Для некоторых сирот «устроиться в жизни» означает поступить в ПТУ. Это единственный шанс, доступный каждому. Образование, полученное там, редко становится источником дохода, но это – возможность начать самостоятельную жизнь.
Взрослая жизнь Максима, как и многих его друзей, началась с 50 гривнами в кармане и сумкой одежды. Преподаватель подвез его к училищу и попрощался:
- Станция «Вольные хлеба». Вали.
Из интерната в ПТУ, из ПТУ – кто куда, а часто – в никуда. Сироты после 18 лет на языке закона становятся «лицами из числа детей-сирот» и формально за них уже не несет ответственности ни интернат, ни училище. Некоторым удается снимать жилье, кто-то бесплатно живет в социальном общежитии до 23 лет.
Руководство интернатов обязано выяснить, закреплена ли за ребенком жилплощадь по месту его первичного учета (откуда он поступил). И при необходимости до 16 лет сироту должны поставить на квартирную очередь. Правда, всеукраинской программы обеспечения жильем нет. Этот вопрос каждый регион решает по-своему.
- Чиновники говорят, что сироты привыкли требовать, но ничего не делать. Я согласен. Но в интернате никто никому не объяснял, что есть квартирный учет. Все об этом узнают, когда оказываются на улице. Программы в Одессе все стоят, и как таковое обеспечение жильем не происходит, - Максим и рад бы говорить об успехах власти, но слов не находит.
По вечерам у общежития, у маленькой продуктовой лавки Максима, собираются соседи: молодые мамочки с детьми и его друзья, сами еще немного дети. Общежитие хоть и большое, но все друг друга знают: здесь задерживаются надолго.
Сегодня в продуктовом подменяет Костя. В синей рубашке и брюках он совсем не похож на продавца. Он тоже жил в интернате. Но Косте больше нравится называть свой прошлый дом инкубатором.
- Интернат должен был рассказать, что будет дальше. А мы просто жили и ни о чем не думали, - Костя вспоминает, как над ним насмехались преподаватели и воспитатели, шутили, что он неудачник. Но у Кости получилось. И теперь он в Одессе, учится в университете, снимает квартиру и мечтает преподавать.
- В бурсе детям платят стипендию до двух-трех тысяч гривен, конечно, зачем им еще и на занятия ходить? Они знают, что деньги у них и так будут. Это становится привычкой.
- А на какие деньги ты сейчас живешь? - интересуюсь у парня.
- В университете учусь, IV уровень аккредитации, стипендию платят – 5 300.
- Неплохо, у нас и на работе не каждый может эти деньги получить.
- Да, но где это видано в Америке, например, чтоб сиротам по 200 долларов платили?
Один из секретов успеха Кости – прижаться поближе к друзьям, с которыми он прошел долгий путь. С другими интернатовцами он не общается. Знает лишь, что Вова скитается, пока в его квартире живут ромы, а Стас на зоне.
Дети улиц
Стрижка под ноль, сигарета в руке, на шее серебряная цепочка - на фото Стас. В свои двадцать он сидит уже второй раз. У него камера на 14 человек, грязные нары и запрещенный телефон для связи с миром. Иногда Стас заходит в социальную сеть. Именно там мы с ним и общаемся.
- Если было б жылье то била би девушка. Был бы смисл задуматься что я кому-то нужен. И всьо было б по другому, - уверен Стас (орфография автора сохранена).
После интерната парень поступил в ПТУ, но там ему было тяжело - не хватало денег (государственные выплаты, по его словам, он никогда не получал), не было поддержки. Жилья у него не было: ночевал то у друзей, то у девушки. Стас сдался - бросил учебу и начал воровать. Парень обвиняет интернат в отсутствии дисциплины:
- Когда учился то делал что хотел. Воспитателям было всьоравно. А самому в наше время сложно выживать. Воспитателям главное здать смену. А за тебя никто не переживал.
Стас не любит «ковыряться в прошлом», а потому никогда не задумывался, есть ли в чем-то его вина. «Лучше жыть настоящим», - уверяет он.
Вот Стас и живет. Нашел девушку на свободе, начал телефонный роман и вычеркивает дни до выхода. Год уже вычеркнут, осталось еще пять: «Вроде бы жизнь потихоньку налаживается». Тем временем его друзья скитаются по Одессе: спят, где ночь застанет. Их спасают волонтеры.
