Высокая белая бетонная стена у земли сливается со снегом, а сверху венчается железной проволокой. Над небольшим зданием, служащим пропускным пунктом, развивается сине-желтое полотнище.
За железными дверями - вход на территорию изолятора. Во дворе магазин и часовня, коридоры же в облупленных древних зданиях ведут к камерам заключенных. За их решетками сейчас находяться люди, которые еще месяц назад жили в другом мире, где по утрам слушали гимн “ЛНР” и смотрели на развевающиеся флаги неокрепшей “республики”.
По состоянию на 1 ноября 2014 года, в 14 донецких тюрьмах удерживалось 9511 человек, в оккупированной части Луганской области - 6426 людей. Сколько их сейчас, за что оказались в колониях, неизвестно. Но известно из свидетельств переведенных заключенных другое - условия там не самые лучшие.
“Рассказывают, что не очень там хорошо, принудительный труд, медицинское обслуживание и питание тоже не на надлежащем уровне, есть незаконное применение силы. Говорят, что поступали предложения идти воевать с “бандеровцами” вместо того, чтобы отбывать наказание”, - передает разговоры с заключенными заместитель министра юстиции Денис Чернышов. На себе тюремную жизнь в “ЛНР” испытали наши собеседники.
***
С LB.ua согласились пообщаться трое заключенных - Александр Дудник и Александр Зубенко (оба отбывали наказание в Суходольской колонии №36), а также Руслан Большаков (из Свердловской колонии №38). Дудник и Большаков осуждены за убийство, Зубенко - самый младший из них - за вооруженный разбой и грабеж.
65-летний Александр Дудник был среди тех заключённых, которых с марта по ноябрь 2014 года прятали от обстрелов в подвале луганского СИЗО. “Мы были без света, без воды, без ничего сидели. Тогда чем только нас не кормили: и пирожками, и запаривали картошку в час ночи. Воду в бутылках приносили, потому что и помыться нельзя было”, - вспоминает Александр.
В ноябре заключенных перевели в Суходольскую колонию, там, говорит Александр, и условия были получше, и стреляли реже.
Дудник находился в бывшей казарме с 60-80 другими заключенными, а вот другой Александр - 28-летний Зубенко - в камере с четырьмя заключенными. В Суходольскую колонию его перевели в 2012 году из Житомирской.
Три литра воды на человека
То, что началась война, заключенные ощутили по питанию - в еду начали добавлять больше воды. “При войне конечно тяжело было. Абрикосы спасали - в колонии есть сады, - вспоминает Зубенко и добавляет: усложнял ситуацию начальник Суходольской колонии Владимир Рудяк. - Если он приходил в столовую и говорил, что надо урезать пайку, урезали пайку”.
В 2013 году Рудяка на 10 месяцев отстранили от руководства колонией, на него завели уголовное по подозрению в использовании заключенных на стройке собственного дома. Сам он это отрицал. Александр Зубенко рассказывает, что осужденные давали против Рудяка показания - жаловались на то, что их принуждали бесплатно работать и на территории колонии.
Рудяк сумел вернуть себе должность при боевиках и даже кое-что “приобрести”. По словам Зубенко, начальник колонии хвастался заключенным, что успел отжать джип у кого-то из местных.
Третий осужденный - Руслан Большаков - на проблемы с начальством не жалуется. Даже наоборот - он работал завхозом столовой, что давало ему определенные преимущества.
Он рассказывает, что всё изменилось неожиданно - уснули в Украине, проснулись в “ЛНР”. Новые-старые надзиратели колонии украинскую символику зарисовали, надписи заменили на русские, поменяли форму и шевроны. По-новому начали и к заключенным относится: как говорит Руслан, режим стал жестче, преимуществ меньше (к примеру, ограничили возможность пользоваться телефоном). Еда же, по словам Большакова, стала лучше (что он связывает с гумпомощью).
“С водой проблемы были, три литра в день давали на человека. В промзоне колонии была вода, я только из-за этого ходил туда, чтобы покупаться, постираться. Может, это было специально сделано, чтобы туда шли работать”, - предполагает Большаков.
