзя изгнать из власти номенклатуру, альтернативы которой нет, так и невозможно изгнать «совок» из душ людей. И это касается не только Советского Союза, но и Египта.
Так что, в отличие от наших западных друзей, мы точно знаем, что может быть в Египте. Или в Тунисе. Или в любой другой арабской стране, где будет свергнута многолетняя диктатура и сохранится власть старой номенклатуры. Будет – постсоветское пространство. Это пространство тоже, впрочем, имеет разные формы реализации. Поэтому я не рискну утверждать, что военные обязательно надолго удержат власть в Египте – народные выступления расшатали власть в целом и сейчас генералитету нужно будет приложить усилия, чтобы заставить людей окончательно уйти с улиц и вновь поверить, что армия - их рулевой. Но даже если военные упустят власть, это не будет означать демократизации режима. Это станет лишь его переформатированием.
Полковники оденут штатские костюмы и вступят в блоки с популистами, начнется уже бесконтрольное разворовывание страны теми, кто дорвется до власти, от Запада будут требовать все новых и новых денег, запугивая его истеблишмент «Братьями-мусульманами»... Постсоветские элиты опробывали все эти методы множество раз – и теперь к их опыту предстоит приобщиться ближневосточным революционерам.