Иногда сбиваются в небольшие группы, обсуждают последние новости, общаются с журналистами или депутатами, которые вереницей тянутся в лагерь.
Вещи митингующих лежат тут же - на земле, укрытые целлофаном или зонтиками. До сих пор чернобыльцам так и не удалось получить разрешение на установку палаток. Так что спать приходиться на охапке листьев. Если коммунальщики их уберут - на голой земле спать будет в разы холоднее.
Многих чернобыльцев голодовка настолько вымотала, что одни уже не в силах даже общаться с журналистами. Говорят прямо: «Извините, плохо себя чувствую». LB.ua было интересно поговорить не с лидерами митингующих, не с теми, кто дает комментарии или ведет переговоры, но с рядовыми ликвидаторами, пришедшими в Мариинский парк просто потому, что иначе уже невозможно.
Анатолий Григорьевич: «Сына бастовать не пущу, у него рак крови»
Я уже неделю тут в парке, с 29 ноября. Сам я ликвидатор. Приехал на акцию из Луганской области и - так спонтанно получилось - остался на голодовку. Что делать дальше - не знаю, буду тут до конца. Если заберет скорая - не страшно, как только выпустят, вернусь сюда.
Жена постоянно звонит, просит, чтобы возвращался. Но я не могу вернуться - должен стоять до конца. Когда отказываю, она (жена, - ред.) грозит, что приедет сюда сама, но я запрещаю. Пусть сидит дома. Моему сыну будет 15 лет, он тоже инвалид Чернобыля. Его сюда никто и не пустит, потому что у него рак крови. Куда ему ехать?
А я должен оставаться, потому что думаю о будущем своего сына. Сейчас вся пенсия уходит на наше с сыном лечение.
Григорий: «Мне все равно где умирать: дома или здесь»
Уже четвертый день идет, как я голодаю. В Чернобыле был в 1987 году, но это почти то же самое, как если бы приехал в первый день, рентгены получали все одинаково: что в 1986, что в 1987. Тогда мы шли за родину, как говорится, думали о том, что у нас есть дети, внуки и их надо спасать.
Когда мы ликвидировали аварию, руководствовались принципом: если не я, то кто. Так же и сейчас: кто изменит ситуацию, если не я? Раньше я покорял Чернобыль, теперь покоряю Кабмин. Жаль, что нас не слышат, не видят и не хотят слышать. Я понимаю, что, скорее всего, никто не услышит. Но обидно не это. Обидно, что в Чернобыле после аварии были многие, но акцию поддержали только единицы. С Днепропетровска я один. А где Запорожье? Где Харьков? Где Одесса? Люди не приехали, и дело тут не в состоянии здоровья, а в принципе: моя хата с краю.
Жена меня поддерживает на 100%. Конечно, у нее, как у каждой жены, тоже есть сомнения. Приехал в Киев, потому что мне все равно где умирать: дома или здесь. Я трачу на лекарства 1500 грн в месяц, а пенсии получаю 1400. Так что выбор у меня простой: или с голоду умирай, но покупай таблетки, или покупай продукты, но тогда на лекарства уже не хватит. Есть еще вариант - стоять здесь.
Марина: «Со мной было тридцать девчонок, сейчас все они болеют»
Я была в Чернобыле осенью 1986 года, тогда мне было 26 лет. Пахала, как говорится, с утра до утра. И никаких перерывов, в час ложились - в час вставали. Со мной было тридцать девчонок, сейчас все они серьезно болеют. В 1987 ездила туда по вахтам. Никто не думал о здоровье тогда, никто нас не защищал. Сегодня я - пенсионер, инвалид.
Когда в Чернобыль ехала, уже двое детей у меня было: семь и пять лет. Оставила их на бабушку. Я разведенная, мать одиночка.
Все, что у меня есть, я все брала в кредит. Потому что за свою зарплату я прожить не могу.
Я уволилась с работы по состоянию здоровья, хотела на свое место устроить сына, но начальник сказал «нет». На нет и суда нет, я на колени ни перед кем становиться не буду. Оба сына по 1000 грн получают. Дочь - 17 лет, заканчивает 11 класс. За какие деньги их содержать?
Геннадий: «Я пошел на ЧАЭС добровольно, никто меня не заставлял»
Я родом из Припяти, пошел на ЧАЭС добровольно, никто меня не заставлял. До аварии работал на стройке, а потом - дозиметристом. Мне показали, как управляться с прибором, и вперед! Мы с водителем объездили всю тридцатикилометровую зону.
Сейчас я живу в Киеве. А тут буду до тех пор, пока наши требования не будут выполнены.
Иосиф Яковлевич, 59 лет: «Из Чернобыля не ушел и отсюда не уйду»
Я ее строил, Чернобыльскую станцию. Сам жил в Припяти. После аварии занимался бурением «мертвяков» - чтоб зараженная вода не попала в Днепр. Когда работали в Чернобыле, не знали, какая опасность поджидает, думали, что песком и борной кислотой засыплем и все… Ошибались.
Власти нам врут каждый день. Власти должны просто выполнить закон. Подачки нам не нужны. Пусть просто выполняют закон, а больше мне ничего не надо!
Живу сейчас в Киеве, а сплю тут на листьях. Жена упрашивает вернуться домой. Но я говорю ей – нет, я не могу бросить товарищей. Из Чернобыля не ушел и отсюда не уйду.