64 копейки в месяц
Работать-то ходили, но денег за это либо вовсе не получали, либо копейки (и это не фигура речи).
“Я проработал месяц на деревообрабатывающем заводе, опилки, дощечки выносил. Заработал 64 копейки, - смеется Александр Дудник. - Люди работают, падают с ног, железо тягают, а получают 12-30 рублей. Ну а что делать?”.
Александр Зубенко в той же колонии отказывался ходить в промзону “из принципа” - не хотел работать на “ЛНР” за 17 рублей. По его словам, начальник колонии продолжал свою практику, заставляя арестованных нелегально производить гробы. По крайней мере, на сайте “Управления исполнения наказаний МВД ЛНР”, в списке производимых в колонии товаров гробы не значатся.
Большаков считает, что работают заключенные от скуки. За отказ в Свердловской колонии иногда наказывали. “Я слышал, если кто-то отказывался от работы, ему давали 15 суток, потому что каждый осужденный должен какие-то свои часы отработать. Но это были единичные случаи”, - утверждает Большаков. По его словам, денег работающие не получали, но “у них режим был послаще”. К примеру, могли купаться каждый день (в колонии положено раз в неделю), им давали сигареты и чай. Сам Большаков работал на кухне еще с 20 арестованными. За это у него была своя привилегия - телефон.
Тюремная линия фронта
“Каждый день об этой войне говорят, она уже достала всех”, - отвечает на вопрос о повестке дня в колонии Александр Зубенко. Сам он сидел в камере с двумя боевиками бригады “Призрак”.
По словам Александра Дудника, в их колонии из 500-600 заключенных - половина бывшие боевики. Их он называет “вояками”, а себя и других, поддерживающих Киев, - “украинцами”. В колонии между ними проходит своя линия фронта.
Боевики о своих “подвигах” не сильно распространялись, но из их разговоров между собой удавалось выловить что-то. Так украинцы узнавали, что уже отсидевшие первый срок шли воевать, потому что “кушать хотелось и сладкой жизни”; арестовывали их снова за то, что кто-то пьяным драку завязал, другой застрелил напарника.
“Тех, кто воевал, сейчас сажают. Наркоманы, крадуны там не нужны. Когда между собой разговаривают, как они там “воевали” (дома грабили, машины отбирали), все аж кипит внутри”, - признается Дудник.
В последний раз он как раз дрался с боевиком, за что, по его словам, получил 15 суток.
“Напряженка есть, если ты из Украины. Одни надзиратели лучше относятся, другие - хуже, некоторым все равно. К примеру, если вы донецкий, а я украинец, одно и тоже нарушили, так меня на 15 суток закроют, а вас поругают и все”, - говорит Дудник.
Некоторых боевиков освобождали во время объявленной “амнистии”, рассказывает Зубенко. Но не его сокамерников. Возможно, из-за того, что они рецидивисты.
По словам Большакова, в 38-ой колонии таких стычек не было. “Там все стирается, на зоне своя обстановка”.
Никто из наших троих собеседников не сказал, что ему предлагали пойти воевать. А вот некотрые надзиратели меняли колонию на передовую, говорит Дудник. По его словам, управители все эти годы выглядят растерянными и сомневаются в славном будущем “ЛНР”. “Они знают, что это ненадолго, что это рано или поздно закончится, но не знают, что им делать. Они в шоке там все. Начальство себе сделало паспорта, квартиры в России, я слыхал”.
Тренировки дубинками на заключенных
Больше всего переведенных пугает слово “шмон” - внезапный обыск, в “ЛНР” сопровождаемый издевательствами. Этот тюремный ритуал описывают приблизительно одинаково. В день “шмона” все остаются в казармах либо в камерах, на производство никто не уходит. В колонию приходят люди в балаклавах (спецгруппы из Луганска, к ним могут присоединиться охранники колонии). Заключенные выходят из камер, их ставят на “растяжку” (лицом к стене с распростертыми руками и широко расставленными ногами) и ищут запрещенные наркотики, телефоны, оружие. Обыски сопровождаются избиением.