Одесса – перевалочный пункт. Здесь есть море и раннее лето, а еще граница с Приднестровьем и Молдовой. Уже 12 лет пять раз в неделю детям улицы помогает «социальный патруль» – рейд соцработников, которые предлагают еду, одежду, медицинское сопровождение и решают другие проблемы. Его не боятся, ему доверяют. Руководитель патруля Инна Лазарюк знает многих из тех, чей дом – подвалы, рынки, люки, брошенные дома и коллекторы. По ее словам, семейных детей на улицах стало значительно меньше, чего не скажешь о сиротах:
- Больше стало ребят после 18 лет. У них нет близких, нет связей. Они не привыкли решать за себя. Потому им намного проще уйти на улицу. А оттуда очень сложно и страшно выбираться. Но даже с теми, кто решился, постоянные проблемы: то они документы потеряли, то еще что-то.
Инна говорит, что последнее время таких детей забирают в дворники: платят им половину положенного, но и это для некоторых - шанс выжить. По словам Инны, подростков чаще всего если и задерживают за мелкое хулиганство, то отпускают, никак не пытаясь решить их жилищные проблемы:
- Полиция обращает внимание на маленьких, особенно тех, кто в розыске. Но если пойти вечером на Привоз (один из самих крупных продовольственных рынков в Европе – Авт.), то можно увидеть, как сироты собираются у пунктов сбора метала, наливаек, травятся алкоголем.
Увидеть детей можно не только вечером, но и ранним утром. Больше всего их на рынке и вокзале. Только правоохранительные органы стараются их не замечать.
Один из патрульных полицейских, с которым удалось пообщаться, винит сирот в том, что они сами не борются за свою жизнь: прибедняются, ленятся работать и постоянно ищут причины оправдать неудачи.
- Это деградация абсолютная. Сначала начинают клеем дышать (пылесосами становятся), а потом валяются на Привозе. В любом районе среди барыг наркотиков интернатовские есть. Если нарушают, задерживаем, отправляем в детскую комнату милиции, но быстро отпускаем. Видишь? – полицейский подводит меня к ограждению в парке, за которым обрыв и море. – Под нами помещение. Когда начинается сезон пляжа, тут бомжи собираются. Если для протокола надо, то пришел и набил. А так никому эти дети не нужны.
Девочки с 16 лет уже на трассе работают. Как-то увидел одну новенькую, жаловалась, что из села, из училища отчислили, жить не на что. Договорился, чтоб ее в общагу поселили, дал 500 гривен и два месяца срок, - рассказывает полицейский.
- Не узнавали, как она сейчас?
- Нет. Не хочу полностью в людях разочаровываться. Хотя с тех пор я ее не видел.
На себя надейся
Юля пьет вино в компании Кости, Максима и других жильцов общежития. Всю свою жизнь она пересказывает в двух предложениях: «Училась в интернате. Все хреново там было».
Юлино «хреново» – это когда ее раздевали воспитатели и заставляли полдня стоять в полуприседе, или когда она учила на память их любимые песни, чтобы спеть по приказу; когда упрекали словами «Хочешь вырасти, как твоя мать, проституткой?», а пожаловаться было просто страшно.
- После выпуска воспитатели чаще отправляют интернатовцев учиться в села. А те там спиваются, бомжуют, девки беременеют, дуры. Сначала идет период адаптации. Абсолютно все, что я видела, было новым: супермаркеты, даже еда на полках. На учебу забиваешь - стараешься познавать жизнь, да и заработать денег. Я чувствовала обиду и ненависть, - отпивая белое вино из пластикового стакана, Юля чеканит резко, не задумываясь, как будто привыкла рассказывать о жизни даже незнакомым.
В жизни сирот, которым удалось минимально устроиться в жизни, случались воспитатели, которые их не бросили. Юле тоже повезло. Именно воспитательница добилась того, что девушку зачислили в одесское училище: три дня ходила к руководству. Юле оставалось только завезти вещи в комнату общежития. После первого, весьма условного, образования, она два года подряд пыталась поступить в университет. Не получилось. Потому пока девушка работает в супермаркете.