“Маски забегают и начинают дубинками на нас тренироваться. Первое время чаще, сейчас меньше. Тех, кто сидят в “ямах” (карцере, - LB.ua), чаще бьют свои же охранники, переодеваясь в маски”, - рассказывает Дудник.
“По часу-два на “растяжках” стоишь. Тебя растягивают по два-по три человека, собаки забегают, заставляют с сумками выбегать, собака то за руку, то за ногу хватает. Не надо и пыток, там эти шмоны ощущаются. Можна полмесяца пролежать. Медики в таких случаях давали разве что ацетил или анальгинку”, - описывает процедуру обыска Зубенко.
Большаков, который сам не попадал под “шмон“ из-за того, что работал на кухне, рассказывает, что в такие дни заключенных заставляли по два часа сидеть на корточках, за шевеление - удар палкой. По его словам, иногда практиковался другой способ физического воздействия - силовики в балаклавах выстраивались в два ряда, сквозь который должен был пробежать арестант, его избивали дубинками. Видео таких издевательств в российских тюрьмах публиковала “Новая газета”.
Большакову арестованные рассказывали, что их привязывали к трубе, затем били палками и ногами, заставляли брать на себя вину за какие-то преступления.
Жаловаться на избиения некуда: “лнровские” прокуроры хоть и проводят проверку, но нарушение прав заключенных их не очень интересует. “Прокурор даже не смотрит на тебя. Куда писать? Замполита взял разорвал (жалобу) и выкинул в урну. Писать можно хоть каждый день, но за пределы колонии жалоба не выйдет”, - утверждает Зубенко.
О жестоком обращении с заключенными писала уполномоченная по правам человека Людмила Денисова. Омбудсмен отмечала, что в “ЛНР” умирают арестованные, в том числе те, кто просил о переводе на подконтрольную территорию. На телах погибших правозащитники находили следы насилия.
“Дома слаще”
О том, что условия содержания на подконтрольной Украине территории лучше, арестованные узнают от других заключенных - созваниваются, передают информацию. Да и сами “украинцы” помнят, что подобных избиений не происходило в тех колониях, где они отбывали наказание до перевода в Луганскую область.
“Здесь больше нравится, по быту получше, баня замечательная, спокойно. Здесь обращение: “Пройдите, отойдите, выйдете”, а там: “Иди, отошел, не лезь”, - говорит Большаков. Еще здесь телевизор другой - вместо российских телеканалов теперь украинские. И гимн другой по утрам, и флаг на здании.
На вопрос, почему захотели перевестить, все отвечают, что хотели домой. “Здесь как дома. Лучше я буду дома сидеть, чем буду страдать там”, - отмечает Зубенко.
“Дома слаще, это во-первых. Во-вторых, захватчики есть захватчики, и чего я должен быть на захваченной территории. Я на них смотрю и физически не перевариваю. Это предатели, полицаи”, - возмущается Дудник.
“Чего мне там сидеть? Не моя сторона вообще. Мы сидели при Украине, потом все поменялось, а мы стали заложниками ситуации. До сих пор даже не верится, что мы на территории Украины. Здесь в закрытом помещении это еще не осознается”, - делиться впечатлениями Большаков.
В украинском Минюсте надеются, что вскоре возможны новые переводы заключенных с оккупированных территорий. “Офис омбудсмена настойчиво в этом направлении работает. Мы готовы и способны забрать и разместить всех, кто удерживался в то время, когда были оккупированы территории, мы готовы переместить их в учреждения для отбывания наказания на подконтрольную территорию. И одного передадут - уже хорошо, мы будем рады любому количеству наших граждан”, - убеждает Чернышов.
По рассказам наших собеседников, просятся на подконтрольную территорию гораздо больше людей, чем переводят. По какому принципу боевики решают кого передадут, а кого - нет, точно не понятно. К примеру, заключенным с луганской или донецкой пропиской или “осужденным” после 2014 года отказывают, а вот, как выбирают “украинцев” - загадка. Те, кто попадают таки в списки на перевод, называют себя счастливчиками, выигравшими джекпот.