На квартирном учете Юля стоит уже третий год. Однажды ей предложили комнату в общежитии в Измаиле, но девушка отказалась, посоветовав работникам службы этот вариант оставить для собственных детей. Юля в государственные подарки не верит:
- Я теперь рассчитываю только на собственные силы. Надеюсь, что скоро с парнем будем комнату снимать. Пора уже собственной жизнью жить. Правда, как, не представляю.
Дыра над головой
Самым последним к компании соседей присоединяется светловолосый Валик - покупает в продуктовом растворимый кофе. Парень живет в доме вместе с братом-близнецом Вовой. Отличить их можно только по татуировке на шее. Братья одни из немногих, кому удалось получить квартиру от государства. Только жилье они все еще снимают. В доме – 3 парадных, 9 этажей, неработающий лифт, холодные серые стены и запах сырости. В гости можно пройти через консьержку с пристальным взглядом.
Валик проводит по длинному коридору и открывает то, что положено назвать дверью, но это скорее кусок побитой деревянной плиты. У братьев в комнате двухъярусная кровать, холодильник и маленький письменный стол с компьютером и колонками. Выцветшие обои пережили не одну семью жильцов. Валик и Вова не делают ремонт потому, что никогда не чувствовали себя тут хозяевами: всегда жили под страхом выселения.
Государство купило им квартиру в военном городке на границе с Приднестровьем. Вот только жить в ней невозможно:
- Дом в аварийном состоянии, а в квартире потолки в дырах, на стенах грибок. Служба по делам детей сначала предлагала сельские заброшенные хаты, но в них из пола трава растет. Мы посмотрели около 5 квартир, но в каждой были свои «особенности» – то электричества нет, то душа, то дом вот-вот завалится. В нашей хоть газ был. Мы боялись от нее отказываться, думали, что больше предлагать не будут. Продать теперь ее нереально, но и жить тоже - работы в поселке нет. Решили, пусть будет, как дача. Начали ремонт своими силами. А вообще, если бы не Максим, который постоянно чиновников торопил, у нас бы даже этого не было.
Максим так спешил помочь братьям потому, что после выхода из интерната идти им было совершенно некуда. В интернате они подрабатывали: ходили «на металл», копали и продавали картошку, сдавали орехи. Так купили телефон, электрический чайник, попробовали йогурт, шоколад и бананы.
- Мы с братом, как и все остальные, не знали, что будет после интерната. А когда приходит время выпуска, там не церемонятся: «Вон Бог, а вон – порог». Так мы и ушли.
- Помнишь, как началась взрослая жизнь?
- Мы вышли за ворота. Да… - задумывается парень, - мы вышли за ворота.
- И что дальше?
- 60 гривен на руках. Сначала думали, что нам все должны. Но это убеждение прошло, когда получили свою первую стипендию, и нужно было самим распоряжаться своей жизнью.
Сейчас Валик зарабатывает 3 тысячи, оплачивает учебу и старается оставить деньги на стройматериалы.
- Я понимаю, это круто звучит: «У меня есть квартира», а вот какая она – это уже дело другое, - отчаянно вздыхает парень.
На холодильнике у близнецов самодельный сувенир: чашка, из которой высыпаются монеты. «К деньгам», - говорят.
Жилье не решает проблем
- У них есть бесспорный ресурс, флаг, под которым они до конца жизни будут ходить, - так об интернатовцах говорит Алла Кирияк. Но говорит она не осуждающе, а с пониманием. Заниматься социальной работой Алла Ивановна начала, когда сама задумалась об усыновлении. Теперь будущие усыновители приходят к ней – Кирияк недавно стала начальником отдела развития семейных форм воспитания.
- Государственная система не способна обеспечить сиротам условия для интеграции, потому что они росли в заведении, где знали, что в любом случае получат свой суп. Дети из учреждений живут в противоположной реальности. И с ними сложно, - говорит Алла Ивановна.
Ее коллеги считают, что сироты не умеют жить самостоятельно потому, что долгое время нормативными документами было запрещено приобщать детей к труду в интернате. Сейчас они могут делать мелкую домашнюю работу, но нормы устанавливают четкое требование: не больше часа в день.
В 2015 году на учете в службе по делам детей Одесской области находились 2504 ребенка, которые не имели жилья. В прошлом году реализованная за деньги областного бюджета программа обеспечила жилым помещением 37 совершеннолетних. В этом году программа все еще не утверждена, но Служба обещает успеть помочь еще 54 ребятам. Но нуждающихся с каждым годом больше. По словам Оксаны Углик из отдела образования областной администрации, ежегодно 300-400 детей в Одесской области начинают жизнь после интерната.
Квартирная очередь – маленькая драма в жизни взрослых детей. Случается, что им приходится возвращаться в дом родителей, лишенных прав, просто потому, что за ними закреплено именно это жилье и по закону на квартирную очередь стать они не могут. Или бывает так, что жилплощадь есть только де-юре, а по факту жить там не возможно – дом разрушен (тогда свое право на жилье от государства нужно еще доказать).
Но и покупка жилья не решает проблем. Есть случаи, когда жилье со временем продают, или в нем по разным причинам (отсутствия условий, возможности найти работу) не живут, оно разрушается. А еще сироты часто становятся жертвами квартирных аферистов.
То, что очередь на жилье практически не двигается, чиновники признают. Кирияк говорит, что в первую очередь стараются помочь тем, кто в нем очень нуждается. «Острота потребности», по ее словам, иногда регулирует очередь.
- Братьям-близнецам жилье купили потому, что они боролись за свои права и требовали этого.
Новая жизнь
Алексе двадцать четыре. Но ее историй хватило бы на три жизни. Она сидит за столом в кухне своей новой квартиры. Не той, которую мечтала получить от государства, а той, которую купила себе сама, за деньги от продажи жилья ее родной мамы. Да, пускай до центра почти час и на кухне нет умывальника. Не все сразу.
Алекса угощает вкусным борщом: она готовила бы для моряков на судне, если бы не забеременела. Ей тогда было 19. До этого у нее уже был муж, а еще раньше – умерла мама, и началась интернатная жизнь, вернее, борьба за выживание. Под опеку Алексу взяли уже взрослой, в 9-ом классе, и постоянно пытались «переделать», упрекали, что не зарабатывает деньги, а одно время хотели вернуть назад в интернат:
- Опекунша вывозила за город и говорила: «Направо интернат, налево – домой, выбирай». В интернат не хотелось, да и к ней домой тоже. Решила уйти в бурсу.
Когда Алекса поступила в училище, казалось, что жизнь наладилась: остались сбережения. Позже деньги закончились, а с ними и друзья. Познакомилась с парнем-афганцем, забеременела. Папа ребенка наркотики любил больше, чем маленького сына, а потому Алекса осталась одна со 100 долларами в кармане. Так она попала в благотворительный фонд «Светлый дом», который сначала снял ей жилье, потом помог с оформлением своей квартиры, а после – ремонтом.
Алекса даже немного рада, что свое жилье у нее появилось сейчас, а не до интерната:
- Как я только не жила. Выжила, и, слава Богу. Мне в сложные моменты никто из «друзей» не помог. Если сейчас кому из интернатовских жить негде будет, к себе не пущу. Что сделали те, кто ноет, что им не дали квартиру? Они собрали документы, они узнали детали?
- А ты что-то делала, чтобы помощь от фонда получить?
- Я вообще по жизни фартовая, - смеется Алекса, - ну и пробивная, да.
Девушка выходит покурить. Затягивается и вслух мечтает о будущем. Вопросы о жизни в интернате она оставляет без ответа: слишком хочется поскорее забыть прошлое. Теперь у нее новая жизнь. Кажется, ей даже не верится, что сейчас она в своей квартире, где в полутемной комнате кареглазый сын смотрит мультики.
- Я теперь сама за коммуналку плачу. Экономлю, - вкручивает Алекса две лампы в патрон люстры. Становится светло. Она мечтает сделать пристройку к балкону и оборудовать свой маникюрный кабинет. А еще выйти замуж.
- Все будет по-другому. Это точно, - обещает она мне на прощание.
***
Через пару часов, уже в поезде, я получаю от Алексы сообщение: «Ни за что в жизни…мой ребенок не попадет!!! в “интернат”».